Утомительная история с голландским «Рождеством» - Дерек Уилсон

Дерек Уилсон

Утомительная история с голландским «Рождеством»

Признаться, меня немало потрясла смерть Шерлока Холмса, моего драгоценного друга. Эта утрата, от которой, несомненно, страдал не только я, но и вся страна, подорвала бы мое здоровье еще сильнее, если бы не насущная необходимость заниматься моей неуклонно расширяющейся врачебной практикой и если бы не забота моей любящей жены. Долгое время для меня почти невыносимо было посещать по различным деловым оказиям те места, где разворачивались триумфальные дела Холмса или где мы с ним плечом к плечу противостояли опаснейшим злодеям или мелким негодяям. Что касается Бейкер-стрит, то я даже не приближался к ней и всегда просил кэбменов выбирать объездной маршрут, когда они везли меня через эту часть Лондона.

Однако, как нередко подмечалось, время лечит, и мне, подобно всем сраженным горем, довелось испытать это на себе: сначала воспоминания чересчур мучительны, почти невыносимы, а потом в них даже черпаешь некое утешение. Я все чаще ловил себя на том, что листаю свои записные книжки и опубликованные рассказы о тех холмсовских делах, которые мне выпала честь занести на бумагу. Среди материалов о моем друге, которые я накопил у себя в закромах, весьма значительную часть составляют разного рода заманчивые обрывки — намеки на ранние годы его жизни, смутные упоминания расследований, о которых я ничего не знаю. В последующие месяцы я посвящал все больше досуга попыткам выстроить содержимое этого собрания в каком-то логическом порядке, стремясь хотя бы беглым взглядом охватить насыщенную жизнь Холмса. Я не упускал случая расспрашивать тех, кто знал моего друга, о подробностях, которые могли ускользнуть от моего внимания. Именно таким образом в поле моего зрения попало дело, которое я назвал «Утомительная история с голландским „Рождеством“».

Весной 1893 года Хангерфорды пригласили нас с женой провести несколько дней в Оксфорде. Эдриан Хангерфорд — один из преподавателей тамошнего Гринвилл-колледжа; как и его Августа, он состоит в дальнем родстве с моей Мэри. Сама Мэри упорно твердила, что меня непременно порадует знакомство с ее кузеном и кузиной, однако я без особого энтузиазма сопровождал ее в этой короткой поездке от Паддингтонского вокзала до древнейшей цитадели учености в Англии. Как обычно, мне пришлось признать правоту моей милой спутницы жизни: Хангерфорды оказались умной, спокойной, непринужденной четой средних лет и приняли нас с искренним радушием.

На второй вечер Эдриан Хангерфорд пригласил меня отобедать в колледже. Я в полной мере насладился замечательными кушаньями за преподавательским столом в древнем зале Гринвилла; во время трапезы мне, пусть и не без усилий, удавалось поддерживать интеллектуальную беседу с главой колледжа и деканом. После обеда я вместе с дюжиной преподавателей отправился в профессорскую комнату, где за традиционными кларетом, портером и сигарами разговор, к некоторому моему облегчению, перешел на менее ученые материи.

— Правильно ли я понимаю, доктор Ватсон, что вы какое-то время поддерживали отношения с этим детективом… как же его звали… Хатчинс? — спросил меня высохший человечек, облаченный в довольно неуклюжую мантию. Прежде мне его представили как Блессингема.

— Холмс, Шерлок Холмс, — поправил Хангерфорд, не дав мне возможности ответить. — В свое время Ватсон помогал ему распутать несколько дел, верно, Джон? — Он повернулся ко мне с извиняющейся улыбкой. — Уж простите наш изоляционизм, старина. Мы почти все время проводим в нашем замке и редко опускаем подъемный мост. Так что мы защищены от всякого рода громких происшествий, какие случаются во внешнем мире.

— Как-как? Вы помогали ему распутать несколько дел? — Блессингем, который явно был глуховат, приложил ладонь к уху и наклонился поближе. — Но во время его первого дела вас здесь не было, не так ли? — Он потянулся к графину с кларетом, перелил остатки в свой бокал и показал опустевший графин официанту, который тут же поспешил к нам с заменой.

— Вероятно, вы имеете в виду «Глорию Скотт», сэр, — предположил я.

— Какую еще Глорию? Никогда не слышал об этой женщине. — Старик осушил бокал. — Нет, я о нелепой истории с той картиной.

Я вдруг обратил внимание, что прочие разговоры прекратились и все взоры обратились на Блессингема. У кое-кого из присутствующих в глазах сквозила нескрываемая тревога.

Декан поспешно заметил:

— Вряд ли нашему гостю захочется слушать об этом прискорбном случае.

Разумеется, мое любопытство уже изрядно распалилось.

— Напротив, — возразил я, — мне всегда очень интересно услышать любые подробности о моем покойном друге.

Глава колледжа махнул рукой:

— Это сущая чепуха, о ней давно забыли. Холмс оставался с нами не так уж долго.

— Холмс был здесь, в Гринвилле? — с неподдельным изумлением спросил я. — Я понятия не имел…

— Да, в семьдесят втором, я полагаю… или в семьдесят третьем? В то самое время, когда выдвинулся Стернфорт. Сейчас он — большая шишка в парламенте. У вас есть о нем какие-нибудь новости, Гренсон? — Таким манером глава колледжа мастерски перевел разговор на другую тему.

Нетрудно представить, что меня очень заинтриговала эта дверца в неведомую мне часть холмсовской жизни — особенно то, что створку эту отперли и тут же затворили вновь. Мне стоило немалого труда удержать в себе все вопросы, которые я жаждал задать на сей счет. Однако лишь в середине следующего дня мне выпала возможность как следует расспросить Хангерфорда. Мы с Мэри бродили по лугам Крайстчерч-колледжа в сопровождении нашего хозяина и его жены, и мне путем хитроумных уловок удалось заставить Хангерфорда шагать чуть быстрее, так что мы несколько опередили наших жен.

— Что это за разговоры насчет Шерлока Холмса и какой-то картины, помните, вчера вечером? — осторожно поинтересовался я. — Кажется, они смутили кое-кого из ваших коллег.

— Некоторые преподаватели постарше до сих пор довольно тяжело переживают тогдашнее происшествие, хотя случилось оно много лет назад, — задумчиво произнес Хангерфорд, глядя на реку. — Пожалуй, меня это даже удивляет.

— Но что это за происшествие? — В раздражении я почти кричал. — Старый Блессингем назвал его первым делом Холмса, но я об этом деле ничего прежде не слышал.

Видя мое нетерпение, Хангерфорд улыбнулся:

— Что ж, из этого можно сделать вывод: Холмс — человек чести. Господа из Нового колледжа потребовали, чтобы он сохранил дело в тайне, и он сдержал слово.

— Но теперь-то уже наверняка нет необходимости скрытничать, — настаивал я.

— Видимо, уже нет. По большому счету это была просто буря в нашем местном стакане воды, однако в тесном мирке, подобном нашему, такие происшествия частенько приобретают куда бóльшую значимость, нежели они заслуживают.

— Послушайте, Хангерфорд, — взмолился я, — вы вполне можете рассказать мне про этот случай. Мы, доктора, умеем хранить секреты, вы же знаете.

Вот так, понукаемый мной, мой дальний родственник поведал мне эту историю, которую я теперь и представляю читателю — с некоторыми стилистическими поправками и переменой собственных имен (дабы соблюсти свою часть соглашения), а также с прибавлением подробностей, которые позже сообщил мне сам Холмс.

Для Холмса эта история началась на Паддингтонском вокзале. Стояла осень 1873 года, его только что зачислили в Гринвилл-колледж — после того, как он год или два проучился в дублинском Тринити. День склонялся к вечеру. Холмс возвращался в Оксфорд, проведя много часов в читальном зале Британского музея. Он выбрал пустое купе для курящих в вагоне первого класса и ожидал тихой поездки в обществе диссертации об алкалоидных ядах, получаемых из растений Северной и Южной Америки. Состав, лязгнув, содрогнулся, приготовляясь к отправлению, как вдруг на платформе объявился какой-то пассажир и отчаянно уцепился за ручку вагонной двери. Со вздохом, выражающим покорность судьбе, Холмс вскочил на ноги и помог этому молодому человеку в развевающемся плаще подняться в купе.

Холмс захлопнул дверь, поезд стал набирать скорость, а незнакомец обрушился на сиденье напротив своего спутника, выложив рядом целую груду книг, бумаг и прочего.

— Спасибо вам, сэр, спасибо, — задыхаясь, проговорил он.

— Ну что вы, не стоит благодарности. Думаю, у вас выдался нелегкий денек. — Холмс изучающе взглянул на собеседника. Перед ним сидел сравнительно молодой, неполных тридцати лет господин, отличавшийся необычайно белесой наружностью: от физических усилий его щеки лишь слегка порозовели. Волосы его напоминали по цвету белый песок, а глаза, смотревшие сквозь толстые стекла очков, отливали самой светлой голубизной. — Всегда досадно перепутать время отхода поезда, а потом еще и попасть вместе с кэбом в затор. Очень неприятно.