Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Японские писатели – предтечи Новейшего времени
- Автор: Нацумэ Сосэки
- Возрастные ограничения: Внимание (18+) книга может содержать контент только для совершеннолетних
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Японские писатели — предтечи Новейшего времени
Антология
(перевод с японского А.Г. Фесюна)
Нацумэ Сосэки
(夏目漱石)
НАЦУМЭ Сосэки, настоящее имя НАЦУМЭ Кинноскэ (夏目金之助) (09.02.1867-09.12.1916) — один из основоположников современной японской литературы.
Родился в Эдо (Токио) в обеспеченной семье старшины одной из городских общин, которая после Реставрации Мэйдзи обеднела. Будучи поздним (и нежеланным) ребёнком, был отдан в чужую семью, затем вынужденно вернулся к родителям, но отношения с ними так и не сложились.
Закончил Токийский университет по отделению английской литературы; три года учился в Великобритании, вернувшись преподавал английский язык и литературу, но вскоре оставил преподавание, занявшись писательской работой.
Многие известные японские литераторы (в частности Акутатава Рюноскэ) считали Нацумэ Сосэки своим учителем.
ДЕСЯТЬ НОЧНЫХ СНОВ
Первый сон
Вот что мне снилось. Я сидел на подушке, скрестив руки на груди, у изголовья женщины, лежавшей лицом к небу.
— Я умираю, — тихо сказала она. Её длинные волосы рассыпались по подушке, очерчивая мягкие черты её овального лица. В совершенно белых щеках кровь лишь слегка намекала о своём цвете, а губы, конечно же, были красными. Было совершенно не похоже, что она умрёт. Но она сказала своим тихим голосом весьма определённо, что умирает. Я понял: совершенно очевидно, она умрёт.
— Вы уверены? Вы действительно умираете? — спросил я, заглядывая сверху в её лицо. Её глаза широко открылись.
— Да, — ответила она. — Я умираю.
Под густыми бровями её глаза были совершенно чёрными, и в глубине этой черноты чётко отражались два моих облика.
Глядя в эти сияющие чёрные глаза, глубокие до почти полной прозрачности, я не мог поверить, что она действительно умрёт. Вновь приблизив губы к подушке, я сказал:
— Вы точно не умрёте, всё будет хорошо.
Но женщина настаивала таким же тихим голосом:
— Нет, умру. Ничего не поделаешь.
— А вы видите моё лицо? — спросил я, пристально не вглядываясь.
— Вижу ли? — ответила она с улыбкой, — да разве вон там не оно отражается?
Я замолчал и отвёл глаза от подушки. Сложив руки на груди я подумал: действительно ли она умрёт?
Через некоторое время женщина заговорила вновь.
— Когда я умру, похороните меня, пожалуйста. Выройте нору большой жемчужной раковиной, а потом частичкой упавшей звезды отметьте место могилы. Затем подождите рядом с ней — я снова к вам приду.
Я спросил, когда она придёт?
— Солнце встаёт, правда? А потом заходит. И снова встаёт, и снова заходит. Вы можете дождаться меня, пока солнце переходит с востока на запад, с востока на запад?
Я молча кивнул. Слабый женский голос окреп.
— Пожалуйста, ждите меня сто лет, — твёрдо сказала она.
— Ждите меня, пожалуйста, сидя у могилы, сто лет. И я обязательно приду.
Я просто ответил, что буду ждать. И сразу же моё чёткое отражение в её глазах стало мутнеть, как отражение в воде изменяется при её движении; женщина закрыла глаза. Из-под длинных ресниц выползла слезинка. Она была мертва.
Я спустился в сад и вырыл ямку раковиной-жемчужницей с острой, плавно закруглённой боковиной. Перламутр на её внутренней стороне блестел под лунным светом каждый раз, когда я зачерпывал землю. В воздухе стоял запах сырой земли. Вскоре ямка была готова, и я опустил в неё женщину. Затем аккуратно засыпал её сверху мягкой землёй, и с каждым движением на раковине блестел лунный свет.
Затем я пошёл и отыскал кусочек упавшей звезды, чтобы положить его сверху. Он был круглый, и я подумал, что его края и углы стесались за время долгого падения по небу. Когда я клал его поверх земли, то ощущал в руках и в груди небольшое тепло.
Я сел на мох. Вот, как я проведу следующие сто лет в ожидании, подумал я скрестив руки на груди и глядя на круглый надгробный камень. Вскоре, как и сказала женщина, на востоке взошло солнце. Оно было большое и красное. И так же, как она говорила, солнце через некоторое время закатилось на западе. «Раз», — посчитал я.
Некоторое время спустя алое светило снова взошло, а потом молча закатилось. «Два», — посчитал я снова.
Так я и считал их — одно за другим; не знаю, сколько их было, этих красных солнц. Я считал и считал, а над головой проплывало столько солнц, что я не мог всё сосчитать. А сто лет всё не проходило. Наконец, глядя на круглый камень, который уже покрылся мхом, я стал думать — не обманула ли меня та женщина?
Тут из-под камня появился зелёный росток, вытягиваясь и наклоняясь ко мне. Пока я смотрел, он становился всё длиннее, остановившись, чуть не достав моей груди. Росток покачивался, одинокий длинный бутон на его конце раскрыл мягкие лепестки. Прямо у меня под носом появилась белоснежная лилия, такая ароматная, что меня пробрало до костей. Откуда-то с высоты на неё упала капля росы, и цветок закачался под собственным весом. Я наклонился и поцеловал его влажные от росы белые лепестки. Выпрямившись от него, я заметил в глубине неба одинокую сияющую звезду.
Тогда я впервые осознал: «Прошло сто лет».
Второй сон
Вот что мне снилось. Выйдя из комнаты настоятеля осё,[1] я прошёл коридором до своей комнаты, где тускло светил переносной фонарь андо.[2] Когда я стал одним коленом на подушку, чтобы поправить фитиль, обуглившийся его кончик отломился и как цветок упал на красную лакированную подставку. В тот же миг в комнате стало светлее. На сдвигающейся панели фусума[3] была картина кисти Бусона:[4] чёрные ивы, то густые, то редкие; дрожащий от холода рыбак, проходящий по насыпи, с косо напяленной плетёной шляпой каса.[5] На свитке в нише токо[нома] был изображён Маньджушри,[6] пересекающий море. Аромат курительных палочек оставался в воздухе помещения. Обширное помещение храма было столь большим, что казалось безлюдным лесом. Когда я посмотрел на чёрный потолок, то круглая тень, которую отбрасывал андо, показалась мне живым существом.
Всё