Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Будаг — мой современник

Эту книгу я посвящаю памяти Гумру-ханум — верному другу, жене, с которой более сорока лет прошел по этой земле

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ

СЕЛО ВЮГАРЛЫ

Село наше раскинулось у подножья горы Салварты. С незапамятных времен здесь пролегли три дороги. С первых весенних дней, когда появляется возможность пройти по горным тропам, и до середины осени, когда горы становятся трудноодолимыми, по этим дорогам кочуют люди. Первые пешеходы появляются с лучами восходящего солнца, последних можно различить в сумерках, когда солнце давно спряталось, ушло за перевал. Весной кочевники-скотоводы поднимают на горные пастбища — эйлаги — бесчисленные отары. Летом проходят караваны, с которыми отправляются паломники на поклонение мусульманским святыням в Мекку, Кербелу и Мешхед. То тут, то там слышны зазывные крики бродячих армянских купцов. В дни мусульманских постов и праздников стекается по дорогам народ из окрестных селений в наше село — самое большое во всей округе, и его справедливо называют «Вюгарлы, имеющее пятьсот домов». Преувеличение, конечно, но как не возгордиться?

В Вюгарлы у меня было два друга, два врага, а также два недоброжелателя. Первым врагом была собака с необрубленными ушами, живущая в доме нашего соседа Алемгулу. Уши собакам обрубают, чтобы были злее, а этой оставили, но злости в ней — словно кроме ушей обрубили еще и хвост! Стоило выйти из дома, как она с хриплым лаем кидалась мне наперерез, наскакивала, свирепо скаля зубы. Мне казалось, что сию минуту она разорвет меня на части. На лай сбегалось множество собак со всей округи, и все они готовы были наброситься на меня. Я ненавидел ее и боялся.

Вторым моим врагом была наша собственная корова Хна. Другой такой коровы не сыскать на всем белом свете: не корова, а прожорливый речной сом с широкой пастью, никогда не знающий сытости. Хна начисто общипывала траву по обочинам дорог, объедала молодую люцерну, прокладывала тропинки в посевах ячменя, выискивала сочные травы на некошеных лугах, но желудок ее, как высохший колодец в пустыне, никогда не наполнялся.

Из-за этой проклятой коровы я должен был каждое утро подниматься с теплой постели и плестись на пастбище, пригонять ее к дойке и снова брести с нею за ворота. Если корову оставляли утром дома, она принималась жалобно мычать, будто целую неделю не видела ни травинки, и я выслушивал горестные причитания матери, которой хотелось одного: чтобы я хорошо пас корову и чтобы она давала много молока.

И пока пес отравлял мой покой, не было мне жизни. И пока корова мычала по утрам и по вечерам, не было у меня ни отдыха, ни сладкого сна. Не знать мне дороги в школу, не постичь мне азов грамоты. Почему? А вы послушайте — я расскажу. Мать считала, что парень моих лет, не маленький уже, вымахал, должен приносить семье какую-нибудь пользу и есть хлеб, заработанный им самим. Конечно, она была права, и я не стану жаловаться на родную мать.

А теперь о недоброжелателях. Одним из них была наша соседка Гызханум. Мама моя еще с молодых лет терпеть не могла пересуды и сплетни. А Гызханум поднималась раньше ворон, чтобы молоть своим языком. По утрам она обходила всех соседей и в каждом доме чесала языком до тех пор, пока у хозяев не темнело в глазах. Приходя к нам, она принималась перемывать косточки обитателям тех домов, где уже успела побывать, а заодно и тех, куда намеревалась попасть после нас. И сыпала проклятьями по адресу тех, кого не любила. И еще злило меня в ее россказнях то, что Гызханум постоянно расхваливала свою дочь Телли. И хотя Телли нисколько не походила на свою мать, а была скромной и тихой девушкой, да еще и красавицей, из боязни породниться с Гызханум никто не сватал бедняжку. Уже давно ее сверстницы, уступавшие ей и по красоте, и по уму, повыходили замуж, а Телли оставалась в родительском доме.

Однажды я брел за коровой на пастбище и только миновал соседнее гумно, чтоб свернуть к роднику, как столкнулся с Гызханум. Приоткрыв при виде меня лицо (до того закрытое платком), она улыбнулась мне и так затараторила, что я будто языка лишился, стою как околдованный, ни одного слова вымолвить не могу! А надо б как следует выдать ей, чтоб мои слова узлом в свой платок завязала, — но куда там!

Гызханум приподнялась на цыпочки, чтобы достать до моего плеча, вытянула шею и проникновенно проговорила:

— Я всегда мечтала о таком зяте! Сам аллах послал нам тебя! Ну как не подивиться мудрости нашей Телли? Скажу тебе откровенно, кто ищет, тот всегда находит! Вот и я: искала жениха для дочки, а вот он — ты!.. Если мечтаешь о красавице, похожей на белого лебедя, приходи к нам. Если ночами тебе снится быстроногий джейран, его ты встретишь в моем доме! Если лишили тебя покоя думы о нежной куропатке, присылай к нам сватов.

— Один говорил о горах, другой о садах, а ты о чем, тетушка Гызханум? — притворился я непонимающим.

Гызханум как-то странно хмыкнула:

— Не прикидывайся бестолковым! О тебе я говорю! Ведь ты не оставляешь в покое девушку!

Я с недоумением покосился на ее раскрасневшееся лицо и прибавил шагу, чтобы догнать Хну.

Гызханум быстро засеменила за мной.

— О чем ты, тетушка Гызханум? — снова прикинулся я простачком.

— Догадливому и намека достаточно! Меня недаром называют дочерью Гюлюмаги! Мое ухо не пропустит и шороха колышущегося под легким ветерком проса, мои глаза видят и то, что впереди, и то, что сзади. Как только посмотрю человеку в лицо, так и узнаю, что у него на душе. Ты на моих руках вырос. Сам с ноготок, а вздумал меня разыгрывать?

Я разозлился:

— О чем ты?

— В народе говорят: не таись, а прямо скажи: так, мол, и так, вышел на базар — показывай товар! Ты сам знаешь: во всем Зангезуре нет девушки красивее Телли! Не осталось ни одного уголка, ни одного села, откуда бы не присылали сватов к нам, порог моего дома стал глаже речного камня. Но зачем нам далеко ходить? Ты единственный сын своих родителей, вырос на наших глазах, и Телли — единственная наша с Азимом-киши дочь. Когда