Собака Кантерсельфа - Дино Динаев

Дино Динаев

Собака Кантерсельфа

Не ждали, дети ишака, а я пришел.

Обращение к жителям Алги при штурме.

1.

Судебный пристав пришел 17 октября, ровно за месяц до того, как Сафе стукнуло восемнадцать. Он никогда не приходил раньше, как не приходил и позже. Ровно день в день, неотвратимо как сама смерть.

Еще с вечера, засыпая, Сафа знал, что завтра надо ждать пристава. У его единственного дружка Кольки Москаленко днюха была 5 сентября, так пристав заявился аккурат 5 августа.

В глубине души тлела надежда, что он не придет, про Сафу забудут. Мало ли, документы могут затеряться. Кому он нужен? Маленький никому не нужный Сафа.

Откровенно говоря, он и сам в это не верил. Хотя Колька и болтал про парнишку, которого проигнорировали приставы:

– Это парень с соседней улицы! Сам я его не видал, но один кент говорил конкретно.

Да, да, он остался в городе: трахает баб в женском квартале и жрет водку в "Зубах".

Почему мы его не видим? Так ты же не торчишь в баре целый день!

Потом судебный пристав пришел к Кольке. В последний месяц Коляна в городе Сафа практически не видел. Тот проходил какие-то комиссии, собирал справки. Лишь как-то раз пересеклись, и Колян стал орать на всю улицу, как ему скоро станет хорошо жить, и какие он начнет заколачивать денежки. Сафа уже совсем намылился спросить, чего он тут разорался, но Колян вдруг приблизил к нему вплотную побледневшее, выцветшее, словно старое фото лицо с потрескавшимися губами и прошептал:

– Беги, братишка. Беги пока не поздно.

Глаза у него были загнанные, неподвижные, помертвелые. Словом от прежнего шутника Кольки Москаленко ничего не осталось, он превратился в трясущегося, озабоченного и перепуганного малька. Общаться с таким было напряг, и Сафа был рад, когда тот сгинул и объявился лишь в канун отъезда 5 сентября, когда неожиданно позвонил и пригласил на днюху.

– Ты же уезжаешь сегодня? – удивился Сафа.

– Успеем, эти козлы после обеда приедут.

Уж лучше бы Сафа не ходил. Проводы больше походили на похороны. Колян жил с бабушкой, и та все время выла, не смогла даже пожрать сготовить. Ходила, сморкалась, вытирая красные глаза передником. А на фига ей передник, если она ничего не готовит. Колян, в конце концов, запер ее в ванной. Было видно, что он бодрится изо всех сил, но выходило это у него неважно. Он без толку суетился, глаза красные, не выспавшиеся. Кожа на лице словно высохла, обтягивая скулы. Он сильно похудел.

– Скоро встретимся, – пообещал он. – В лепешку расшибусь, а тебе помогу. Надо вместе держаться, братишка. Вместе! – и он сжимал кулаки так, что хрустела кожа.

И где они встретятся? На вахте? Чур, меня, чур! Колька зарядил на видаке Бенни Хилла и невпопад хохотал над сто раз виденными шутками, а потом вдруг спросил:

– А ты не знаешь, как он умер?

Комик помер сидя дома перед телевизором, но чтобы уйти от темы похорон, Сафа сказал, что не знает. Присутствие изменившегося и словно выгоревшего изнутри Коляна тяготило все сильнее, и он подумал, что скорее бы его забрали.

Потом за ним пришел автобус. Он не сигналил, стоял с открытыми дверцами и ждал.

Внутри сидели молчаливые разом повзрослевшие пацаны, сжимая рюкзачки. Почему рюкзачки? Потому что в инструкции, которую Колен показывал, так и было указано:

– Никаких чемоданов и сумок. Только рюкзачки. И только ОДИН на человека.

Сафа протянул руку для прощального пожатия, но Колян вдруг засуетился и руки не заметил. Он так торопился, что споткнулся на лестнице и едва не выронил свой куцый рюкзачишко, хотя и был единственным, кто входил с этой остановки.

Именно в этот момент Сафа со всей обреченностью понял, что ровно за месяц до совершеннолетия за ним тоже придут. А все остальное про забытых – сказки.

Сафа не слабак, но всю ночь накануне он видел кошмары. Нельзя даже было утверждать, что он спал. Его охватило полудремотное состояние, нарушаемое бормотаньем, которое неслось отовсюду – со двора, с лестничной площадки, из бачка в туалете:

– Это совсем не страшно, Сафа. Вот если бы ты был один, тогда бы умер от страха.

Ко многим до тебя приходили судебные приставы, никто не жаловался и не сказал, что это плохо.

Он возражал:

– Ладно мне мозги пудрить! Никто не говорил, что плохо, потому с тех пор, как их забрали, никто не вернулся!

На что было сказано:

– Молчание тоже нельзя истолковывать превратно. Почему у тебя только плохое на уме, как в фильме ужасов. Еще ничего не произошло, а ты сидишь и ждешь, что сейчас за углом этому парню вырежут глаза. Помнишь "Шайтана" Косселя?

Какого рожна он смотрел эти ужастики? Может быть, соответствует истине, что человек, смотрящий ужастики, медленно, но верно сходит с ума. Он еще и не подозревает об этом, а в голове рвутся нейронные цепочки. Происходит замыкание и бац. Наш друг веселый парень, об этом знают все.

Сафа был уверен, что так и не сомкнул глаз, однако шум машины поутру выдернул его из самого дна бесконечного кошмара и заставил вздрогнуть. Он смотрел на старые отваливающиеся обои и не мог заставить себя встать.

Скрежетнула коробка передач. Лязгнуло колесо о края вечной ямы, которую даже Сафе не всегда получалось объехать.

Он взял в руку специально припасенное для таких случаев зеркальце и приподнял над подоконником. В зеркале отразилась арка и крохотный пятачок раздолбанного асфальта, на котором скособочилась старенькая "Афалина" Сафы. Гремя кузовом, по соседству вполз заезженный насмерть "Спилер Докер".

Сафа смотрел на него во все глаза. Сейчас он увидит судебного пристава. Казалось, что время остановилось, вмерзло краями в крохотную рамку дамского зеркальца.

Потом часовщик на небе решил, что негоже совсем все уж останавливать и подзавел кое-какие пружинки. Картинка в зеркальце разморозилась, ожила. Из "СД" выбрался судебный пристав, одетый в черный китель, в руках зеленая папочка, точь-в-точь агент похоронного бюро, который приезжал, когда умер папа. Он раскрыл папочку, сверился, поискал глазами табличку над подъездом. Фиг вам, давно нет не только табличек, но и номеров над дверями. Но дядечка оказался ушлый, быстро подсчитал что-то в уме, потом решительно шагнул в подъезд. Подъезд был Сафы. Не промахнулся, гад, не рыскал. Судебные приставы никогда не ошибаются.

Он быстро прикинул, к кому могли приезжать по казенной надобности, хотя все это были отмазки. В доме из молодняка оставался он один. В остальных квартирах жили одни старушки. Периодически кого-то выносили в гробах. Какая уж тут молодежь?

Легкие шаги хронического подагрика прошелестели по лестнице. Один этаж, второй.