Василий Иванович Семевский - Елизавета Водовозова

Елизавета Водовозова

Василий Иванович Семевский

Автобиографический набросок моего покойного мужа Василия Ивановича о его детстве и юности я хочу дополнить рассказом о том, что знаю лично о последующих обстоятельствах его жизни, и указать лишь на некоторые основные черты его характера.

Уже в начале 60-х годов я была хорошо знакома с многими членами его родной семьи. Его два брата, Михаил и Александр, и их сестра Софья сильно отличались друг от друга по своему характеру, темпераменту, воззрениям на жизнь и по своим отношениям к людям. Несмотря на это, Михаил и Александр в продолжение нескольких лет сообща нанимали маленькую квартиру. С ними жил и их брат Жоржик, совершенно больной юноша, лет двадцати, которого они после двухгодовой совместной жизни, по совету врачей, устроили в деревне у родственников. Петр Иванович, года на два старше Жоржика, проживал в провинции, но нередко приезжал погостить к старшим братьям.

Александр Иванович, высокий, худощавый, с подвижными чертами нервного лица, всегда оживленный, был очень любим в обществе, как человек остроумный и занимательный собеседник. Он легко смотрел на жизнь, и материальные невзгоды совсем не тяготили его. В периоды безденежья он брал кусок черного хлеба, совал его в карман всегда довольно потрепанного пальто и, не теряя бодрости настроения, с книгою в руках отправлялся в какой-нибудь парк или к кому-нибудь в гости. Вероятно, отсутствие страданий от каких бы то ни было материальных лишений заставляло его быстро тратить свои деньги, которые доставались ему случайно, так как в это время платной работы у него не было. Имея множество знакомых, с которыми он всегда вел оживленную беседу, он едва ли к кому-нибудь питал глубокую привязанность, кем-нибудь сердечно интересовался.

Петр Иванович – самый красивый из всех братьев. Когда он гащивал у них, они обыкновенно затягивали его на «фиксы» к своим знакомым. Он скромно садился в уголок, не принимал никакого участия в разговорах и спорах, а когда с ним заговаривали, он конфузливо краснел, улыбался и застенчиво отвечал на вопросы, не пускаясь ни в какие рассуждения.

Я как-то заметила Александру Ивановичу, что его брата Петра Ивановича уже давно все встречают у нас, но никто не знает его.

– А между тем Петр вовсе не загадочная натура. Он весь как на ладони! – В эту минуту в комнату вошел Петр Иванович. Александр Иванович, указывая на брата, продолжал: – Рекомендую, очень обязательный молодой человек, когда ему не навязывают ни дел, ни поручений… Хорошо усваивает факты, но делать из них вывод он не мастер. Да ведь и дело-то это нудное, лежит скорее на обязанности философов… – Подобные вещи, иногда весьма щепетильные, Александр Иванович часто высказывал, не стесняясь личным присутствием того, о ком говорил, и притом с какой-то безобидной иронией.

Михаил Иванович Семевский (впоследствии редактор исторического журнала «Русская старина»), человек с практической жилкой, но бестактный и крайне вспыльчивый, чрезвычайно работящий, печатал в то время свои многочисленные исторические статьи в различных журналах, но всегда нуждался в деньгах. Отчасти это происходило потому, что плата за литературную работу была тогда незначительная, а органов печати несравненно меньше, чем в настоящее время, да и не каждая редакция помещала его работы. Безденежье много портило его и без того несносный характер. Материальные затруднения приходилось испытывать Михаилу Ивановичу и потому, что на его плечах лежали действительно весьма сложные и многочисленные семейные обязанности. На его полном иждивении жил его больной брат Жоржик, хроническая болезнь которого требовала больших расходов. Помогал он и своему брату Александру, хотя у того водились и собственные деньжонки. Они оба (Михаил и Александр) несколько раз получали маленькие наследства после смерти своих теток, над которыми они хотя и сильно подтрунивали, но не забывали их навещать от времени до времени. Правда, наследства эти были весьма скромных размеров, от одной до трех тысяч, но любопытно то, что старухи-тетки оставляли по завещанию свое скромное достояние лишь двум своим старшим племянникам, но ни о своей племяннице, ни о своих остальных племянниках они не заботились. Александр Иванович, получив свою часть наследства, быстро спускал деньги и прибегал к займу у брата, которого это очень сердило. Михаил Иванович не был так уверен, как его брат, что новое наследство опять так же неожиданно свалится на их головы, и не рассчитывал получить свой долг от Александра. К тому же Михаил Иванович старался при первой возможности оказать помощь и своей сестре Софии Ивановне, муж которой долго оставался без места, так что она вынуждена была жить с маленьким сыном у своих родственников в качестве гувернантки. Приходилось Михаилу Ивановичу тратить деньги и на своего младшего брата Василия Ивановича, которого он еще в корпусе заставлял брать платные уроки музыки и французского языка.

Василий Иванович, по его собственным словам, не обнаруживал ни малейшей склонности к музыке; Михаил Иванович тоже не имел к ней пристрастия, но в эпоху 60-х годов требовалось развивать и упражнять у воспитываемых все способности – физические и умственные. В те времена очень многие твердо верили в то, что путем упражнения можно привить и развить каждый талант, что для этого вовсе не нужно врожденных способностей. И как это ни странно, но это стремление у многих уживалось как-то вместе с отрицанием искусства и поэзии. Часто даже люди небогатые, но до фанатизма преданные идеалам 60-х годов, из последних сил выбивались, чтобы обучать своих детей рисованию, даже музыке и пению, несмотря на то что у них не было ни слуха, ни голоса.

Михаил Иванович представлял собою смесь наиболее характерных достоинств и недостатков прошлой барской крепостнической эпохи с новыми веяниями 60-х годов. Последнее сказывалось у него в том, что, несмотря на отсутствие пристрастия к музыке, он считал своим долгом платить за уроки младшего брата, а неустанная забота о членах своей семьи напоминала прежний родовой быт наших помещиков, когда, обнищав, они нередко ютились в крошечном доме своего дальнего родственника со всеми своими чадами и домочадцами. Но, конечно, прежде всего его отношение к членам своей семьи и забота о них указывали на его доброе сердце.

По своим привычкам Михаил Иванович не имел ничего общего с своим братом Александром. Он страдал от материальных лишений, выходил из себя, когда не мог обзавестись хорошим платьем, любил ездить по железным дорогам в первом или, по крайней мере, во втором классе; а у Александра Ивановича были самые демократические вкусы и навыки. Заботы о членах своей родной семьи не приносили Михаилу Ивановичу нравственного удовлетворения, не снискивали ему у них ни любви, ни уважения. Вспыльчивый, как порох, он то и дело упрекал их своими благодеяниями. Это заставило даже беспечного Александра Ивановича записывать на лоскутке бумаги каждый рубль, который он брал взаймы у брата, и прикалывать эту бумажонку к одной из стен их квартирки. Как только до него Долетали резкие звуки окриков старшего брата на кого-нибудь из домашних, Александр Иванович срывался с своего места, хватал свой бумажный листок и подносил его к лицу брата с словами: «Сейчас дойдет очередь и до меня… Так вот: от последней продажи имения тетушки получено две тысячи рублей. На свою тысячу я у тебя наел и перебрал на карманные расходы немногим более этой суммы… Опять умрет какая-нибудь дуреха, все возвращу полностью». При этом он быстро убегал из дому.

Михаил Иванович нередко каялся в своем дурном характере (покаяния были отчасти в обычае в эпоху 60-х годов). Он приписывал дурные стороны своей натуры барским привычкам крепостнической эпохи, но это нисколько не ослабляло его гневных вспышек. Особенно болезненно отзывался его дурной характер на его сестре Софии Ивановне. Кроткая, любящая, чуткая, она не любила рассказывать кому бы то ни было, но особенно старшему брату, о своем житье-бытье. Тяжелая участь гувернантки известна каждому, а ей эту обязанность приходилось выполнять, имея при себе собственного ребенка, что уже оказывалось совсем невыносимым. Разговор на эту тему с Михаилом Ивановичем обыкновенно кончался тем, что он немедленно преподносил сестре десяток-другой рублей, так как даже из отрывочных ее ответов он получал конкретное представление о ее безвыходном положении. Но, протягивая руку помощи, он всаживал ей и нож в сердце. Она была женщиной очень религиозной и безумно любила своего мужа. Михаил Иванович нажимал сразу обе педали: «Вот, Сонечка, ты бы и попросила своего всеблагого господа бога, чтобы он образумил твоего благоверного… Пора ему опомниться, кормить свою семью, добыть какое-нибудь местечко». София Ивановна передавала мне подобные нотации брата, нередко рыдая, упрекая себя за то, что она не умеет отделаться от его расспросов какими-нибудь незначительными фразами, и обыкновенно добавляла что-нибудь в таком роде: