Цифровой журнал «Компьютерра» № 200 - Коллектив Авторов

Компьютерра

18.11.2013 - 24.11.2013

Колонка

Великое Кодирование и Калейдоскоп: обоснование необходимости создания Е-личности

Василий Щепетнёв

Опубликовано 23 ноября 2013

В программной книге братьев Стругацких «Полдень, XXII век» есть глава «Свечи перед пультом». В ней рассказывается о создании кибернетической копии человека, конкретнее — великого учёного. Информация мозга копируется в специальное хранилище: двадцать зданий, уходящих в землю на шесть этажей. Операция под названием «Великое кодирование» завершается успешно, хотя конечный результат остаётся за горизонтом. Но «

В повести Александра Шарова «После перезаписи», изданной в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, копирование личности — штука быстрая и относительно доступная. Копируют, разумеется, опять же не всех, но круг претендентов, достойных увековечивания, весьма широк. И личность уже не занимает двадцать зданий, а вмещается в ящичек, который можно вмонтировать в подвижного робота. Правда, случаются и казусы: копируешь, копируешь рекомендованную личность, а на выходе — ноль. Личность отсутствует, есть лишь фантом, недотыкомка, тень. Ну, Шаров — писатель особенный, он многое видел…

Наступил двадцать первый век, кибернетические устройства давно характеризуются гигагерцами и терабайтами, а искусственной личности — оригинальной ли, скопированной — всё нет. А нужда в ней с каждым днём всё больше.

Пройти тест Тьюринга важно не только в академическом плане. Нет ничего практичнее компьютера, который можно выдать за человека. Вопрос — какого человека? Я не думаю, что сложно воспроизвести диалог между фанатом ЦСКА и, к примеру, фанатом «Анжи». Попросить любого литератора создать тезаурус для каждого из них, но не на уровне слова, а на уровне фразы. Люди ведь говорят фразами, даже если те состоят из совсем коротеньких слов («— Э! — воскликнул дон Мануэль по-португальски»). Десять, двадцать, много пятьдесят фраз для каждой стороны — и никто не отличит, где человек — вернее, фанат, а где искусственный интеллект. Причём и фразы, и их чередование можно выбирать методом калейдоскопа: любой хаос, отражённый многократно, приобретает вид сложной упорядоченной структуры. 

И потому диалог фанатов можно растянуть и на страницу, и на роман. Именно так порой и бывает: откроешь книгу, а там два фаната, более ничего. Впрочем, бывает и три. Соответствующий фразовый тезаурус можно создать и для плотника, и для академика, пусть не в тридцать фраз, а в триста или даже в три тысячи. Или, напротив, десять предложений, а более ни к чему. Глуповский градоначальник обходился двумя — «Разорю!» и «Не потерплю!» — но это сатира. 

Более жизненна Эллочка Щукина, которая есть пример личности, созданной по экономно-калейдоскопическому принципу. «Хо-хо, парниша» и «Не учите меня жить» пригодятся в любом диалоге, хоть с водопроводчиком, хоть с министром. Полыхаев из «Золотого телёнка» — та же Эллочка, но на высокой должности. С Эллочками это случается сплошь и рядом, порой слишком рядом. Система из дюжины каучуковых факсимиле способна руководить учреждением, даже министерством не хуже, нежели белковый управленец; главное — запечатлеть нужные фразы: «Не возражаю. Полыхаев» или «Цена вопроса — три евролимона. Полыхаев». Что особенно важно, в случае непредвиденных обстоятельств к ответу привлекут именно каучуковые штемпели, что и прогрессивно, и гуманно. Наконец, те же Ильф и Петров показали, как получить искусственного советского писателя — «Торжественный комплект», изготовленный Остапом за три часа в купе специального поезда. А если бы Остапу Ибрагимовичу дать НИИ или хотя бы лабораторию с младшими научными сотрудниками — годика на два или десять, тогда бы… ужо…

Но оставлю писателей: книг написано на много жизней вперёд, читать — не перечитать. Есть профессии иные, повседневные — профессии, где искусственный интеллект нужен как раз сегодня, сию же минуту. Недавно смотрел детектив, где жертва характеризуется как «человек, занятый сидячей низкооплачиваемой работой». Детектив был американский, и речь шла о приёмщике заказов на пиццу, но в России под это определение подпадают и врач, и учитель, и ещё множество бюджетников. Работа может быть стоячей — хирурга, ходячей — участкового врача, но низкооплачиваемая она всегда. Высшие должностные лица говорят если не о больших, то о вполне приемлемых для страны второго-третьего эшелона зарплатах, и говорят правду, но это — о зарплатах средних. 

Поясню на примере: возьмём лечебное учреждение, где восемьдесят работников получают суммарную месячную оплату миллион рублей, двадцать управленцев — ещё два миллиона рублей. В сумме на сто человек выходит три миллиона, что и даёт заявленные тридцать тысяч на нос. Пресловутые семьсот евро на прокорм. А что не поровну, так уравниловка вредна. Но как всё же жалко миллиона, потраченного на этих работников! Просто из кармана вынули! А в году этих миллионов двенадцать, по числу месяцев. Как бы их тоже положить в нужный карман? Для этого необходимо работников того… подсократить. И сокращают. Самой расхожей фразой управленцев, фразой номер один тезауруса руководителя бюджетной организации от Владивостока до Калининграда сегодня является «Не нравится — уходите». Услышав это, одни тут же уходят. Другие смиряются и работают за прежнюю (или даже урезанную) зарплату за себя и за ушедшего парня. Работают, пока их не вынесут ногами вперёд. Несмотря на оптимизацию здравоохранения и образования (читай: закрытие или сокращение больниц и школ), число вакансий растёт год от года. Такой вот парадокс. 

Знакомая жалуется: ребёнку год, а педиатр на участке уже третий. Один ушёл — участок навесили на второго, второй ушёл — навесили на третьего. Врач на три участка — это круто во всех смыслах. Пустуют кабинеты, и подспудно зреет недовольство как населения, так и высшего начальства. Население — ладно, население в массе своей смирное, так в подспудье и останется, но вдруг Зевс-громовержец нахмурится и бросит молнию для острастки? Вот тут-то и нужен киберврач (киберучитель, прочая бюджетная кибермелочь). Чтобы обслуживал население двадцать четыре часа в сутки по цене потребляемого электричества. И многое, многое для этого делается: стандартизация, алгоритмизация, унификация каждого врачебного действия, от мытья рук до выписки рецептов. 

То ж и в учительском ремесле: ЕГЭ создан не столько для учащихся, сколько для киберучителей. Дело за малым: создать врачебный или учительский тезаурус для каждой из специальностей, написать программу, лечебный или учебный бот, и тогда можно праздновать окончательное решение вопроса, расставшись с белковыми низкооплачиваемыми нытиками. Пусть землю роют, тару по кустам собирают, на бирже играют, а лучше бы — пропасть всем без вести, да и точка. Если удвоить сегодняшние темпы пропадания без вести, то за десять лет бюджет избавится от большинства врачей для бедных и учителей для бедных. Известно ведь: чем ближе к натуре, тем лучше для экономики. 

А хорошо бы ещё и кибербольных создать вместе с кибершкольниками. Тогда и уборщиц не нужно, и санитарок, и медсестёр. Киберутку в киберпространстве кибербольному подаст киберобраз. При этом кибербольные будут в правительство писать о медучреждениях исключительно позитивные отзывы, а киберученицы, уютно устроившись на руках кибервождя (того, что размещается в двадцати подземных дворцах), станут в стихах благодарить родное государство за счастливое детство. Напряжённость разрядится сама собою, это положительно скажется и на бюджете, и на создании привлекательного образа страны с целью заманивания зарубежных инвесторов.

Если вдруг кому-то нужен специалист по диалогам «врач — больной» — что ж, я готов. Могу также создавать шаблоны благодарственных писем, слагать стихи к юбилеям, расставлять запятые, читать лекции о вреде табака и обеспечивать присутствие продвигаемых медикаментов на прилавках аптек.

К оглавлению

Шулеры о шулерах руками честных людей

Сергей Голубицкий

Опубликовано 23 ноября 2013

Я люблю смотреть плохие фильмы на хорошие темы. Потому что это очень показательно и воспитательно, ибо помогает понять, как не нужно снимать кино. Бывают, правда, фильмы совсем феерические — по безнадёжности и запущенности. Такие, когда после просмотра надолго задумываешься: а как это авторам удалось добиться столь сногсшибательного эффекта? Как они сумели снять фильм плохой во всех его проявлениях — от сценария и транслируемых в аудиторию идей до игры актеров, декораций, работы оператора, монтажа, всего-всего?! И тут в дело включается эстетика ужасного, превращая то, что недавно казалось катастрофой, в своеобразный шедевр — capodopera odiosa.