Чудовище - Даниил Евгеньев

Глава 1

Облегчённо выдохнув, Хлауль отползла на пару шагов. Вытерла липкий пот со лба и обессиленно откинулась на мягкую траву. Мысли путались в её голове, обрывки воспоминаний цеплялись друг за друга, кружась разноцветными пятнами. Ей мерещились то слёзы радости на лице крестьянки, излеченной ей от лихорадки, то оловянные глаза солдата, метавшегося в забытьи с вывороченными кишками, то красный шершавый коровий язык, облизывающий новорождённого телёнка. Почудился внимательный взгляд мужа. Хлауль почти ощутила ласковое прикосновение его сильных рук, одинаково умело державших плотницкий топор, охотничью рогатину и её, Хлауль, девичий стан.

Ей вспомнился пряный запах медуницы, собранной поутру на лугу, и аромат парного молока после утренней дойки. Но их тут же перебила острая вонь гари, и память услужливо подсунула совсем другие картинки.

Дымящийся остов сожжённого дома. Почерневший частокол, торчащий из осквернённой земли, словно обломки зубов изо рта мертвеца.

И голова Райга с застывшим на лице оскалом, прибитая к уцелевшим воротам.

Хлауль беззвучно заскулила, дрожащими руками стягивая на груди тёплый плащ. Потом силы оставили её, и девушка наконец провалилась в милосердный глубокий сон.

***

— Ведьму я встретил на тракте, как есть ведьму, истинно вам говорю! — Рыжий мужичонка, рыхлый, как квашня, вытаращил глаза и хлопнул по столу, откинувшись на лавке. — А то чего это у меня засвербело в кишках, как только она на меня зыркнула своими зенками-то зелёными? Прям душу насквозь мне проглядела! И порчу навела, тьфу-тьфу!

Толстяк меленько перекрестился и сплюнул на пол корчмы, щедро усыпанный гнилой соломой. Из-за стойки вышел здоровенный чёрный котище, лениво зевнул, показав острые зубы, потянулся и, задрав пушистый хвост, надменно прошествовал к двери.

— Ага, засвербело у него! — Рябой мужик, сидевший напротив, только отмахнулся и запустил в ухо грязный палец. — У тя свербело тогда только, когда Ганка тя за овином с дочкой мельника с задратым подолом застукала. Да и то не в кишках, а по спине всей свербело, после граблей Ганкиных-то. А то ишь чего удумал — ведьма, ага.

Крестьяне, недоверчиво слушавшие рыжего, дружно заржали, переглядываясь. Рыжий аж засопел от обиды:

— Тьфу на вас… Вот ведь истинный крест вам, ведьма она была, ведьма как есть! Чую я это, да. А то куда она с дороги делась, когда я на Ёшкин холм-то поднялся? Не видать ведь было никого кругом до окоёма самого! Не иначе черти её подхватили по дороге да унесли, куда приказала! Напрямки до Чёртова урочища, а до него-то ведь ажно пять вёрст!

Рыжий сунул нос в пустую кружку и с видимым сожалением отставил посудину в сторону.

— Застращала, подлюка, аж в горле пересохло. Грыч, ну, поставь ещё кружечку-то, вишь, плохо мне, колотит всего! Да и чтоб я ещё чего когда вам рассказал!..

Рябой Грыч презрительно сплюнул, растёр плевок стоптанным сапогом и махнул рукой:

— Вот пусть тебе ведьма твоя и ставит. И басни твои слушает. Авось зелья еще подольёт колдунского, чтоб по бабам чужим не шлялся! Ладно, Збышек, Власько, айда до дому, ребяты. Жинки нас, поди, заждались, не ровён час сюда нагрянут. Вот тогда у всех засвербит! Бывай, Януш!

Грыч кивнул корчмарю, тот махнул рукой в ответ, и мужики начали шумно подниматься с лавки, лениво обсуждая небывалый урожай брюквы.

— Давай, Войтек! Шёл бы ты тоже до хаты, чтоб не свербело нигде завтра!

Под дружный гогот крестьяне вывалились из корчмы в прохладу осеннего вечера.

Народу в корчме почти не осталось. Трактирщик вышел из-за стойки, послюнявил пальцы и хозяйственно загасил пару лишних лучин.

Рыжий Войтек, насупившись, полез в тощую мошну, глянул внутрь и, с досадой крякнув, убрал обратно за пазуху. Видать, мошна была заодно с Ганкой и не одобряла ещё одну маленькую кружечку пива.

Понурившись, бедолага совсем приуныл и собрался было подняться с рассохшейся лавки, но передумал, услышав стук деревянных ножек о пол: кто-то подсаживался к его столу. Войтек с надеждой глянул на подошедшего.

Сухощавый мужчина в пыльном дорожном костюме мягко опустился на приставленный стул, аккуратно положил шляпу на столешницу и кивком подозвал корчмаря.