У открытой двери - Маргарет Олифант

Маргарет Олифант

У открытой двери

По возвращении из Индии в 18… году я снял дом в Брентвуде в качестве временного пристанища для своей семьи, намереваясь подыскать впоследствии другое, постоянное жилище. У Брентвудского дома было много достоинств, благодаря им выбор его казался особенно удачным. Расположен он был невдалеке от Эдинбурга, и мой сын Роланд, образование которого хромало, мог ежедневно возвращаться домой после школы, что, как мы решили, было полезнее для него, чем насовсем расстаться с домом или, напротив, жить там постоянно и заниматься с гувернером. Я предпочел бы первое, его мать больше привлекало второе, но доктор Симпсон, человек благоразумный, нашел золотую середину:

— Посадите его на пони, и пусть он каждое утро ездит в школу верхом, — сказал он, — а для ненастных дней есть поезд.

Жена согласилась с этим легче, чем я думал, и наш бледненький мальчик, еще не видевший ничего более животворного, чем Симла, стал знаться с бодрыми ветрами севера, резкость которых смягчалась майской порой. Когда пришел июль, а с ним каникулы, мы могли любоваться кирпично-красным румянцем, заигравшем на его щеках, как и у его товарищей. В ту пору английская система образования еще не одержала верх в Шотландии, Феттес не стал малым Итоном. А если бы и стал, не думаю, чтоб нас с женой прельстили жеманные претензии людей известного сословия. Единственный из сыновей, оставшийся в живых, мальчуган был нам особенно дорог, а, как мы замечали, здоровье его не отличалось крепостью, тогда как душа была весьма чувствительна. Оставить его при себе, одновременно отдав в школу, соединить достоинства того и другого — чего еще желать, думалось нам? Две наши дочери также обрели в Брентвуде все, о чем мечтали. Поместье находилось достаточно близко от Эдинбурга, и у них было столько учителей и занятий, сколько нужно было, чтобы завершить то бесконечное обучение, которое, похоже, требуется теперь молодежи. Их мать вышла за меня замуж, когда была моложе нашей Агаты, и я был бы счастлив, если бы дочкам удалось ее превзойти! В ту пору мне самому минуло двадцать пять, и наблюдая нынче молодых людей этого возраста, увивающихся за ними, я вижу, что они понятия не имеют, как распорядиться своей жизнью. Впрочем, всякое поколение имеет о себе завышенное мнение и считает себя лучше идущего ему на смену.

Брентвуд расположен в прелестной, изобильной, пологой сельской местности, одной из богатейших в Шотландии, которая лежит между Пэтлендскими горами и Фертом. В ясную погоду с одной стороны видно голубое сияние огромного морского рукава, напоминающего изогнутый лук и обнимающего тучные поля и россыпь домов, с другой — синие вершины гор, не грандиозных, как бывает, но достаточно высоких, чтоб наслаждаться божественными далями, игрой облаков и нежными переливами света, которые придают горным краям ни с чем не сравнимое очарование и притягательность. Эдинбург с его двумя вершинами пониже — замком и Кэлтон-Хиллом, чьи шпили и башни пронзают воздушную дымку, с Троном Артура, приютившемся сзади, словно старый опекун, присевший отдохнуть подле любимого питомца, который уже вырос и не нуждается в заботе, — находится по правую руку. Всеми этими красотами можно было любоваться с лужайки или из окон гостиной. Пейзажные тона порою бывали несколько холодноваты, зато в другое время настолько исполнены жизни и движения, будто актеры в драме. За всей этой игрой природы я наблюдал, не ведая усталости. Сочность и свежесть красок радовали зрение, утомленное видом засушливых равнин и раскаленных небес. Тут все было отрадно, свежо, исполнено отдохновения.

Селение Брентвуд начиналось у самого нашего дома, по другую сторону от небольшой глубокой лощины, по дну которой между камнями и деревьями бежал ручей. Когда-то то была прелестная, стремительная, буйная речушка, но, подобно многим другим в этих краях, еще в младенчестве она оказалась принесена в жертву торговле и засорена отходами бумажной фабрики. Впрочем, это не мешало нам радоваться близости воды, насколько я знаю, с другими реками бывает хуже. Возможно, от того, что течение в нашем ручье довольно быстрое, он меньше занесен грязью и сором. Наша сторона долины была прелестно accidente[1] и заросла чудесными деревьями, между которыми вилось множество тропинок, спускавшихся к берегу и к деревенскому мосту, переброшенному через ручей. Деревня, разместившаяся в низине, вскарабкивалась на другой берег всеми своими прозаическими домиками. Сельская архитектура не в чести в Шотландии. Голубоватый шифер да серый камень — заклятые враги всякой живописности. И хотя я люблю убранство наших старомодных церквей, опоясанных галереями, уставленных скамьями и небольшими семейными лавками тут и там, украшенных снаружи квадратными башнями с короткими шпилями, похожими на воздетые руки, но местность от этого не делается краше. Группки домиков, стоящих на разной высоте, с лоскутами садов, с живыми изгородями, увешанными сохнущим бельем, с просветом по-сельски приветливой улицы, с женщинами, стоящими на пороге, с неторопливо громыхающим фургоном — все это составляло душу этих мест, неизменно радовавших глаз и благодатных во многих отношениях. Семья наша гуляла вволю, долина была прекрасна во всякую пору — и весной, когда леса стояли зеленые, и осенью, когда они одевались багрянцем. В парке, окружавшем дом, лежали руины прежнего господского дома, гораздо менее импозантного и скромного в размерах, чем нынешнее внушительное здание в георгианском стиле, в котором жили мы. Впрочем, руины были живописны и придавали значительность всей округе. Даже мы, лишь временные обитатели, слегка гордились ими, словно отблеск их величия падал и на нас. От старого дома остались лишь обломки башни и груды камней неразличимой формы, так сильно они заросли плющом; весь остов здания ушел в землю. Признаюсь со стыдом, что не сразу удосужился обследовать руины. Там была большая комната (вернее, лишь намек на нее), державшаяся на главном перекрытии, с сохранившейся нижней частью окна, и под ним — другие окна превосходной формы, наполовину засыпанные землей и осененные раскачивавшимися кустами куманики и каких-то дикорастущих трав и растений. То была самая старая часть поместья. Неподалеку громоздились каменные останки самого обычного домика; один его обломок вызывал особенную жалость своим убожеством и видом полной разрухи, которую собой являл. Это был кусок серой, изъеденной лишайником стены с невысоким фронтоном, в которой виднелся дверной проем. Должно быть, то был прежде ход для слуг — задняя дверь, ведущая в помещения, которые в Шотландии зовутся службами. Проникнуть в эти службы не было возможности — кладовая и кухня исчезли с лица земли, но остался дверной косяк, пустой, зияющий, открытый всем ветрам, а также кроликам и всякой лесной живности. Когда я впервые приехал в Брентвуд, вид этой двери поразил меня в самое сердце. То был печальный знак ушедшей жизни: дверь, ведущая в никуда. А ведь когда-то эту дверь, должно быть, бережно и осторожно прикрывали, запирали на щеколду, охраняли — теперь она лишилась всяческого смысла. Помнится, она потрясла меня с первого взгляда, и, можно сказать, уже тогда я был готов приписать ей особое значение, которого ничто не предвещало.