Круг - Александр Краснослободский

Александр Краснослободский

КРУГ

БЫВАЕТ

Склонившись над ямой, скелет провёл факелом над головой узника. Свет огня иглами впился в глаза заточенного так, что слезы затуманили взгляд.

– М-да-а… Живой! А я не чаял и свидеться!

Сквозь пелену слез узник различил черный фрак стюарда и его печальную костлявую улыбку.

– Вчера, казалось, последний день живешь. Шибко слаб ыл, – сказал скелет и осветил угол, где в приямке базальтовой стены сидела жирная жаба. – Подруга толстеет?

Заключенный провел ладонью по влажным глазам и улыбнулся:

– Да. Скоро станет такой, что на ней можно будет кататься.

Скелет вставил рукоять факела в нишу, взял прислоненное к краю скалы копье и вновь склонился над ямой:

– Да-а, человече! Крепок ты в дерзости и духом силен. Твой предшественник был сожран этой жабою после месяца дружбы. А ты вон какой, больше года на ногах. Уважаю!

Стюард посмотрел в черные глаза жабы и направил на нее копье. Та, дождавшись, когда наконечник окажется у самого носа, чихнула, лениво сползла в жижу и нырнула вглубь.

– Что есть будешь? – спросил скелет, оторвав взгляд от жабьего приямка.

Узник тяжело вздохнул и пожал плечами:

– Не знаю, выбери сам.

Услышав ответ, скелет склонил голову и с удивлением посмотрел на голого изможденного мужчину, потом взял с блюда самый жирный кусок филейной баранины и нанизал его на острие копья.

– Имея возможность, я съел бы именно этот, самый лучший кусок на блюде! Ну… что же ты медлишь? Ты голодал больше года, бери!

Запах пряностей пьянил, обещая неземное наслаждение. Пленник протянул руку и осторожно снял мясо с наконечника. Он поднес кусок ко рту, но вдруг – острая боль! То в ногу впилась жаба! Скользнув по влажному камню и потеряв равновесие, несчастный рухнул в зловонную жижу.

С трудом и осторожностью, сжимая мясо в кулаке высоко над головою, он выбрался на склизлый камень. Размазав грязь по лицу, встал на ноги и только теперь, в свете факела, увидел на пище следы нечистот. Превозмогая отвращение, поднес мясо ко рту, но приступ тошноты остановил его.

Жаба, чувствуя опасность, заняла своё излюбленное место и оттуда, с каменного уступа, внимательно следила за каждым движением «сокамерника».

Заключенный нашел глазами жабу, в ярости швырнул в неё мясо и кинулся ее ловить. Но та, схватив кусок, успела нырнуть в жижу и затаиться где-то в глуби, заставив несчастного вновь с головою погрузиться в нечистоты. Устав от бесплодных поисков, он выбрался на камень.

Костлявый служитель укоризненно покачал головою:

– Который раз одно и то же. Я даю тебе мясо, а ты – даришь его жабе.

Понимая безнадёжность положения, узник тихо спросил:

– А что делать?

Стюард выпрямился и, поставив копье на место, вынул из ниши факел. Он поднял блюдо с каменного пола и двинулся вглубь пещеры.

– Что мне делать?! – крикнул несчастный заключенный вслед.

Скелет остановился.

– А ты не знаешь? Удивил. Убей жабу! – сказал он, и вскоре шаги его стихли.

Тяжело вздохнув, бедолага глянул на жабий приямок. «Подруга» уже была на месте и настороженно следила за соседом.

– Знать бы как, давно бы убил.

Жаба, успокоившись и довольно урча – вытянула из жижи баранину.

Тишина.

Она везде и неразлучна с мраком, равно – узнику и жабе.

Хотелось есть. Он не понимал, почему он ещё не умер. Что-то заставляло его жить. Но что?

Камень, на котором он стоял посреди ямы, едва выступал из грязной воды. Стена гладка и всего лишь в шаге, но коснувшись ее, он падал в яму. Только ногти в кровь. А дна у жижи нет, и там где сидит жаба – ступне не встать.

Свобода, что локоть рядом, но… Все попытки были тщетны.

Одиночество давило и мучило так, что он снисходил до разговора с жабой. И каждый раз рассказывал ей один и тот же случай.

… Осенний день, золото листьев и солнце… Через перекресток, взявшись за руки, идут первоклашки. Машина друга, резко вильнув в сторону, уворачивается от детей, но цепляется бампером за подол платья учительницы… И автомобиль, потащил её по трассе на встречную полосу…

В той аварии погибли двое – молодая учительница от тяжелых ран, так и не дождавшись «Скорой» и его друг – без единой царапины, от разрыва сердца.

Обычно, после рассказа, узник рыдал и рвал на себе волосы, а жаба смотрела на него умными черными глазками, в которых таился немой вопрос: «Почему ты так горько плачешь?» Иногда он видел в этих глазах – смех.

О-о! Как он хотел ее убить! Всякий раз, когда жаба засыпала, бросался на нее, но та всегда пробуждалась вовремя и успевала спрятаться в жиже. А когда узник стоя задремывал, мстила уже она – кусая до крови его ноги. Вот и не спали. Ни узник, ни жаба.

Капли – стекавшие со сталактита, что в росте своем тысячелетия нависает над ямою со свода пещеры – смывали с грязного тела заточенного запахи и сгустки грязи. Эти же капли были единственным развлечением жабы, которая ловила их своим длинным красным языком.

Чтобы лишить ее этого удовольствия, узник собирал капли в ладони и, когда их набиралось столько, что вода начинала стекать по рукам, пил, мыл лицо и тело. Напиться вдоволь не получалось, но жажда отступала, а вместе с нею и голод.

Хочется спать, но жаба ждет. Она уверена, что наступит минута, когда сосед не выдержит и сонный, упадет в жижу. Вот тут она на него накинется-навалится и утащит в глубины зловония.

Зная это или чувствуя, не дремлет и он сам. И помогает ему в этом дума о том, как погиб его друг. Вот и сейчас горемыка, сидя на корточках и опустив голову, вспоминал этот случай.

Послышались шаги стюарда, а это значит, что прошли очередные сутки.

Склонившись над ямой, скелет провел факелом над головой узника. Яркий свет пламени иглами впился в глаза, да так, что слезы затуманили взгляд.

– Живой! М-да-а! Обрадовал! Как там твоя жаба? Толстеет?

Сквозь пелену слез горемыка различил черный фрак стюарда.

– А что ей суке сделается?

Скелет вставил факел в нишу и, взяв у края скалы копье – склонился над ямой.

– Да-а, человече! Крепок ты в дерзости и духом силен. Уважаю!

Он посмотрел в черные глаза жабы и направил на нее копье. Та лениво сползла в жижу и нырнула вглубь.

– Что есть будешь? – спросил стюард, оторвав взгляд от места, где только что сидела жаба.

Пленник задумался.

– Знаешь, расскажи мне про свой крест.

– Хм. Зачем тебе это? – удивился скелет. – Говори, что есть будешь?

– Ты наказан за чревоугодие, так? – не сдавался узник.

Скелет задумался и, взяв с блюда кусок филейной баранины, нанизал его на острие.

– Да-а. Ты прав! Это мой крест. Был у меня случай, когда я убил человека за кусок хлеба. И вот скоро будет триста лет, как ничего не ем. Я ношу еду и раздаю мерзавцам и ублюдкам, ожидая чуда. От меня давно остались одни кости, но запах еды – продолжаю чувствовать!

Острие копья с мясом опустилось до лица узника.

– Ну! Что же ты медлишь? Давай!

Тот протянул руку и вдруг…отдернул её.

– Нет!!! – выкрикнул он. – Я знаю! Мясо вновь упадет в жижу! Нет, я не буду ее кормить! Есть только один способ как убить жабу – голодом!!! Забери мясо и съешь сам!

Стюард удивился.

– Ты, наверное, болен. Нет? Ты отдаешь мясо мне?! – спросил он, не веря тому, что слышит, но, увидев полный решимости взгляд, вскинул руки к своду и закричал что есть сил:

– Свершилось! Свершилось!! Все, как есть!!! О, Боже! Он, отдал мне свое. САМ! Последнее!!! Все, что у него было!!!

В свете факела узник увидел, как на руках и лице скелета стала появляться плоть. А смех его не умолкал и сотрясал своды.

Переведя дух и успокоившись, стюард взял копье и, сделав шаг к краю, склонился над ямой. Мерцающие блики огня осветили усталое лицо старика и его безумные глаза.

– Держи, друг! Я тебя вытащу.

Заключенный, не веря глазам своим, зарыдал. Он ухватился за древко и старик не без труда вытащил горемыку из ямы.

– Ты можешь выбрать лучший кусок, мой спаситель! – стюард показал рукой на блюдо, что стояло у края ямы. – Не поверишь, я ждал этого предложения – триста лет! Здесь каждый готов кормить жабу, пока сам не сдохнет с голода. И только сейчас…

Со слезами на глазах, он снял фрак и протянул освобожденному узнику:

– Надень. Там, дальше, будет прохладно.

Тот кивком поблагодарил старика-стюарда и накинул фрак на голые плечи. Потом он робко взял с блюда крылышко птицы и поднес ко рту. Он не верил своему счастью! Вдохнув ароматный запах жареного и ещё теплого мяса, он принялся есть, роняя слезы на пищу и руки.