Рождество – семейный праздник (СИ) - "wild-white-werewolf"

========== Часть 1 ==========

Рождество уже не просто приближалось, а буквально танцевало на кончике носа, но вот наступившая уже календарная зима в этот раз никак не хотела радовать сторибрукцев снегом. Голые деревья зябко тянули свои ветви в хмурое небо, лужи подернулись ледяной корочкой, то и дело заставляя оскальзываться, а промозглый ветер забирался под одежду и нещадно кусал лицо, стоило высунуться за порог дома. Ворчун без устали бухтел, ругая совсем не зимний в этом году декабрь, снова заболевший Чихун не прекращал чихать, делая это в два раза чаще обычного, а горячие, да и горячительные напитки в трактире у бабушки раскупались быстрее, чем когда-либо прежде.

И все же Сторибрук готовился к Рождеству. Уже после Сочельника на площади установили и нарядили огромную ель, деревья были опутаны гирляндами, а все жители украшали дома, закупались подарками, и, кажется, не собирались поддаваться унынию.

Ну, или почти все.

– Родная, ты в порядке?

Эмма вздрогнула, удивленно заморгала, переводя взгляд на Киллиана:

– Да, а что?

Мужчина улыбнулся, но улыбка не затронула его глаза.

– Ты уже десять минут рассматриваешь эту витрину.

– Да? Оу…

Она покрепче сжала его руку, чувствуя, как тот поглаживает ее ладонь большим пальцем.

Витрина, про которую они говорили, была одной из многих украшенных к Рождеству витрин в веренице магазинов на главной улице Сторибрука. За стеклом в сугробах искусственного снега притаился целый городок с маленькими домиками, в окнах которых горел свет, с крохотными человечками, что занимались своими предрождественскими игрушечными делами, с нарядной мерцающей елкой в центре и паровозиком с кучей вагонов, что без устали бегал по железной дороге, время от времени издавая тихий свист.

Эмма покачала головой, выше поднимая воротник теплого пальто, и потянула мужчину за собой:

– Все нормально, пойдем быстрее. Родители ждут, а нам еще надо купить вино к ужину.

Кажется, ее деланно бодрый голос его нисколько не обманул – в синих глазах явственно читалось сомнение.

– Ты точно не хочешь поговорить?

– Я просто задумалась. Все хорошо, правда. Пойдем, не то опоздаем.

Она отводила взгляд и ему это совсем не нравилось. Не нравился этот ломкий голос и затравленный взгляд маленькой одинокой девочки, который он надеялся никогда больше не увидеть.

– Пойдем, – кивнул он покорно.

Сидя в «жуке» по дороге на семейный ужин в их первый совместный Сочельник Киллиан молчал, не зная, как поговорить с любимой. Казалось, Эмма старательно игнорировала приближающийся праздник, до которого оставалось чуть больше суток. Соседние дома щеголяли нарядными венками на дверях, яркой иллюминацией и всякими обязательными атрибутами вроде надувных Санта Клаусов, сверкающих оленей и улыбающихся во весь рот пластиковых снеговиков, а их дом был единственным во всем городе, что еще не был украшен к Рождеству. И, хотя мужчина догадывался о причинах такого поведения, он смиренно принимал ее выбор.

Весь вечер Эмма была молчалива и почти не притронулась к запеченной с овощами индейке, а когда Мэри Маргарет завела разговор по поводу завтрашнего празднования, то, вскочив из-за стола и пробормотав извинения и какую-то нелепицу насчет срочных дел в участке, поспешно убежала. Киллиан нашел ее в «жуке» – ссутулившуюся, печальную. Он сел рядом, бросил ее забытое пальто на заднее сиденье; потянувшись, завел двигатель оставленным в замке зажигания ключом и сразу добавил мощности печке. Заметив в выходящих на дорогу окнах встревоженные лица Дэвида, Мэри Маргарет, Генри, Реджины и предугадывая шквал звонков и сообщений, выключил сотовый.

Все разговоры подождут.

Чуть помедлив, Киллиан накрыл бессильно лежащие на коленях узкие прохладные ладони своей рукой, легонько сжал, молчаливо принимая и разделяя ее боль.

– Поедем домой, родная?

Она заговорила поздно вечером, когда, приняв душ и переодевшись в теплую пижаму, забралась под одеяло и прижалась к его груди – сильнее, чем обычно.

– Знаешь, я в основном встречала Рождество в детских домах. Мне было шесть, когда меня удочерили – как раз незадолго до праздника. Помню, как я впервые наряжала елку и так гордилась этим. Вместе с приемной матерью и отцом мы развешивали игрушки, и они приподнимали меня, когда я не могла дотянуться до верхних ветвей. Мне даже подарки не были нужны, я была счастлива от самого духа Рождества – сияния гирлянды, запаха свежевыпеченного печенья, треска поленьев в камине, на котором висел мой личный новенький рождественский носок… Меня отправили спать в собственную комнату с розовыми обоями и звездочками на потолке, и я постаралась побыстрее уснуть, ожидая Санту. Я знала, что к плохим детям Санта не приходит, и я не была хорошей – в этот год мне приходилось и обманывать, и воровать, – но я искренне обещала, что исправлюсь и стану лучше.

Эмма вздохнула глубоко и как-то судорожно, сжимая в кулаке краешек одеяла.

– Наверное, я все же была слишком плохой и не заслужила подарка. В ту ночь Санту я так и не дождалась. Я проснулась под утро от криков и грохота. Мой приемный отец – я даже не помню, как его звали… Оказалось, он был наркоманом, но лечился и держался несколько лет, а в ту ночь встретил старых дружков и сорвался, и это наложилось на выпитый чуть ранее алкоголь. Он был совершенно невменяем, крушил комнату, разбил телевизор, уронил и растоптал елку, потом выбежал на улицу, где напал на прохожего. Соседи вызвали полицию, и час спустя меня увезли обратно в детский дом.

Эмма говорила ровным голосом, и, кажется, не замечала, как слезы бегут по щекам, пятная его футболку. Киллиан молчал, потрясенный до глубины души, и лишь обнимал ее бережно, надеясь утешить ту маленькую испуганную девочку, чьи мечты и веру в чудо так жестоко разрушили.

– В разные годы я по-разному встречала Рожество – в приюте, на улице, в приемной семье, в тюрьме, в дешевом отеле… Мне казалось, я почти забыла это, но в этот раз все вернулось. Оно внутри меня, где-то глубоко. Это… ощущение, что если я хоть на миг позволю себе быть счастливой, если я снова поверю в рождественское чудо, что-то плохое обязательно случится.

Ее голос упал почти до шепота, так, что ему пришлось изо всех сил напрячь слух, чтобы услышать ее слова:

– Я никогда прежде не была так счастлива, как сейчас, с тобой. И страх вернулся.

– Родная…

Он был готов отдать все, что у него есть, заплатить любую цену, только бы помочь ей забыть, стереть из памяти тот кошмар, что ей пришлось пережить.

Его маленькая потерянная девочка…

Киллиан осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки, вытирая слезы, и Эмма повторила его жест, с удивлением ощутив влагу.

– Прости меня, Киллиан. Мне порой кажется, что я сломана, что меня уже не починить, как не удалось бы склеить те растоптанные игрушки.

Мужчина прижал ее к себе, коснулся губами макушки, зарываясь носом в разметавшиеся светлые волосы.

– Я люблю тебя, Эмма, – шепнул он. – Я всегда буду с тобой рядом, и когда-нибудь ты снова поверишь в чудо. Обещаю.

Она всхлипнула, уткнувшись куда-то ему подмышку, и он тихонько запел колыбельную, баюкая ее в объятьях до тех пор, пока Эмма не уснула.

Эмма позвонила ему на следующий день после полудня.

– Занят?

– Не очень. Что случилось, Свон? – мужчина невольно напрягся, услышав ее взволнованный голос.

– Можешь подойти ко мне в участок?

– Через пятнадцать минут буду.

Пальто он застегивал уже на ходу.

Эмма ждала на крыльце, нервно теребя край длинного теплого шарфа. В воздухе робко кружились первые легкие снежинки – казалось, они примеряются, еще в воздухе подыскивая себе место, куда лучше опуститься.

– Что случилось? – оказавшись рядом, Киллиан окинул ее взглядом, обнял, с тревогой вглядываясь в ее лицо, отмечая сияющий взгляд, порозовевшие от холода щеки. Она обняла его в ответ, прижалась к груди, чуть потерлась щекой: