Гомер. Илиада - Алессандро Барикко

Алессандро Барикко

Гомер. Илиада

Предисловие

Несколько слов о том, как родилась эта книга. Какое-то время назад у меня возникла мысль устроить публичное чтение «Илиады». Найдя компании, готовые осуществить постановку (Romaeuropa Festival, к которой присоединились Torini Settembre Musica и Musica per Roma), я очень быстро понял, что читать гомеровскую поэму в ее первозданном виде невозможно: для этого понадобятся, как минимум, сорок часов времени и весьма терпеливая аудитория. И тогда я решил внести изменения в текст, приспосабливая его к поставленной мною цели. И прежде всего нужно было определиться с переводом. Среди большого количества авторитетных переводов «Илиады» на итальянский язык я выбрал прозаическое переложение Марии Грации Чани, стилистически близкое моему собственному восприятию. А затем принялся вносить в него свои собственные изменения.

Я начал с сокращения текста, иначе чтение растянулось бы на неприемлемую для современной публики длину. Почти никогда не выбрасывая сцены целиком, я ограничивался, насколько это было возможно, удалением повторов, которых в «Илиаде» великое множество, отчего текст становился немного лаконичнее. Я старался никогда не опускаться до простого пересказа, но создавать более сжатые эпизоды из оригинальных разделов поэмы. Поэтому из гомеровских кирпичей мне удалось построить более плотную стену.

Повторяю, я не сокращал целые сцены, но сделал из этого принципа намеренное исключение изъял из текста все эпизоды, где появляются боги. Как известно, в «Илиаде» боги довольно часто вмешиваются в происходящее, управляя им и предрешая исход войны. Но для современного восприятия они оказываются, пожалуй, наиболее чуждым элементом, из-за которого постоянно прерывается рассказ и замедляется развитие событий, иногда невероятно стремительное. Разумеется, я бы никогда не сократил эти сцены, если бы был уверен в их необходимости. Но, к сожалению, такой уверенности у меня не было. Как только мы выносим богов за скобки, в «Илиаде» проявляется прочная мирская основа. В гомеровском тексте человеческий поступок всегда следует за божественным деянием, дублируя его и спуская, так сказать, на землю. Несмотря на то что в «Илиаде» божественный промысел стоит за любым, даже самым пустяковым происшествием, в ней в то же время ощущается стремление объяснить действия героев их собственной волей. А значит, если мы удалим из текста богов, останется не столько осиротевший и необъяснимый мир, сколько человеческая история, где люди проживают свою судьбу так, как будто разгадывают зашифрованное послание при помощи секретного кода, почти полностью им известного.

В конце концов, выбросить богов из «Илиады» – быть может, и не самый удачный ход для понимания гомеровской цивилизации, но, как мне кажется, отличный способ возвращения этой истории на орбиту современных повествований. Как говорил Лукач, роман – это эпопея о мире без богов.

Следующее направление моей работы касается стиля. Уже Чани в своем переводе использует живой итальянский язык, а не язык ученых. Я попытался продвинуться на этом пути еще дальше. Что касается лексики, то я постарался исключить из текста все архаизмы, затемняющие смысл сказанного. Кроме того, мне хотелось найти ритм, соответствующий описываемым событиям, то стремительно несущимся вперед, то, наоборот, замедляющим свой ход. Я уверен: мы можем воспринять такой древний текст, только переложив произведение на понятную нам музыку.

Наиболее очевидно, хотя, на мой взгляд, менее существенно, третье отличие моего текста от первоисточника. Я сделал рассказ субъективным. Выбрав нескольких персонажей «Илиады», я заставил их рассказывать историю от первого лица и заменил ими постороннего рассказчика – Гомера. Это чисто технический прием, например, фраза: «Отец взял дочь на руки», – в моем тексте звучит так «Отец взял меня на руки». Применение его продиктовано тем, что данный текст предназначен для чтения со сцены: наделение персонажа даже скупыми индивидуальными чертами спасает его в глазах аудитории от скучной безликости. Современной публике гораздо проще воспринимать рассказ от лица человека, пережившего излагаемые события.

И разумеется, я не устоял перед соблазном дописать немного от себя. В печатном издании мои добавления к тексту выделены курсивом, чтобы гомеровское полотно и мои вставки не слились воедино. Мои части похожи скорее на стальные и стеклянные элементы отреставрированного готического фасада. В количественном отношении мои вмешательства составляют минимальный процент текста. В большинстве случаев они проговаривают те оттенки смыслов, которые в «Илиаде» не звучат открыто, но спрятаны между строк. Иногда они представляют собой отрывки той же самой истории, переработанной позднее Аполлодором, Еврипидом и Филостратом. Самым ярким примером и в то же время исключением является последняя глава «Демодок». Как известно, «Илиада» заканчивается смертью Гектора и возвращением его тела Приаму, там нет ни слова о деревянном коне и падении Трои. Принимая во внимание собственную цель – публичное чтение, я счел неправильным оборвать историю этой знаменитой войны, не рассказав ее до конца. Поэтому я взял отрывок из «Одиссеи» (песнь восьмая, на пиру у царя феаков старый аэд Демодок воспевает в присутствии Одиссея падение Трои) и вставил в него несколько эпизодов из не лишенной постгомеровской изысканности книги Трифиодора «Взятие Илиона» (примерно VI в. н.э.).

И последнее замечание. В «Илиаде» упоминается огромное количество имен, некоторые известны всем, другие встречаются по одному разу. Я пытался объяснить актерам: имена не являются чем-то скучным, что надо выкинуть из текста, громко ругаясь, имена – это звуки вечности, заслуживающие уважения и по-своему ласкающие слух. Я бы хотел, чтобы, читая эту книгу в одиночестве про себя, вы также насладились ими.

В работе, которую я попытался описать в этом маленьком предисловии, мне оказали бесценную помощь три человека, и сейчас мне хочется поблагодарить их. Возможно, я бы до сих пор мучился выбором между «Илиадой» и «Моби Диком», если бы Моника Вот с присущим ей несравненным оптимизмом не решила, что сначала я сделаю «Илиаду», а потом займусь «Моби Диком». Всем, что я узнал в последнее время об «Илиаде», я полностью обязан Марии Грации Чани: она помогала мне в этом необычном начинании с отзывчивостью, на которую я не смел рассчитывать. И наконец, огромное спасибо Паоле Лагосси – моему редактору, а также учителю и другу.

Июль, 2004

Хрисеида

Все началось в тот кровавый день.

Осада Трои длилась уже девять лет: нуждаясь в провианте, скоте и женщинах, ахейцы нередко покидали лагерь и совершали набеги на окрестные города. Очередь дошла и до моего города – Фив[1]. Они забрали все, что нашли, и погрузили на свои корабли. Меня захватили вместе с другими женщинами. Я была красива: когда в лагере ахейские цари делили добычу, меня заметил Агамемнон и захотел забрать к себе. Верховный царь ахейцев привел меня к себе в шатер, на свое ложе. На родине его ждала любимая жена – Клитемнестра. Но в тот день он увидел меня и захотел забрать к себе.

Несколько дней спустя в лагерь пришел мой отец. Его звали Хрис, и был он жрецом Аполлона. Он был стар. Он привез блистательные дары и умолял ахейцев отпустить меня. Я уже сказала: он был стариком и жрецом Аполлона. Все ахейские вожди, увидев и выслушав его, криком изъявили согласие принять выкуп и почтить благородного старца, пришедшего к ним с мольбой. Только одному из них это было не по сердцу: Агамемнону. Он встал и обрушился на отца с угрозами:

– Удались, старец, чтобы больше тебя я не видел! Я не дам твоей дочери свободы, она состарится в Аргосе, в моем доме, вдали от родины, работая за ткацким станком и разделяя со мной ложе. А теперь прочь, пока цел!

Отец в страхе покорился. Безмолвный ушел он на берег, и море поглотило шаги его. А потом, неожиданно, смерть и горе обрушились на ахейское войско. Девять дней смертоносные стрелы летели в людей и животных, и погребальные костры пылали непрестанно. На десятый день Ахиллес созвал ахеян на собранье:

– Если пойдет так и дальше, нам придется, спасаясь от смерти, поднять паруса и вернуться домой. Попросим пророка, гадателя снов иль жреца поведать нам, какова же причина несчастья, растолковать, как избегнуть этой невзгоды.

Тогда поднялся Калхас, верховный птицегадатель. Ведал он все, что минуло, что есть и что будет. Он был настоящий мудрец.

– Ты желаешь знать причину пагубы, Ахиллес, и я возвещу ее вам. Но поклянись, что готов защищать меня: слова мои могут прогневать владыку ахейцев. Я трепещу за свою жизнь, поклянись за меня заступиться.

Ахиллес приказал ему ничего не бояться и говорить все, что знает, без утайки:

– Покуда я жив, никто из ахейцев рук на тебя не подымет. Никто. Даже сам Агамемнон.