Кукла (СИ) - Александра Павлова

Павлова Александра Юрьевна

Кукла

   Аннотация:

   ОНА напугана жизнью и ее резкими поворотами. Раз за разом на нее обрушиваются неприятности и проблемы. ОНА боится всего. Всего и всех. А ЕГО больше остальных. Но ОН хочет ее. И добьется. Обязательно. Только какой ценой? Через что ЕЙ придется пройти, чтобы ОН понял, чего боится сам?..

   (Хочу поблагодарить Галину Прокофьеву за обложку! И вас, дорогие читатели! Мне было очень важно ваше мнение и отзывы о книге. Ваши комментарии помогали не потерять вдохновение и закончить роман. Надеюсь Вам понравиться! Приятного чтения!)

   ( РОМАН ЗАВЕРШЕН И ОТРЕДАКТИРОВАН)

   Кукла

   - Это не я! - протестовала девушка, стирая слезы с глаз кулачками. - Я не брала ничего! Не воровала! Это не я!

   - Тебя видели! - жестко припечатала директриса, злобно глядя на стоящую перед собой воспитанницу. - Сразу несколько человек. Нечего отнекиваться!

   - Это не я, - упорно продолжала утверждать Аня, заведомо зная, что бессмысленно пытаться что-то доказать.

   Женщина размахнулась и залепила хрупкой девушке пощечину.

   - Заткнись и иди собирать вещи! Немедленно! - выпалила, шипя, Ангелина Викторовна.

   Аня схватилась ладошкой за горящую щеку и с горечью и жгучей обидой смотрела на стоящую перед ней безжалостную женщину. Она прекрасно знала, что директриса не отличается добротой и справедливостью, но впервые столкнулась с этим лицом к лицу. А ведь вышло все так глупо. Ее просто подставили. Свои же. Это и было самым обидным.

   Она выросла вместе с этими ребятами в этот самом детском доме. Вместе с ними терпела побои и небрежность персонала. А они так легко отказались от всего, что их объединяло. И от этого было больней всего. Только на подобии дружбы и держалась вся эмоциональность Ани, поскольку ничего другого она не видела. А теперь и этого не было. Все было затоптано и забыто.

   Но она не винила никого. Не смела. Другим здесь живется так же плохо, и каждый сам за себя. Она наверно просто наивная дурочка, которая одна из всех живущих в приюте детей верила в добро и счастливый конец. Откуда в ней это, она не знала. Ей самой порой казалось, что она слишком мягкая и даже изнеженная для той, кто вырос в детдоме. Но ничуть не жалела о своей слабости. Так она хотя бы на человека походила, а не на зверя, какими здесь были все - начиная от младших детей и заканчивая персоналом.

   Их детский дом находился в глухой, забытой деревне. И доживал свое. Никто не интересовался тем, что происходит в его стенах. Здесь не было правил, не было комфорта и минимальной заботы о брошенных детях. Здесь не было закона. И Аня понимала, что слова Ангелины о том, чтобы она собиралась и уматывала отсюда, были не пустым звуком. Да, ей еще не исполнилось шестнадцати, и никто не имел права выгонять ее раньше времени из этого места, которое было слабым подобием дома. Все знали это правило, но кто его соблюдал? Никто. Вот и она стала изгоем.

   А Аня не хотела уходить. То есть хотела, но было не куда. Так же как и многим другим, ей было некуда податься, только поэтому она оставалась здесь и не сбежала, как сделали многие отчаянные ровесники годами ранее. А ведь это было легко - никто никого не контролировал. А иногда она видела, как воспитатели облегченно вздыхали, стоило какому-нибудь подростку "уйти" раньше срока. Но Аня была слишком слаба для такого отчаянного шага, и теперь просто стояла и смотрела на директрису, пытаясь придумать, что бы сделать, чтобы остаться.

   Но как бы она не молила и не просила, никто не поверил и не посочувствовал ей. И уже через час, девушка стояла за воротами двора, со слезами на глазах глядя в злобные лица детей в окнах, что смеялись над ней. Она не могла отвернуться, поскольку так оставался еще один миг понимания, что ты еще здесь своя. А стоит отвернуться и посмотреть на пустынную дорогу и все - назад пути не будет. Но его и так не было. И девушка знала это, только никак не могла отвернуться и все смотрела. Смотрела долго, пока зрителям не надоело и они не поотходили от окон. Тогда она смотрела в тускло светящиеся в темноте светлые пятна на стенах.

   - Шла бы ты, дочка, - сказал ей со вздохом старый дедушка-охранник. - Стоишь тут полдня и не шевелишься.

   Аня только головой покачала, продолжая крепко сжимать в онемевших уже руках хлипенький пакет со всеми своими вещами, что успела взять, прежде чем ее вытолкали за ворота.

   - На вот, возьми, - старик сунул Ане в руку пятьдесят рублей. - Хватит на автобус до города. Авось там работенку какую сыщешь.

   - Спасибо, - хрипло прошептала девушка, крепко-крепко сжимая в руке бумажку.

   Это была первая в ее жизни доброта к ней. Даже Ангелина Викторовна не подумала о том, что ей надо на чем-то доехать хоть куда-то. По щекам опять потекли слезы.

   - Иди. Еще успеешь на последний автобус. Он через двадцать минут отъезжает,- поторопил Аню дедушка, знавший, что еще чуть-чуть и директриса выйдет и оттолкает девочку подальше со своих глаз.

   Аня сделала последний судорожный глубокий вдох и повернулась спиной к дому, где прожила практически с рождения, в последний раз взглянув на здание в сгущающихся сумерках. Здесь она прожила всю свою жизнь, ужасную и несправедливую. Но то, что было впереди, страшило ее не меньше того, что она оставляла позади.

   Аня успела попасть на последний автобус. Кроме нее в город ехала старушка - утром продать молоко городским. И больше никого. Все деньги девушка отдала за проезд. Села в самый дальний угол и, подложив под голову пакет, постаралась заснуть, чтобы больше не плакать и не думать хоть чуть-чуть о том, что ее ждет по приезде. В желудке уже довольно долго сердито ворчал голод. Но к его присутствию Аня уже привыкла - часто приходилось буквально бороться за кусок хлеба с товарищами - и могла продержаться день-два. А вот что будет потом, она не знала. А думать не хотелось.

   В два часа ночи автобус прибыл на шумную конечную остановку. Громкое скрипение и шуршание автобуса во время пути ни разу не потревожило сон девушки. А вот городская суета сразу же разбудила. Аня, затаив дыхание, смотрела на толпу людей на остановке. Ей было удивительно все: начиная от света городских огней и заканчивая таким количеством людей в столь поздний час. Она ни разу не была где-то за пределами деревни. Их никогда не возили никуда, кроме болотистой речки летом, когда в приюте ограничивали поступление воды, которой едва хватало на готовку повару.