Сокровища Матильды - Елена Хаецкая

Елена Хаецкая

Сокровища Матильды

Этот англичанин свалился в наш парк, как снег на голову. Для начала он снял номер в холеном отеле, где-то в центре, пару дней побродил по Петербургу, подышал его ядовитыми белыми ночами, а потом оделся во все светлое и явился в Александровский парк. Звали англичанина Прингл. Тимоти Дж. Прингл, вероятно – эсквайр.

Сейчас времена изменились. Прежде иностранца было видно за версту, из-за яркой одежды немного странного покроя. Чуть ближе к теперешнему иностранца уже отличали не по одежде – наши тоже наловчились хорошо одеваться, современно, – а по выражению лица. Теперь такого нет. Теперь выражение лица тоже у всех похожее. Изучение иностранных языков, безработица и участие в бизнесе сделали свое дело: губы у всех сложены одинаково, озабоченная складочка между бровей, минуя государственные границы и языковые барьеры, тоже выглядит сходно.

Но Тимоти Дж.Прингл отличался от остальной публики. Я думаю, он и в Англии тоже отличался.

Мы познакомились на лавочке, возле клумбы. Клумбочки у нас в парке есть, только вид у них растрепанный – точно у девчонок, которые связались с теми еще парнями. Кстати, девчонки от этого не перестают быть хорошими. И клумбочки – от того, что среди цветов иногда произрастают пустые бутылки и мятые окурки – тоже не делаются дряньскими. Просто немножко растрепанными, как и было сказано выше.

Я говорю по-английски, потому что работаю вахтером в студенческом общежитии. Некоторые студенты делают вид, что они иностранцы и не понимают по-русски. Приятно бывает посадить такого в лужу. «Ах, вы не понимаете по-русски? Какая жалость! В таком случае, будем общаться по-английски! После одиннадцати – тишина! Ясно тебе, урод?» – «Ясно, сэр…» (Когда мы говорим по-английски, они автоматически называют меня «сэр». Еще одна причина выучить язык).

Язык я изучал при помощи кино без перевода. Сперва попроще, что-нибудь вроде «Угнать за шестьдесят секунд». Там очень мало реплик, в основном взрывы и сталкивающиеся автомобили. Крики: «Держи его! Я потерял управление! Стреляй! Я ранен! Догнать! Вы имеете право хранить молчание!» – все это понятно и легко запоминается. Потом берутся фильмы посложнее, с психологией. И так далее. Очень простая методика.

Я так и общаюсь со студентами: «Ты имеешь право хранить молчание! Уже одиннадцать! Понял, кретин? Понял, или тебя успокоить?» – «Понял, сэр».

И все. Коротко и ясно.

С англичанином у нас тоже все поэтому получилось.

Он сидел рядом и пытался открыть бутылку пива, сперва зажигалкой, потом о край скамейки.

– Дай, – сказал я ему. – На тебя смотреть жалко.

И снял пробку зубами.

Он сказал «спасибо» и начал пить. Ему было жарко, но он даже не подумал расстегнуть пиджак. Я рассматривал ткань этого пиджака и думал, что на ощупь, должно быть, она очень благородная.

Он сказал (он говорил по-русски приблизительно так же бойко, как я – по-английски, так что я легко его понял):

– Вам знакома Матильда Кшесинская?

– В каком смысле? – удивился я.

Неподалеку отсюда находится бывший Музей революции, который теперь называют «Музеем контрреволюции», он расположен в особняке Кшесинской, так что и самый дом этот называют обычно просто «Кшесинка».

– Балерина Матильда Кшесинская, – повторил он и вздохнул.

– Ну, – сказал я, – я знаю, где ее дом. Говорят, она была толстая.

– Ничего подобного, – отрезал англичанин. Он допил пиво, аккуратно поставил бутылку в мусорную урну и вынул еще одну. Протянул ее мне – чтобы я открыл – таким уверенным жестом, точно я уже нанялся к нему в лакеи.

Я снял пробку и вернул ему бутыль.

– Вы хотите? – спросил он вежливо.

Спрашивать у завсегдатая Александровского парка в летний день хочет ли он холодного пива – на такое способен только иностранец.

Я сказал:

– Да нет, не хочу. Спасибо.

Он коротко пожал плечами и выпил вторую. Так же быстро и тщательно, как и первую.

Потом проговорил:

– У меня был садовник в моем имении.

– О, это очень интересно, – сказал я.

Диалог начал напоминать самоучитель. «У Джона есть имение. В имении у Джона есть садовник. Садовник подстригает розы садовыми ножницами». Обычно это еще сопровождается соответствующей картинкой.

– Должно быть, он подстригал розы садовыми ножницами, – добавил я.

Тимоти Дж. Прингл моргнул и сказал:

– Это мало имеет отношения к делу. Ножницы. У этого человека имелся отец.

– Ясно, – сказал я. – У него имелся отец. Он тоже был садовником. Он также пользовался садовыми ножницами.

Прингл вообще не понимает такого юмора. У англичан юмор особенный, сложный, он даже шотландцам уже недоступен, не говоря уж о более отдаленных соседях по Европейскому континенту.

Прингл поэтому продолжал после вежливой паузы:

– Отец моего садовника был лакеем в доме Кшесинской. Он много знал тайн о Матильде Кшесинской и перед смертью рассказал их своему сыну.

Как легко понять, все эти реплики были из фильма средней сложности. Не «Угнать» или там «Взорвать». Чуть потруднее, с психологией, вроде «Настоящей Мак-Кой» или «Психопатки-2». С разговорами. Минимум бессвязных выкриков. Каждое действие комментируется. «Сейчас я разрежу твою сонную артерию. Смотри на этот нож. (Крупным планом – нож, так что зрителю тоже все понятно). Вот он приближается к твоему глазу. (Отражение выпученного глаза в сверкающем лезвии). Прощай, малышка, было весело!» Приблизительно так. Наглядно, но вместе с тем содержательно, и много полезной лексики.

– Когда началась революция, Матильда решила спрятать свои драгоценности. У нее было много подарков от царя и великих князей. А также – просто от богатых поклонников. Она была великая балерина.

– Насчет великой – не знаю, не видел, – сказал я. – В Музее контрреволюции о Матильде не рассказывают. Там даже экспозиции толком про нее нет. И залы дворца не сохранились. Когда вход был еще бесплатный, я нарочно заглядывал – посмотреть, как она жила. Ничего не осталось, только пустые стены и на них – фотки вождей пролетариата.

Прингл моргал с большим достоинством. Ресницы у него белые, густые, как у лошадки. Глаза голубые, чуть навыкате. Если бы он не был такой холеный, то на носу у него непременно цвели бы веснушки, но он их чем-то сводил. Хотя бледные желтоватые пятна остались. Вообще – морда лошадиная. Такие считаются породистыми, хотя женщинам почти никогда не нравятся. На любителя внешность.

Прингл дождался, чтобы я замолчал, и продолжил как ни в чем не бывало:

– Самые дорогие вещи, диадемы, бриллианты, кое-что еще, она спрятала в ящике и закопала. Клад Матильды Кшесинской до сих пор находится в Петербурге. За границу она его не вывозила, часто и при людях, вслух, жалела о потерянных навсегда предметах, подарках Николая Второго… Вы меня понимаете?

– Ну, – сказал я.

Это одно из тех русских слов, которые ставят иностранцев втупик. Я нарочно так сказал. Но Прингл в тупик не поставился. Опять похлопал ресницами и продолжил невозмутимо:

– Превосходно. (Это слово он выговаривал как настоящий русский аристократ – чуть картавя. Должно быть, слышал от настоящих русских аристократов. Мне стало немного завидно – на миг.) Итак, продолжим. Клад находится в Санкт-Петербурге. Об этом мне под страшным секретом сообщил мой садовник, который унаследовал тайну от своего отца…

Если англичанин рассчитывал произвести на меня впечатление, то он был разочарован.

Я взял его за рукав. Если он такой простак, то тут даже породистая физиономия не подспорье: вахтер из студенческого общежития автоматически делается ему ровней.

– Дружище Прингл, – молвил я, – эту тайну знает каждый читатель бесплатной газеты «Метро», которую раздают в метро.

– Каком смысле? – не понял он.

Я принялся излагать подробно.

– Есть бесплатная газета. Это понятно? С объявлениями и прочим. Иногда там печатают интересные статейки. К примеру – про клад Матильды Кшесинской. Все тайны царей, их любовниц и фаворитов теперь известны любой бабушке с авоськами. Нет никаких тайн.

Но смутить англичанина оказалось не так-то просто. Он выслушал меня, не меняясь в лице, а затем осведомился невозмутимым тоном:

– Ну и как? Нашли?

– Что нашли? – не понял я.

– Клад, – пояснил он. – Все знают, что есть клад. Наверняка искали. Нашли?

– Нет…

Он вытащил из кармана сигару и с важным видом закурил. Мне стало завидно, как никогда в жизни.

Пока он курил и осматривался по сторонам с таким выражением лица, словно прикидывал – а не купить ли ему этот парк со всеми его обитателями и бездомными псами, что промышляют возле сосисочницы, чебуречницы и добросердечной тетки, собирающей плату за пользование общественным туалетом, – я украдкой наблюдал за своим новым знакомцем. Когда встречаешь состоятельного иностранца, всегда – хочешь не хочешь – в голове начинает складываться маленький, лихорадочный план по собственному обогащению: что бы такого у него выпросить, выклянчить, просто выманить? В конце концов, пусть поделится, если он такой богатый, что может себе позволить содержать имение и садовника с его ножницами!