Лев - Конн Иггульден

Конн Иггульден

Золотой век. Книга 1. Лев

Посвящается Мишель Уайтхед

То, что от нас остается, – любовь.

Филип Ларкин

Conn Iggulden

THE LION

Copyright © 2022 by Conn Iggulden

All rights reserved

Оформление обложки Егора Саламашенко

Иллюстрация на обложке Виталия Аникина

Карта выполнена Юлией Каташинской

© С. Н. Самуйлов, перевод, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

* * *

Пролог

Павсаний медленно и глубоко вздохнул, чувствуя, как внутри разливается спокойствие. Обменявшись взглядом с прорицателем, он поднялся с колен и зашагал через пустой зал, впервые за долгое время без сопровождающих. Вечер выдался жаркий, но в царском дворце Спарты сохранялась приятная прохлада. Тишину нарушал только звон доспехов.

Целым и невредимым Павсаний вернулся благодаря, в первую очередь, богам-покровителям – Аресу и Аполлону. Он не пострадал физически, война не сделала его уродом или калекой; лихорадка не лишила рассудка. В самом расцвете молодости он уже оправился от тягот и лишений военной службы. Конечно, победа смягчает боли и помогает легче перенести голод. Изнеможение – удел проигравшего великую битву. Победители же нередко обнаруживают, что могут пить и плясать за двоих.

Хорошо, что он успел искупаться перед вызовом во дворец. Волосы еще не высохли, и жара его не утомила. В Спарту Павсаний вернулся недавно; илоты еще чистили его плащ, когда прибыл гонец. Засохшую кровь и пыль, а также оставленные потом соляные разводы счистили щеткой и смыли, и этого было пока достаточно. Отправляясь во дворец, он перекинул плащ через плечо и скрепил железной застежкой.

Впервые погрузившись дома в холодную воду, Павсаний увидел, как от него отходит слой маслянистой грязи. Он и теперь еще надеялся, что это было хорошее предзнаменование. Тогда же, оторвав взгляд от странных узоров и подняв голову, он вдруг увидел красные глаза илотов, их дрожащие руки. Теперь Павсаний понимал их лучше, чем прежде. Они горевали. Он мог бы прогнать их – как-никак они нарушили ход его мыслей, – но не стал. Илоты тоже сражались с персами при Платеях, и потери исчислялись тысячами. Их как будто охватило безумие, и Павсаний до сих пор считал афинян виновными в этом безумии. Он сам предупреждал Аристида не позволять рабам думать, будто они мужчины!

Шагая по центральному проходу, Павсаний размышлял, что в этом году устраивать криптию не стоит. В обычное время, когда илотов становилось слишком много, молодые спартанцы охотились на них на улицах и холмах, соревнуясь в ремесле убийства. Там, в пруду, ему показалось, что в их глазах появилось что-то новое, тревожащее. Они смотрели на него так, как дикие собаки могли бы смотреть на раненого оленя.

Павсаний покачал головой. Возможно, он все-таки прикажет провести криптию. Будь проклят Аристид! Илотов слишком много, чтобы отпускать их на свободу. Спарта выбрала свой путь – по лезвию ножа, под постоянной угрозой, вынуждавшей ее оставаться сильной. Павсаний мысленно одернул себя. Никакого приказа он уже не отдаст. Его власть закончилась в тот момент, когда он ступил на землю Спарты. Теперь решения такого рода будет принимать тот, кто его вызвал.

Дойдя до конца зала, Павсаний опустился на одно колено, уткнувшись взглядом в полированный каменный пол. Молчание затянулось. Молодой царь явно хотел показать, кому здесь принадлежит власть. Павсаний еще раз напомнил себе об осторожности. Битвы ведут не только на полях сражений.

– Встань, Павсаний, – сказал наконец Плистарх.

До восемнадцатилетия молодому царю оставался еще месяц, но на то, что он – сын Леонида, указывали могучие предплечья, густо покрытые черными волосками. Плистарх отчаянно хотел командовать спартанским войском в Платеях, но эфоры запретили ему это. Они уже потеряли своего военного царя при Фермопилах, и его сын был самым ценным ресурсом, которым располагала Спарта.

Войско возглавил Павсаний, и именно он одержал невероятную, невозможную победу, положив конец великому вторжению и разбив мечты персидских царей. Триумф, однако, не принес ему благоволения. Подняв голову, он встретился с холодным взглядом царя. В любом случае, что бы его ни ждало, оно случится быстро. Это афиняне – любители разбавить любое дело разговором. Его народ тратил слова с куда большей бережливостью.

– Ты выполнил свой долг, – сказал Плистарх.

Павсаний склонил голову в ответ. Этого было достаточно, и все же больше, чем хотел сказать молодой царь.

Двое эфоров кивнули, выражая поддержку. Но гораздо важнее было то, что трое этого не сделали. Они только наблюдали за человеком, который привел спартиатов и илотов к победе.

– Я представлю имена павших, – сказал Павсаний в наступившей тишине.

Илоты в списке, разумеется, отсутствовали. Посмертное почтение полагалось только спартанским воинам. Милостью Аполлона и Ареса их было не так уж много. Гневная гордость всколыхнулась в груди, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дать ей выплеснуться. Он был там в тот славный день! Он удерживал своих людей в пыли и хаосе сражения, пока не наступил нужный момент, чтобы поместить их, как золотой камень, на пути персидского потока. Эфоров там не было. И сына Леонида там не было!

Павсаний почти физически ощутил упавшую на плечи тяжесть. Именно в этом и заключалась проблема. Именно поэтому они смотрели на него так, будто хотели вскрыть, словно плод, и исследовать внутренности. Запретив Плистарху покидать Спарту, эфоры тем самым лишили его величайшей победы в истории города-государства. Молодой царь, должно быть, ненавидит их за это. Или же… У него пересохло во рту. Его вызвали сюда одного. Второй, прорицатель, оказался здесь случайно, только потому, что был с ним. Дадут ли они кому-нибудь из них уйти живым? Он попытался сглотнуть. Основой жизни в Спарте была пейтархия – полное повиновение. Сыну Леонида пришлось нелегко. Каково ему было смотреть, как войско его отца уходит на войну под командой другого? Однако ж он не обронил ни слова жалобы. Что свидетельствовало в его пользу и говорило о том, каким царем он будет.

– Я решал, что с тобой делать, – сказал Плистарх.

В спину Павсания словно дохнуло холодком. Если молодой царь приказал его убить, то живым отсюда не выйти. Погибнет он от своей руки или от чужой – неважно, теперь все зависит от юнца, который обижен на него, и