Фантастика: выбор жанра, выбор хронотопа - Ольга Чигиринская

Ольга Чигиринская

Фантастика: выбор жанра, выбор хронотопа

Тезисы к докладу

1. Проблема жанра относительно фантастики

— жанровая неопределенность в современном литературоведении;

— Бахтин против Аристотеля;

— фантастика — метод? Недостаточность критерия Стругацких — «введение элемента необычного»;

— фантастика и сказка: сопоставление, выводы; если сказка может считаться литературным жанром — может и фантастика;

2. Хронотоп: попытка разрешения проблемы определения фантастического жанра.

— Бахтин: хронотоп как жанрообразующая реалия;

— фантастический хронотоп — место, которого нет, время которого нет; «Утопия» Т. Мора как первое научно-фантастическое произведение, утопия как первый научно-фантастический жанр (метод, если хотите);

— Ухрония — «время, которого нет»; образ времени как места; «Машина времени» Г. Уэллса, как первое научно-фантастическое произведение о «времени, которого нет»; ухрония будущего — фантастика о будущем, ухрония прошлого — фэнтези и криптоистория, ухрония настоящего — альтернативная история;

— Ускэвия — от греческого «скэос», вещь: «невозможная вещь», помещенная в реалистический хронотоп — ускэос; фантастика Жюля Верна как классическая ускэвия;

3. Автология как существенный элемент фантастической поэтики

— автология и металогия: короткое разъяснение терминов;

— поэтическая автология и прозаизм; мнимая и подлинная автология;

— автология как признак фантастического текста, отделяющий фантастику от других случаев введения элементов необычного, чудесного в повествование;

— восприятие критиками фантастической автологии как признания художественной недостаточности «жанровой литературы»; обреченность фантастики на «жанровое» гетто в силу неизбежности для нее автологии как художественного метода;

4. Резюме: поэтика фантастики складывается из «невозможного» хронотопа (утопия, ухрония, ускэвия) + автологии как художественного метода либо как действительно наивного писания.

«Проблема жанра» относительно фантастики

Проблема жанра в современном литературоведении — одна из наиболее актуальных проблем, она не разрешена с какой-либо приемлемой долей ясности до сих пор, и этот доклад — ни в коем случае не претензия расставить все точки над i, а более чем скромная попытка продвинуться к разрешению проблемы жанра на дюйм-другой на том узком участке литературного поля, который мы тут возделываем.

Критика называет фантастику «жанровой литературой». Значит ли это, что вся остальная литература нежанровая? И что это значит вообще — жанровая и нежанровая литература?

Так называемое «школьное литературоведение» учит нас, что литературный жанр — «определенный вид литературных произведений, принадлежащих одному и тому же роду». Это определение настолько расплывчато, что в его рамках жанром может оказаться решительно все что угодно.

Любители фантастики, обсуждая тему между собой, часто говорят: «фантастический жанр», «жанр фэнтези», «жанр космической оперы» и так далее. Другие решительно возражают, противопоставляя слову «жанр» слово «метод».

С одной стороны, фантастике присуще то, что определяет жанр — по Гаспарову, например, жанр — это «Исторически сложившаяся совокупность поэтических элементов разного рода, невыводимых друг из друга, но ассоциирующихся друг с другом в результате долгого сосуществования»

Есть ли в фантастике такая совокупность поэтических элементов? Есть. Пусть далеко не каждый из нас с ходу их назовет — но если кто-то, пытаясь в двух словах объяснить собеседнику, что за книга «451 градус по Фаренгейту» или «Обитаемый остров» скажет «это фантастика» — собеседник наверняка его поймет и довольно точно представит себе поэтику жанра в общих чертах — хотя и затруднится определить эти черты.

Поэтические черты жанра выводимы друг из друга? Нет. Сложилось это исторически? Да. Так стало быть — фантастика — жанр?

Но как быть с тем, что этот жанр — если он жанр — переступает границы не только других жанров — романа, рассказа, повести — не только рода литературы, но и рода искусства? Если возможен фантастический фильм, фантастическая живопись, фантастическая поэзия и песня, фантастическая игра — компьютерная и на местности?

А вот если брать аристотелево определение жанра как совокупности художественных норм — то получится, что в фантастике она отсутствует. Поэтому некоторые фантасты и критики предпочитают называть фантастику художественным приемом или творческим методом. Братья Стругацкие в одном из своих интервью высказались так: «Нам представляется, что фантастика есть отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривающая общие литературные проблемы (типа: человек и мир, человек и общество и т. д.), но характеризующаяся специфическим литературным приемом — введением элемента необычного».

Может ли нас удовлетворить это определение?

Нет. И вот, почему.

Является ли необычной такая вещь, как подводная лодка? То есть, конечно, не у каждого в собственности есть личный батискаф — но у всех стран, имеющих какие-то приличные выходы к морю, на вооружении состоит сколько-то подлодок. Мы все привыкли к этому, это обыденная реалия нашей жизни. Но это отнюдь не делает роман Ж. Верна «80 000 лье под водой» реалистическим. Равно как не стала реалистической, например, книга Брэдбери «451 по Фаренгейту», хотя все элементы необычного, описанные в ней, давно стали реальностью.

С другой стороны — подводная лодка, которая в степях Украины погибает в неравном воздушном бою — согласитесь, вещь куда как необычная. Тогда будет ли фантастическим текст, который задействует эту самую подводную лодку в воздушном бою как образ? Посмотрим:

Я свидетельством истинным в Духе и в Сынепредлагаю вам повесть мою —Как подводная лодка в бескрайней пустынеПогибала в воздушном бою.И трещала броня, и дела были плохи —Небо в дыры хлестало, как газ,И глубинные бомбы бездарной эпохиРазрывались все ближе от нас

(С. Калугин, Das Boot)

Является ли эта песня фантастической? Нет. Эта лодка — сложный металогичный образ, а не просто какой-то там элемент необычного.

Так что, сводя фантастику как художественный метод к введению необычного, мы не разрешаем вопроса — а только преумножаем недоразумения. Введение элемента необычного как жанрообразующий элемент присуще некоторым литературным жанрам — сказке, притче, агиографии, аллегорической прозе, памфлету. Так, роман В. Войновича «Москва 2042» по всем формальным признакам является фантастическим — но издательские флагманы не спешат его печатать в сериях научной фантастики, и правильно: это политический памфлет. А уж введение необычного как поэтического элемента, не образующего жанровых черт — нам трудно будет назвать род и вид литературы, который обходится без этого.

Однако если мы зададим себе вопрос — а есть ли несомненный литературный жанр, в котором введение элемента необычного является жанрообразующей чертой? Мы очень быстро ответим на этот вопрос: да, есть — это сказка, в некотором роде — старшая сестра фантастики.

Но если мы рассмотрим бытование сказки в культуре как жанра — мы обнаружим, что это жанр с фантастикой роднит не только введение элемента необычного. Как и фантастика, сказка пересекает границы не только разных родов литературы — но и самой литературы: есть сказочные фильмы, сказочные спектакли, картины и музыка на сказочные сюжеты. Как и фантастика, сказка, будучи отдельным жанром, порождает внутри себя поджанры — сказки о животных, волшебные сказки, бытовые, авторские, фольклорные. И все это не мешает сказке быть общепризнанным литературным жанром. Так почему же это должно мешать фантастике?

Хронотоп: попытка разрешения проблемы определения фантастического жанра

Жанр не рождается из ничего. «Выбор писателем определенного жанра, стиля или художественного направления — тоже есть выбор языка, на котором он собирается говорить с читателем. Язык этот входит в сложную иерархию художественных языков данной эпохи, данной культуры, данного народа или данного человечества (в конце концов, с необходимостью возникает и такая постановка вопроса)» (Ю. Лотман). Назовем мы фантастику жанром или методом — это выбор языка, на котором писатель говорит с читателем. Но язык — это реалия вполне определяемая и описываемая. Что отделяет язык фантастики от любого другого языка, на котором с читателем говорит человек искусства?

Я осмелюсь утверждать, что это выбор хронотопа. По Бахтину вообще «Вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопа».