Три вдовы - Шолом Алейхем

Шолом-Алейхем

Три вдовы

1. Вдова номер один

Ошибаетесь, уважаемый, — не все старые девы несчастны, не все старые холостяки эгоисты. Вы сидите в кабинете с сигарой во рту и с книжкой в руках и вам кажется, что вы всё уже знаете, что вы проникли в самые тайники души, что нет больше неразрешенных вопросов. И особенно, когда, с божьей помощью, вы наткнулись на такое слово, как «психология»… Шутка ли, — пси-хо-ло-гия!.. А знаете ли вы, что такое психология? Психология — что петрушка. На вид — неплоха и пахнет приятно, приправить ею кушанье — совсем иное получится блюдо. Но попробуйте жевать одну петрушку!!.. Не хотите? Так что же вы мне всё навязываете «психологию»? Ежели хотите знать по-настоящему, что такое психология, то присядьте, пожалуйста, и послушайте внимательно, что я вам расскажу. А затем высказывайте свое мнение о причинах того или иного несчастья, о природе эгоизма и так далее.

Вот я — старый холостяк и старым холостяком умру. Почему? Но тут такие обстоятельства… Коль скоро вы спрашиваете — почему — и расположены к тому же выслушать меня — вот всё это вместе взятое и есть настоящая психология! Главное, не перебивайте меня вопросами — как, да что, да почему… Не люблю, когда меня перебивают. Я, как вы знаете, человек не без капризов, а в последнее время и нервы пошаливают… Я не потерял рассудок, не пугайтесь! Терять рассудок — это вам подстать: вы человек женатый. А мне нельзя, мне полагается быть в полном уме и в здравом рассудке. Я обязан быть здоровым. Это вы и сами подтвердите. Когда я вам расскажу всю историю, и что-нибудь вам покажется непонятным, тогда милости просим — предъявляйте ко мне претензии. Ну? Всё? Так вот, садитесь сюда, на мое место, а я, с вашего разрешения, сяду в качалку. Я тоже, знаете, люблю, если можно так выразиться, помягче и поудобней… Да и вам здесь лучше будет, — не уснете…

Итак, приступаю к самому рассказу.

Звали ее Пая, — по прозвищу — «молодая вдова». Почему? Почему да отчего! Что ж тут непонятного? Раз звали «молодой вдовой», значит она была молодая и была вдовой. Я был моложе ее. На сколько? Не все ли равно? Говорю — моложе, значит — моложе. Словом, нашлись люди, весьма словоохотливые, и стали они поговаривать о том, что поскольку я, мол, холостяк, а она — молодая вдова… Поняли? Иные меня даже поздравляли. Поверьте мне, а не верите, что ж, беда не велика. Хвастать мне перед вами не к чему. Я был ей близок, как и она мне. Просто мы были добрые друзья, любили друг друга. Да и что тут удивительного? Я был знаком еще с ее мужем. И не только знаком, но и дружен. Я не говорю, что мы были друзьями. Я говорю, что мы были дружны. Это — разные вещи: можно быть дружными, но не быть друзьями и, наоборот, быть очень близкими друзьями, но не быть дружными. Таково мое мнение. Вашего мнения я в данный момент не спрашиваю! Итак, мы с ее мужем были дружны, играли в преферанс, иной раз в шахматы. Говорят, — я первоклассный шахматист. Не хвастаю перед вами! Возможно, что есть игроки получше меня. Передаю только то, что говорят… Муж ее был человек молодой, способный и развитой, к тому же знающий, очень даже знающий. Самоучка, — в гимназии и в университете не учился: дипломов никаких не получал. Ломаного гроша не стоят все ваши дипломы! Что? Разве вы не согласны? Ну, ладно! Не стану спорить! Был он богат, очень богат. Хотя я не знаю, что по вашему называется быть богатым. У нас, если у человека свой дом, свой фаэтон, да еще прибыльное дело, к тому же, — у нас такого принято считать богатым. Мы не шутим, не гремим: размах наш не ахти какой, — всё больше потихонечку да полегонечку. Так вот. Он был владельцем предприятия, — и жилось ему хорошо. Приходить к ним было одно удовольствие: когда бы ни пожаловали, вы всегда желанный гость. Не то, что у других: в первый раз придете, не знают, где и посадить вас; в следующий раз вас примут не столь радушно, а в третий раз встретят так холодно, что места себе не найдете… Нечего улыбаться: речь идет не о вас… Туда, бывало, попадешь, тебя накормят, напоят, встретят как родного. Чего больше? Вот к примеру — прошу заранее извинить меня — пуговица на жилетке оборвется, ее тут же немедленно пришьют! Вы смеетесь? По-вашему это смешно. Пуговица? Что такое пуговица? Пуговица, друг мой, — для нашего брата, холостяка, — великое дело! Целый мир! Из-за пуговицы однажды скверная история приключилась: молодой человек пришел на смотрины, а ему кто-то со смешком показал, что у него пуговицы не хватает… Он вернулся домой и повесился… Однако не задерживаюсь на этом: не люблю я путать разные вещи… А жили они — муж и жена — как голубки. Уважали друг друга гораздо больше, чем многие из нынешних, даже из самых что ни на есть «высокопоставленных». Я никого задевать не собираюсь. А если вы другого мнения, — меня это ничуть не беспокоит. Итак — продолжаю свой рассказ.

Однажды Пине, муж Паи, приехал домой. Слег в постель, прохворал дней пять, а на шестой день — нет Пине! Что? Как? Почему? Не спрашивайте! У него карбункул на шее, надо было вскрыть, а его не вскрыли. Почему? Потому! На то и врачи на белом свете существуют! Привел я к нему врачей, и стали они спорить: один настаивает: вскрывать, другой возражает — не надо. А больной тем временем скончался. Что говорить! Призадумаешься иногда: сколько людей они на тот свет отправили — волосы дыбом встанут. Родную сестру мою отравили! Думаете — дали ей яду? Я ведь не безумец, чтобы рассказывать вам такие глупости! Отравили, значит — не дали того, что нужно. Дали бы ей во-время хинину, она, быть может, и осталась в живых… Не беспокойтесь, я знаю, на чем остановился. Итак, потеряли мы нашего друга Пине. Как выразить свое горе? Брата, отца родного — и то не так жаль! Шутка ли — Пине! Точно годы, многие годы жизни отняли у меня. Жалость какая! Несчастье какое! А вдова! Горе ее беспредельно. Остается с крошечным ребенком на руках, — Розочка, ангел… Единственное наше утешение! Если бы не ребенок, я не знаю, как бы мы всё это пережили, — и она, и я! Я не женщина и не мать, чтобы ни с того, ни с сего расхваливать ребенка. Что и говорить! Ребенок был на редкость удачный! Поверьте мне на слово. Глядишь на него — не наглядишься. Ну, словом, — плод любви двух замечательно красивых людей. Не знаю, кто из них был лучше, — он, или она? Пине был красив, Пая была прелестна. Глаза у ребенка были отцовские — голубые. Любили мы этого ребенка оба, — но я и сам не знаю, кто больше — она или я? Скажете, как это возможно — она — мать, а я — чужой? Но поймите. Надо же заглянуть поглубже: моя привязанность к дому, жалость к вдове, сочувствие к бедной сиротке, очаровательному ребенку, и то, что я одинок, как пень, все это вместе взятое и есть то, что вы называете психологией. Не петрушка, а настоящая психология в чистом виде. А может быть, скажете вы, все это потому, что я любил мать? Не отрицаю, очень любил. Знаете, как любил? Мучился, изнывал от любви, но намекнуть ей об этом, — ни за что! Ночи напролет не спишь, лежишь и думаешь о том, как бы поделиться с ней своими переживаниями. Встанешь утром полный решимости пойти к ней и прямо сказать: «Да будет вам известно, Пая, так, мол, и так…» А дальше, — сами понимаете… Придешь, а слов-то и нет! Скажете, — я трус? Пожалуйста, говорите. Но попытайтесь глубже вникнуть в суть: Пине был моим другом, я любил его сильней, чем брата. Вы, пожалуй, спросите: «А Пая? Ведь вы, мол, только что сказали, что изнывали по ней?» Вот именно потому, что изнывал, именно потому, что мучился, — не мог, не решался! Боюсь, однако, что вы меня не поймете. Конечно, апеллируй я к «психологии», вы бы так или иначе поняли, а когда вот рассказываешь просто без выкрутасов, от чистого сердца, это начинает казаться чем-то непонятным, даже диким. Впрочем, думайте, как вам угодно! Я продолжаю. Ребенок рос. Это, конечно, только так говорится — «рос». Ребенок растет, и дерево растет, и редька тоже растет. Разница, всё же есть. Дождаться, покуда ребенок начнет сидеть, стоять, ходить, бегать, говорить! Но вот, наконец, он уже сидит, и стоит, и ходит, и бегает, и разговаривает, — а дальше? Не хватало еще, чтобы я, как баба, стал вам перечислять: оспа, корь, зубки и тому подобное! Я не баба и глупостями занимать вас не стану, и о детских проделках рассказывать нет охоты. Девочка росла, и выросла, и расцвела, — «как нежная роза», сказал бы я, если б захотел изъясняться на языке ваших романистов, которые столько же смыслят в расцветании розы, сколько свинья в апельсинах… Они, знаете ли, большие мастера сидеть у себя в кабинете, греть ноги у печки и описывать природу, зеленый лес, бушующее море, песчаные горы, прошлогодний снег, вчерашний день… Противны мне такие писания. Так и воротит!.. И не читаю их! А попадается нечто в этом роде, — о том, что солнце сияло, что луна прогуливалась по небу, что воздух был напоен ароматом, что птички щебетали, — швыряю книгу на пол. Смеетесь? По-вашему, я безумец? Ну, и ладно!