Полторы женщины - Мария Лукоянова

Полторы женщины

Мария Лукоянова

© Мария Лукоянова, 2016

ISBN 978-5-4483-1127-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я стоял на перроне и смотрел на постепенно увеличивающийся состав, прибывающий на станцию. Был довольно-таки жаркий день, бутылка с водой покрылась испариной, которая оставила влажный след на моих хлопковых брюках. Ветра почти не было, и, когда проносились его слабенькие порывы, я спешил подставить под них голову, утомлённую зноем. Поезд всё приближался, и вот уже замелькали вагоны: первый, четвёртый, четырнадцатый. Нужный мне двадцать первый стремительно промчался мимо, вынудив потрусить за ним. К счастью, у моей жены была привычка покидать вагон последней, поэтому я успел подхватить её на подножке, ухитрившись при этом мгновенно завладеть багажом. Она принялась верещать, скорее из кокетства, чем из насущной необходимости требуя поставить её на землю, пока я кружил её по перрону, целуя волосы.

– Пузырик! Ну, отпусти же меня! Отпусти! – пищала эта хрупкая кудрявая женщина с глазами загадочного цвета.

Наконец, вдоволь пообнимавшись со своей ненаглядной, я осторожно поставил её на землю. Щёлкнули каблуки и, довольная, она взяла меня под руку. Мы зашагали к подземному переходу.

– Как доехала? – спросил я её.

Этот невинный на первый взгляд вопрос был всего лишь уловкой. После обеда мне лечили зуб, обильно вколов обезболивающее, поэтому я попросту не мог развлекать супругу светскими беседами, и взял на себя довольно-таки привычную роль слушателя. Тут-то и состоялся бенефис Марины: она устроила мне заочную экскурсию по Нижнему Новгороду, со всеми его арками и тихими улочками, которые я уж точно знал лучше неё, но благоразумно скрывал это. Слушая музыку её голоса, я погружался в свою юность, когда этот город был моим вторым домом и надеждой на сказочную, невиданную доселе жизнь. Мы уже преодолели подземный переход, вышли на привокзальную площадь и остановились в ожидании автобуса, а она всё описывала и описывала столицу Поволжья, да так красиво, что во мне настойчиво просыпалось давно похороненное желание туда вернуться. Это тоскливое чувство было счастливо смятено прибытием транспорта и, потолкавшись в толпе за сидячий проезд, я вовсе забыл эту дурь. Вот только когда прислонился к окну, пока автобус набирал пассажиров, я увидел возле бокового входа в вокзал знакомое растерянное лицо, но посчитал, что просто этот человек похож на того, о ком я подумал. Ведь моей первой и так успешно забытой жене делать в нашем городе было совершенно нечего.

* * * * * * * * *

– Почему вокруг меня не ходят табунами поклонницы и на шею не вешаются? – спросил я во время бритья свою только что проснувшуюся супругу.

– Потому что у тебя самовлюблённый взгляд.

– И что?

– Люди это чувствуют и не суются.

– Чего ты тогда сунулась? – я рассмеялся.

– Я и не совалась! Это же ты начал меня в театры водить. Я просто сжалилась…

– Ах, сжалилась? – я оторвал кусочек пены и швырнул им в благоверную через плечо. Судя по возмущённому вскрику, куда-то попал. – Хорошо. Представь: я избавился от своего самовлюблённого взгляда, и на меня тучами вешаются поклонницы. Ты бы ревновала?

– Кто? Эти твои пенсионщицы? Или архивистки? Не смеши меня, Пузырик!

– Почему же сразу пенсионщицы… И зря ты так об архивистках. Есть некоторые очень даже такие… симпатичные, что ли…

– Вот именно, что «что ли».

– Постой. Но на меня же могут вешаться какие-нибудь хорошенькие молоденькие девочки… Как ты, например.

– Зачем им такой старый дядька? Да к тому же женатый.

– Как зачем? В кино ходить, мороженое есть, за ручку гулять… – я вытер лицо полотенцем.

– Кинотеатров ты боишься, после мороженого выпиваешь две цистерны воды, а руки у тебя потные, дорогуша.

– Но это же не написано у меня на лице! Короче! Я хочу, чтобы меня облизывали…

– Ты не леденец, так что извини, – и, обрадовавшись собственной шутке, она засмеялась на пол-дома, чем чрезвычайно напугала кота. Воспользовавшись суматохой вокруг бедного животного, я быстро одел рубашку, схватил портфель и контрольным поцелуем в висок попрощался с женой, чтобы она не успела опять задержать меня по пути на работу.

На трамвайной остановке уже образовалась немаленькая толпа. Поучаствовав в битве за транспорт, я постарался максимально сжаться, лишь бы только не прикасаться ни к чьему вспотевшему телу своей чистой одеждой бедного интеллигента. Доехав в таком скукоженном состоянии до Мирного переулка, я снова надвинул солнцезащитные очки на глаза и торопливо потопал к улице Сакко и Ванцетти. Часы показывали без пяти девять – значит, ещё успею к началу рабочего дня. Петляя между проезжающими по дороге и припаркованными на ней же машинами, я разглядывал встречных прохожих и, к своему облегчению, не заметил никого из знакомых. Но скоро блаженству пришёл конец, поскольку, дойдя до перекрёстка, я увидел свою бывшую жену, подпирающую спиной старинное здание Крытого рынка.

Наверное, надо было убежать сразу же, но, так как я воспитывал в себе истинного джентльмена, то не мог удрать наутёк от женщины, которая, к тому же, была ниже меня на две головы. Я просто вздохнул и обречённо подошёл к ней. И поздоровался первым.

– Приветствую, – ответила она.

Я совершенно не знал, что ей сказать. Перебирал в голове умные фразы на русском и латинском языках, но ни одна не подходила к данной ситуации. Тогда я разозлился и спросил единственное, что пришло в голову:

– Что ты делаешь в Саратове?

Её ответ меня обескуражил.

– Я приехала за тобой.

Что на это мог ответить примерный муж, коим я себя считал? Я беспомощно посмотрел на неё (к счастью, за тёмными стёклами очков она моего взгляда не увидела – для того я их и ношу), медленно развернулся и пошёл в сторону архива. В конце концов, мне нужно было спешить на работу.

Случилось самое худшее. Она пошла за мной. Ничего не говорила, но шла. Я слышал стук её каблуков, тяжёлое дыхание, сладкие духи вперемешку с перегаром – эта вереница звуков и запахов неотступно следовала за мной. У стройки, предварявшей решётку архива, я не выдержал и обернулся к ней, вспомнив, что я же истинный джентльмен. Молча смотрел на неё, поджав губы.

– Давай всё вернём, – сказала она.

Я чуть ли не к самому её носу поднёс безымянный палец с сияющим обручальным кольцом. Она схватила мою руку и попробовала его стащить. Аккуратно вырвав свои пальцы из её когтищ, я постучал ими по виску и, как маленькая леди, гордо зашагал прочь. Опять возобновился стук каблуков и прочие напоминания. Поняв, что это грустное садо так просто не закончится, я быстро сказал ей: «У памятника Чернышевскому, в шесть тридцать вечера, сегодня», и умчался в архив. Зачем я это вообще сделал? Наверное, из жалости.

Улучив свободную минутку на работе, я полез в карман за ручкой, чтобы расписаться на справке, но выудил вместо неё записку с ёмким, но страстным содержанием: «Если ты не придёшь, мне придётся защекотать тебя до полной и безоговорочной капитуляции». К сожалению, моя память падка на всяческую ванильную ерунду, поэтому я сразу понял, что это отсылка к тому письмишку, которое она подсунула мне после второго свидания. Непонятно, на что рассчитывала эта женщина, состарив бумагу в чае – ведь она сожгла её на моих глазах, прикурив, как папиросу, во время нашего испанского расхождения. Что ж, видимо, алкоголь подчистую сжирает человеческую оперативную память. Мне оставалось только усмехнуться и отнести наконец-то в приёмную готовый документ.

Я уже прошёл почти весь проспект Кирова и поравнялся с консерваторией, когда увидел бывшую жену, переходившую дорогу по «зебре». Однако её нетвёрдый и непрямой шаг демонстрировал, что она уже была нетрезва, а очередной водитель едва успел нажать на тормоза, чтобы не задавить внезапно изменившую траекторию ходьбы дамочку. Я даже не успел среагировать и как-то спасти её; к счастью, автомобилист был более чутким. Катерина отделалась воздушным поцелуем машине, а я – мгновенным потоотделением. Оставив её в руках судьбы, я, чтобы потянуть время, изучил концертную афишу, в стотысячный раз полюбовался горгульями на фасаде консерватории и не спеша перешёл через дорогу. У означенного места мы встретились через минуту. Я пресёк все попытки лобызаний и объятий, купил ей в парке орешков, и мы сели на скамейку.

– У меня мало времени, так что, пожалуйста, скажи сразу, что тебе нужно, без прелюдий и жеманства. – Я даже удивился высокому стилю своей тирады.

Она молчала. Я проявлял солидарность.

Через некоторое время мне это надоело.

– Ты по-прежнему пьёшь, – сказал я ей после длительного молчания. – Почему бы тебе не бросить?