Замок Шоннинг - Виталий Закруткин

Виталий ЗАКРУТКИН

ЗАМОК ШОННИНГ

Узкая лесная дорога, петляющая среди красноватых буков, внезапно оборвалась. Шофёр остановил «виллис» и сказал смущённо:

— Ехать некуда…

Я развернул на коленях помятую карту. Да, конечно: нас сбил проклятый объезд у взорванного моста. От шоссе надо было свернуть влево, а мы поехали прямо. Однако возвращаться к шоссе было поздно. Правда, ветви старых буков ещё розовели в отсветах невидимого солнца, но до заката оставалось всего полтора часа.

— Выберемся из леса засветло? — угрюмо спросил я шофёра.

Шофёр подумал, постучал сапогом по тугой резине автомобильной покрышки и ответил уклончиво:

— Дорога плохая…

Значит, ехать обратно нельзя. В ночном лесу мы рискуем встретиться с бродячими солдатами разбитого под Кюстрином немецкого гарнизона, а такая встреча не сулит ничего хорошего.

Я прислушался. На западе глухо, точно дальний гром, грохотала пушечная канонада. В лесу было тихо. Между буками на холмах чернели крыши покинутых немцами землянок, маячили полусожжённые кузовы машин, то здесь, то там виднелись пепельные круги потухших костров. Сквозь крепкие запахи, влажной земли и набухающих почек пробивался едкий запах гари.

— Что будем делать? — спросил шофёр.

Я ещё раз взглянул на карту. За голубой линией Одера пестрели выдвинутые вперёд стрелы наших наступающих армий; синим крестом был помечен штаб конно-гвардейского корпуса в городке Тамзель; лес, в котором стоял наш пышащий жаром «виллис», растекался по карте зелёным пятном, вокруг которого не было ни одного селения; всё же я заметил на зелени чёрный топографический значок и короткую надпись внизу: «Замок Шонинг».

Замок? Ну, что ж… По всем данным, этот замок находится километрах в тридцати от линии фронта, и в нём, очевидно, мы хорошо отдохнём…

Повернувшись к шофёру, я решительно махнул свёрнутой в трубку картой:

— Возвращайся назад, доедешь до перекрёстка и свернёшь вправо. В трёх километрах от поворота должен быть замок.

Шофёр тронул ногой стартер, повернул рычаг скоростей. «Виллис», фыркнув, попятился, описал полукруг и запрыгал по выбоинам дороги. Лиловеющие стволы деревьев побежали назад.

Поглядывая по сторонам, я думал: «Шонинг — знакомое имя… Пушкин писал рассказ о Марии Шонинг… но я встречал это имя в другой связи… Граф Эрих-Гуго Шонинг — так, кажется, мне запомнилось». Напрягая память, я вспоминал, кто такой граф Эрих-Гуго Шонинг и откуда мне известно это имя. Я мысленно перечислял знакомых мне героев Марлинского, Вальтер Скотта, Гофмана, но среди них как будто не было ни одного с таким именем.

Между тем, пока я предавался размышлениям, мы доехали до перекрёстка, свернули на ровную, как стрела, дорогу и помчались на северо-запад. Через пять минут я увидел вскинутый над деревьями шпиль замка, высокие стены с бойницами, полуразрушенную башню. Нам не удалось рассмотреть замок издали, потому что его со всех сторон окружал густой лес. Объезжая воздвигнутые солдатами завалы, мы подъехали к воротам.

Чугунные замковые ворота были повалены на землю, на них белели известковые и глиняные следы автомобильных шин. Вверху, на каменной арке, пригвожденная к овальному щиту, скалилась чугунная голова вепря — геральдический знак графов Шонинг.

«Виллис» взбежал по бетонному, покрытому сизым, мохом подъезду, с хрустом давя разбитые стёкла, замер у распахнутых настежь дверей.

Мы осмотрелись. Замок стоял среди парка. Его угловые башни прятались в зеленеющих ветвях вековых вязов, в каменных стенах зияли трещины, в узких решётчатых окнах не было ни одного стекла.

По всему было видно, что здесь ещё недавно стояли солдаты: между колоннами подъезда валялись плоские немецкие фляги, оборванные ремни, разноцветные этикетки медикаментов, растоптанные тюбики зубной пасты, какое-то бурое тряпьё, разбросанное по всему двору. В нескольких шагах от подъезда чернели четыре глубокие воронки, окаймлённые веерообразной россыпью земли и камней.

— Рядышком положил, — любуясь воронками, протянул шофёр, — высыпал, как из мешка, не дотянул немного…

— Ладно, потом, — негромко сказал я, — сейчас надо осмотреть замок…

Поставив автомат на боевой взвод, шофёр переступил порог вестибюля. Я щёлкнул предохранителем парабеллума и пошёл рядом.

Вестибюль был высокий, со стенами в два этажа, просторный, но темноватый. Перед входной дверью высилась крутая лестница. Прижатый к ступеням медными прутьями, на лестнице алел потёртый ковёр с жёлтыми разводами. На десятой ступени лестница раздваивалась, поворачивая влево и вправо.

На серых стенах вестибюля в несколько рядов висели покрытые пылью оленьи рога. Под каждой парой рогов был виден желтоватый от времени ярлык, на котором тушью обозначались дата и место охоты, а также имена графов, застреливших того или иного оленя в бранденбургских лесах.

— Хорошо охотились, — одобрительно произнёс шофёр, — тут все трофеи налицо, ничего не скажешь…

Мы поднялись по левой лестнице и вошли в дубовый зал. Стены зала, до потолка отделанные полированным дубом, были увешаны фамильными портретами в тяжёлых бронзовых рамах. Портреты располагались в хронологическом порядке — от самых старых, выдержанных в коричнево-лиловых тонах, до новых, которые блестели лаком.

Тут было много портретов. Со всех сторон на нас смотрели одетые в доспехи угрюмые рыцари, бритые старики в бархатных камзолах, тонкогубые дамы с напудренными плечами, и в каждом лице заметна была родовая черта холодной надменности и величественности графов: застывшие в ледяной прозрачности светлые глаза, жестокий излом бескровных ртов, хищные, как у коршунов, носы, цепкие, привыкшие к оружию пальцы. На графских плечах и руках светлели знаки власти и роскоши — сверкающие золотом шейные цепи, браслеты и перстни, тяжёлые складки пунцового и синего бархата, воздушно-лёгкие кружева цвета слоновой кости.

В самом центре дубового зала, закрывая полстены, висел огромный портрет всадника на рыжем коне. Звероподобный конь, вскинув к облакам передние ноги, тяжкими, как булыжники, копытами задних ног топтал повитый огнём и дымом горизонт. Одетый в чёрный плащ всадник, сдавив конские бока красными сапогами и занеся над головой длинный меч, мчался на людей, приникших к дымной земле. Перерезанное тёмной тенью шляпы, лицо всадника казалось полумаской, глаз не было видно. Бок о бок с конём, оскалив пасть, нёсся свирепый рыже-пегий дог. Небо над всадником багровело зловещими отсветами пламени.

В портрете было что6то гнетущее, злое, точно какая-то дьявольская рука соединила на мрачном полотне все атрибуты смерти, от ощущения которых становилось холодно и тоскливо.

Шагнув ближе, я прочитал готическую надпись в верхнем углу портрета:

— «Фельдмаршал граф Адам Шонинг».

— Кто это? — спросил стоящий рядом со мной шофёр.

— Это один из графов Шонинг, — ответил я.

И я опять с беспокойством подумал, что мне знакомо имя графа Эриха-Гуго Шонинг, и опять не смог вспомнить, где я его слышал?

Покинув дубовый зал, мы миновали какие6то пустые комнаты с осыпавшейся штукатуркой, шагая через опрокинутую мебель, прошли тёмный и узкий коридор и попали в библиотеку.

В потолке библиотеки зияли кривые трещины, сквозь которые видно было предвечернее опалово-бирюзовое небо.

— Воздушной волной, — заметил шофёр.

От книжных полок тянулся приятный запах кожи, старой бумаги и воска. Книги поблёскивали золотым тиснением переплётов, светлели шероховатыми обрезами, ярлыками, закладками. Их было очень много — тысячи добротных томов — с названиями, напечатанными на всех языках Европы, с фирмами самых известных старинных и современных издательств.

Тут были книги-великаны, творения первых голландских печатников, одетые в толстые переплёты из телячьей кожи, крохотные, не больше спичечной коробки, книжечки парижских, миланских, флорентийских мастеров, редчайшие инкунабулы, чудо полиграфического искусства, собрание, от которого сошёл бы с ума любой книжник.

Несколько длинных полок занимали толстые, как кирпичи, книги «Готского альманаха» — описание дворянских родов Европы, сафьяновые альбомы прусских полков, различные гербовники, уставы, наставления.

Скользнув взглядом по книжным полкам, шофёр хмыкнул:

— Книг миллион прочитали, а ничему путному не научились…

— Как это? — рассеянно отозвался я.

— А так… Если бы они поумней были, то к нам не полезли бы…

В правом углу библиотеки стоял похожий на саркофаг письменный стол. Он был завален рукописями, фотографиями, альбомами, но мы не стали возиться со всем этим, чтобы до наступления сумерек закончить осмотр замка, — мера предосторожности, обязательная в нашем положении.