Стальная пиявка - Роджер Желязны

Роджер Желязны

Стальная пиявка

Они до смерти боятся этого места.

Днем, если им прикажут, они с лязгом бродят среди надгробий, но даже Центральный Контроль не в силах заставить их искать меня ночью, несмотря на ультра- и инфракрасное оборудование. А в мавзолей они не войдут никогда.

Это очень удобно для меня.

Они суеверны — это у них в схемах. Они созданы для того, чтобы служить Человеку. С тех давних времен, когда Человек еще жил на Земле, в их схемах остался страх перед своим создателем, благоговение и преданность. Даже последний человек, покойный Кеннингтон, при жизни командовал всеми роботами Земли. Его почитали, и все приказы его выполнялись беспрекословно.

Человек для нас остается человеком, живой он или мертвый. Кладбища, соединяющие в себе рай и ад, таят в себе нечто людское и пугающее, и поэтому останутся вдали от городов, пока существует Земля.

Но даже сейчас я смеюсь над своими собратьями, а они выглядывают из-за надгробий и просматривают водостоки.

Они ищут — и боятся найти.

Меня.

Я, бежавший со свалки, стал для них легендой. Мне, одному из миллиона, дефектному, посчастливилось незамеченным пройти контроль. Я отключился от Центрального Контроля и стал свободным роботом.

Я люблю кладбища, здесь всегда спокойно, нет сводящего с ума топота, лязгающей толпы. Мне нравится смотреть на зеленые, красные, желтые и синие штуковины, именуемые цветами, которые растут на могилах людей. Я не страшусь этих мест — электрическая цепь страха у меня тоже дефектна.

Однажды меня поймали, удалили источник питания и выбросили на свалку.

Но на другой день я бежал. Обнаружив побег, они страшно перепугались: у меня нет самозаряжающегося источника питания — дефектные индуктивности в груди действуют как аккумуляторы. Однако их нужно часто подзаряжать. И есть только один способ…

Роборотень — самая страшная легенда, которую рассказывают среди великолепия сверкающих стальных башен, и с дыханием ночного ветра к нам приходит из прошлого страх, страх тех далеких времен, когда на Земле жили неметаллические существа.

Я, беглец со свалки, живу в мавзолее глубоко под землей, в Розвуд-парке, среди кизила и мирта, надгробий и разбитых статуй, вместе с Фрицем — еще одной ужасной легендой.

Фриц — вампир, и это очень печально. Он настолько усох от долгого голодания, что не может двигаться, но и не умирает. Он лежит в полуистлевшем гробу и грезит о былых временах. Когда-нибудь он попросит меня вынести его на солнце. Тогда я увижу, как он тает и рассыпается в прах. Надеюсь, он не скоро обратится ко мне с такой просьбой.

Мы часто беседуем. По ночам, в полнолуние, у него достаточно сил, чтобы рассказать мне о счастливых временах, когда он жил в местах, называемых Австрией и Венгрией, где его тоже боялись и преследовали.

— …Но только стальная пиявка может высасывать энергию — кровь роботов, — сказал он прошлой ночью. — Удел стальной пиявки — гордость и одиночество. Возможно, ты — единственный в своем роде. Но помни, необходимо поддерживать свою репутацию — высасывать роботов, опустошать. Оставь свою метку на тысяче стальных глоток!

Он прав. Всегда прав. Он понимает в этих делах больше меня.

— Кеннингтон! — Его тонкие бескровные губы расплываются в усмешке. — Какая это была дуэль! Он был последним человеком, как и я — последним вампиром. Десять лет я пытался добраться до него, но он прожил всю жизнь в Европе и знал необходимые меры предосторожности. Как только он пронюхал о моем существовании, то сразу выдал роботам по осиновому колу — но тогда у меня было сорок две могилы, и они так и не нашли меня. Хотя иной раз наступали на пятки. Но ночью, ночью! — он тихо рассмеялся, — положение менялось. Я был охотником, а он жертвой. Помню, как он лихорадочно искал последние ростки чеснока или волчьей травы. Он заставил заводы круглосуточно штамповать распятия — а он отнюдь не был набожным человеком. Я искренне сожалел, когда он, состарившись, умер. Не оттого, что не сумел добраться до него, а потому, что он был достойным противником. Игра у нас шла не шуточная!

Голос вампира слабел.

— Его высохшие кости покоятся всего в трехстах шагах отсюда. Большая мраморная гробница у ворот… Пожалуйста, собери завтра роз ему на могилу.

Я пообещал, ибо, несмотря на внешнее несходство, он мне ближе, чем любой робот. И я должен сдержать слово, невзирая на рыщущих наверху охотников, прежде чем на смену дню придет вечер. Таков закон моей природы.

— Черт побери! (Вампир научил меня этим словам.) Черт побери! — сказал я себе. — Я иду. Берегитесь, мягкотелые роботы! Я буду бродить среди вас, и вы не узнаете меня. Я буду помогать вам в поисках робо-ротня, и вы решите, что я — один из вас. Я соберу у вас под носом красные цветы для покойного Кеннингтона, и Фриц посмеется над этой шуткой.

Я поднялся по потрескавшимся истертым ступеням. Восток уже потемнел, но край солнца на западе еще сверкал.

Я вышел из мавзолея.

Розы росли у стены на другой стороне дороги. Огромные извивающиеся плети, а на них цветы ярче любой ржавчины, горящие, как сигнал опасности на пульте управления, но только иным, влажным светом.

Одна, две, три розы для Кеннингтона. Четыре, пять..

— Что ты делаешь?

— Собираю розы.

— Тебе нужно искать роборотня. У тебя что-нибудь не в порядке?

— Нет, все в порядке, — сказал я и парализовал его. Цепи соединились напрямую, и я опустошил его источник питания.

— Ты и есть роборотень, — едва слышно пробормотал он, падая.

…шесть, семь, восемь роз для Кеннингтона, покойного Кеннингтона, покойного, как робот у моих ног, даже более покойного, потому что некогда он жил полнокровной органической жизнью, больше похожей на мою и Фрица, чем на жизнь роботов.

Подошли четыре робота и Обер, командующий ими.

— Что здесь случилось?

— Он остановился, а я собираю розы, — сообщил я им. — Вы должны уйти, — добавил я. — Скоро наступит ночь, и выйдет роборотень. Уходите, или он прикончит вас.

— Это ты разрядил его! — заявил Обер. — Ты — роборотень!

Я прижал цветы к груди и повернулся к ним. Обер, крупный робот, сделанный по спецзаказу, двинулся вперед. Со всех сторон подходили новые роботы.

— Ты — страшное, чуждое нам существо, — говорил Обер, — тебя надо утилизировать ради блага остальных.

Он схватил меня, и я выронил цветы для Кеннингтона.

Я не мог выпить его энергию. Мои индуктивности уже заряжены до предела, а он специально изолирован.

Теперь меня окружили роботы, полные страха и ненависти. Они утилизируют меня, и я лягу рядом с Кеннингтоном.