Убитый манекен - Станислас-Андре Стееман

Станислас-Андре Стееман

Убитый манекен

Пролог

Выдержка из газеты «Алярм» за 20 сентября 193… года:

«Дело Жадена» не столь давнее, и вызванный им интерес еще не настолько угас, чтобы наши читатели не могли его припомнить хотя бы в общих чертах. И все хе сегодня, когда оно снова предстает перед его величеством судом присяжных, нам показалось небесполезным обрисовать его суть.

В прошлом году примерно в это же время г-н Сезэр Жаден еще занимался, и не без выгоды, в доме под номером 44-бис по улице Англетерр скромным ремеслом чучельника. Не без выгоды, подчеркиваем мы ибо наплыв заказов побудил его шестью месяцами ранее привлечь к делу молодого препаратора по имени Фернан Бишоп. Будучи человеком мягким и общительным, думающим лишь о процветании своего дела, г-н Жаден пользовался общим уважением и имел только друзей.

Так, во всяком случае, можно было думать до 24 сентября 193… года, когда его обнаружили в задней комнате мастерской, сраженного внезапной и таинственной болезнью, задыхавшегося и сжимавшего обеими руками горло. Напрасно был срочно вызван врач. Г-н Жаден, которого к его приходу уже коснулось крыло смерти, скончался чуть позднее, так и не приходя в сознание. От него не удалось услышать, чем он страдал и как началась болезнь.

Чучельник был отменно здоров, и ничто не предвещало его кончины. Поэтому врач, столкнувшись со столь странной смертью, справедливо отказал в выдаче разрешения на похороны и предупредил полицию. Вскрытие трупа было доверено двум наиболее опытным судебным врачам, докторам Прийю и Пейзану, которые, в свою очередь, обратились за помощью к двум известным токсикологам, доктору Осту и профессору Лепети-Пети. Все четверо высказали единое суждение: смерть вызвана ядом растительного происхождения группы стрихнос, определить который более точно они не смогли.

Тем временем следствие, которое энергично вел один из наших самых выдающихся судебных работников, г-н следователь Скувар, не замедлило раскрыть, что м-м Жаден поддерживала внебрачные отношения с молодым работником ее мужа г-ном Бишопом. Выяснилось также, что пара не раз публично заявляла о своем намерении соединиться брачными узами в случае, если чучельник умрет. Под градом вопросов вдова в конце концов призналась, что умоляла жертву дать ей развод, но г-н Жаден всегда восставал против этого, ибо такой выход противоречил бы его религиозным убеждениям.

Кроме того, было доказано, что м-м Жаден — прошлое которой было достаточно бурным — продолжала время от времени встречаться с одним из своих давних друзей, крупным путешественником, и что по меньшей мере дважды оказывалась в положении, когда могла без его ведома совершить хищение из его коллекции ядов, привезенных им из дальних странствий. В дальнейшем, как явствует из обвинительного заключения, которое мы публикуем ниже в выдержках, паре были предъявлены и другие более или менее веские улики: за два года до своей кончины г-н Жаден застраховал свою жизнь в пользу жены; нравственность же молодого Бишопа, ранее осужденного за оскорбление общественной морали, выглядит не менее сомнительной, чем и его сообщницы, и т. д.

Конечно, в течение всего периода следствия задержанные не переставали клясться в своей невиновности, но это позиция — мы чуть было не написали система, — которую обычно занимают самые крупные преступники. В наши дни она может посеять сомнение лишь в самых слабых и робких умах.

Обвиненные в предумышленном отравлении, она — своего мужа, он — своего хозяина, м-м Жаден и г-н Бишоп сегодня предстают перед судом присяжных. Защиту первой возьмет на себя мэтр Бонвале, защиту второго…

1. Не тот поезд

Эме Малез опустил стекло вагонной дверцы и высунулся наружу. Черное, словно тушь, небо было исчерчено косыми полосами дождя. Вдоль остановившегося поезда, подобно стае волков, с воем несся расшалившийся ветер.

Даже удвоив внимание, путнику не сразу удалось разглядеть зыбкие очертания ближайших тополей и спящих под соломенными крышами хижин. Примерно в ста метрах слева он все же смог, чуть не вывалившись, различить трепещущий, будто растворившийся в ливне, огонек.

Яростным ударом кулака надвинув на голову шляпу, он схватил чемодан и, открыв дверцу вагона, спрыгнул на насыпь.

— Боже мой! — думал он. — В какую еще дыру меня занесло?..

По его лицу стекал дождь. Ноги, не переставая, скользили по острым и твердым камням. Когда он подходил к голове поезда, паровоз выплюнул струю белою пара, и длинный состав освещенных вагонов, подчиняясь его могучему дыханию, медленно пришел в движение.

Воспользовавшись тем, что из вагонов уходящего поезда на платформу еще падал свет, Эме Малез подошел к освещенным окнам станции и забарабанил по раме кулаком.

Внутри ничто не шелохнулось. Ничья рука не раздвйнула занавески в красную и белую клетку, набрасывавшие розовую вуаль на обстановку комнаты.

Однако за длинным столом, заваленным железнодорожными билетами, сидел человек. На пуговицах его мундира играли отблески света конторской лампы под зеленым фарфоровым абажуром. Нахмурив брови, он писал со старательностью недалекого человека.

У Эме Малеза рука была тяжелой, и он это знал. «Похоже, малый оглох!» — подумал он. И снова нетерпеливо, только что его не разбивая, заколотил по стеклу…

На этот раз человек пошевелился. Медленно подняв голову, он приоткрыл ящик и сунул туда руку. Его моргающие глаза уставились на окно. Наконец, с рукой в правом кармане тужурки, он отодвинул кресло и направился вдоль стен к двери, выходившей на платформу.

Туда же пошел и Малез. Приблизившись, он услышал из-за двери приглушенный голос:

— Кто там?

Малез был в ярости.

— Д§д Мороз! — рявкнул он в бешенстве.

Сначала единственным ответом была тишина. Потом в замке скрипнул ключ и дверь осторожно приоткрылась:

— Кто вы такой? Что вам угодно?

— Войти к вам в помещение или выйти из этого вокзала, — ответил Малез. — Я сел не на тот поезд.

— А!

В этом восклицании облегчение спорило с недоверчивостью.

— Вот мой билет. Ну, дайте же мне пройти!

Казалось, начальник станции превратился в статую. Малез без церемоний его оттолкнул, сам закрыв за собой выходившую на платформу дверь.

— Ну вот! Не хочу вас упрекать, но вы-таки не торопились! Испугались меня?

— За последние две недели вы первый пассажир, сошедший на этой станции, — наконец ответил тот глухим голосом. — Когда вы постучали в окно, я подумал… Ведь поезд, с которого вы сошли, даже не должен был здесь останавливаться. Это из-за пути, который…

— Значит, мне просто повезло.

Сняв промокшую шляпу, Малез отряхнул ее.

— Одиннадцать часов, — посмотрел он на циферблат висевших на стене казенных часов. — Вы не подскажете гостиницу поблизости, где я мог бы остановиться на ночь?

— Гостиницу поблизости? — повторил в растерянности начальник станции.

Казалось, он погрузился в глубочайшие размышления. Но наконец сказал:

— Выйдя из вокзала, поверните направо. В пятистах метрах вы увидите кальварию и чуть дальше, в начале Станционной улицы, трактир. Это пятый или шестой дом деревни…

Он уже начал приближаться к столу, явно стремясь завершить ту жалкую работу, от которой его отвлекли.

— Последний вопрос! — сказал Малез. — В каком часу проходит первый поезд на Граммон?

— Утром, в восемь сорок пять.

— И… это все?

— Нет, в семнадцать десять проходит второй… Оба, естественно, со всеми остановками!

— Естественно! — сказал Малез.

На пороге он обернулся и ядовито заметил:

— Спокойной ночи! Свою пушку вы можете вернуть в ящик!

Дождь не переставал. Не такой сильный, но более коварный. Под таранящими ударами ветра стонали невидимые деревья. Словно огромные похоронные колесницы, по небу неслись черные тучи.

— Бррр! — бормотнул Малез. — Куда приятнее на Ривьере!

Но в глубине души сам этому не верил. Он был человеком севера, которого солнце ослепляет и пьянит, но и раздражает, подавляет своим беспрерывным жаром.

Не переставая барахтаться в грязи, он испытывал странное ощущение. Не беспокойство, нет. Скорее, что-то вроде замешательства, подавленности. Не вызовет ли из ночи громкий шум его шагов злокозненные и призрачные существа?

Ветер приносил странные звуки — рыданий и смеха. Казалось, что мелькнувшая между двумя похожими на лебедей тучами колокольня озаряется таинственным сиянием.

Словно ребенок, которого режут, мяукнула за зеленой изородью кошка, и Малез, когда прошло первое волнение, не мог не улыбнуться… Как в комедии, которую он разыгрывал для самого себя и в которую на короткий миг поверил.

Он заметил придорожный крест и чуть дальше большой дом с закрытыми ставнями. Ничем, кроме слабого поскрипывания болтающейся от порывов ветра вывески, не привлекал он внимания прохожего.