Сладкий перец, горький мед - Татьяна Туринская

Туринская Татьяна

Сладкий перец, горький мед

— Я отомщу… Я непременно отомщу всем вам. Всем, кто был рядом, кто видел, что происходит, но не помог мне. Я молила вас о помощи — вы ответили молчанием. Так не ждите же ответа от меня, когда обратитесь за помощью ко мне…

***

"… Как хочется спать… И как гадко на душе… Каков подлец, а?! Негодяй, за кого он меня принимает? Ах, мерзавец, привык, что бабы гроздьями на шею вешаются, сукин сын! Погулял недельку-другую, забил девке баки — и в дамки? Уж больно шустёр, парниша!"

Тане — тринадцать. Познакомилась она с ним давно, полмесяца назад. Две недели одноклассницы завидовали Тане — еще бы, такого парня отхватила: восемнадцать лет, высокий, статный, красивый, да еще из крутых! А она-то кто — так, букашка бесцветная, воробей ощипанный…

Целых две недели Таня чувствовала себя Человеком — еще бы, не какой-то Тюня обратил на нее внимание, а сам Патыч! А кто такой Патыч — это вся округа знает! Только вот не догадывалась тогда Таня в силу юного возраста об истинном интересе своего Ромео. А интерес был самый что ни на есть банальный — постель. Вернее, она знала, что во всех предыдущих случаях все сводилось именно к постели, но уж ее-то, Танин, случай, конечно же, то редкое исключение, которое лишний раз подчеркивает правило. Ее-то он любит, не то, что всех остальных девчонок! Конечно, любит, а иначе стал бы он ездить к ней из другого микрорайона целых две недели!

Не будем слишком суровы к столь юному и наивному созданию. Тем более, что накануне она уже осознала свою ошибку. Увы, она вовсе не оказалась тем редким исключением. Очень даже наоборот, и единственное, что отличало ее от предыдущих пассий Патыча — это финал их романтических встреч. Таня оказалась сильнее своих предшественниц, она устояла против напора кумира, чем больше всех был удивлен, пожалуй, сам Патыч. Как уже было сказано выше, он успел привыкнуть к легким победам над девчонками-соплюшками, а более зрелые девушки его не интересовали — с ними ведь можно и пролететь, там его шарма могло оказаться недостаточно, а чем еще он мог похвастать?..

Итак, как ни хотелось нашей юной героине поспать еще часок-другой, ее чаяниям не суждено было сбыться. Посевная пора, а Таниных родителей, не имевших в то время собственной дачи, друзья со смешной фамилией Чудаковы пригласили в гости к своим родственникам с не менее смешной фамилией Дрибница, жившим в поселке городского типа в 3-х часах езды от города. У них там был огромный земляной надел, который своими силами обрабатывать было слишком тяжело, да и не нужно — столько овощей съесть они все равно не смогли бы при всем своем желании и здоровом деревенском аппетите, а торговать излишками некогда, да и стыдно на базаре стоять. (В то далекое время был еще у людей такой комплекс.) Вот и предложили они городским родственникам к землице приобщиться, да друзей своих, Голиков, пригласить.

А посему желания Татьяниного особо никто не испрашивал, и родители погрузили ее, полуспящую, в подогнанное авто вместе с братом Сергеем.

Сергей, или Серега, как звали его родные, — юноша семнадцати лет от роду, с лицом ангела и душою черного ворона. В разговорах с ближайшими подругами Луизой и Симой Таня называла его "разлюбимым братцем", и подружки прекрасно понимали, что разлюбимым Серега может быть только в очень больших кавычках. Хоть и были они родными братом и сестрой по отцу и по матери, и даже имели одну группу крови, и один на двоих отрицательный резус-фактор, это, пожалуй, было у них единственным общим: фамилия, родители и кровь. Вот и все. Нет, еще дом.

Не дружили они с раннего детства, как говорила Таня: "С моих трех месяцев". После рождения ее несколько месяцев беспокоил животик, как это часто случается с младенцами. По этой прозаической причине бедное дитя криком кричало с утра до вечера и с вечера до утра — а как же еще оно могло показать заботливым родителям свою хворь, ведь в силу младенческого возраста говорить не умело.

Однажды маленький Сережа спросил у папы: "Что же она все время орет, уже надоела!" На что не менее уставший от крика папа пошутил: "Ну давай выбросим!" Папа не учел, что четырехлетние дети не всегда понимают взрослые шутки: малыш подошел к колыбельке и как влепил сестричке затрещину со всей своей детской силенки, на что та совершенно справедливо закатила уже настоящую истерику. Папа с округлившимися от ужаса глазами схватил сынишку за руку: "Ты что делаешь, так нельзя, она же маленькая!" На что Сережа ответил, совсем по-взрослому махнув свободной рукой: "А-а-а, все равно выбрасывать…"

Когда-то родители, смеясь, рассказали подросшим детям эту историю, которой Таня и стала впоследствии шутя объяснять свои не слишком теплые отношения с братом. Разве расскажешь каждому, как он обижал ее, еще совсем ребенка, мирно раскрашивающего картинки, дергал, щипал, давал подзатыльники до тех пор, пока она не бросала свое увлекательное занятие и не начинала мстить обидчику. А тот, добившись своего, истошно орал, изображая невинно оскорбленного. В этот момент мать фурией выскакивала из кухни и, больно шлепнув девочку по мягкому месту, резко усаживала ее за стол к прерванному занятию с обидными комментариями: "Сколько раз я тебе говорила — не трогай его!" Мама с чувством выполненного долга возвращалась к плите, Сережа ехидно хихикал в своем углу, а Таня тихо плакала от обиды…

Разве расскажешь каждому, как приходилось ей, взрослеющей девочке, донашивать Серегины рубашки и куртки с мальчуковой застежкой, когда он щеголял в новых джемперах и куртках. Разве расскажешь, как смеялись над Таней подружки и одноклассницы за эти старые мальчуковые вещи, когда после уроков каждый брал в раздевалке свою одежду: подружки — новые супермодные японские плащи из кожзаменителя, Таня — синюю потертую Серегину куртку старого советского образца с ужасными металлическими пуговицами, похожую на телогрейку из болоньи. Это потом, повзрослев, Таня поняла, что таким образом родители копили деньги на машину — жесточайшей экономией, и с их точки зрения целесообразней было купить четырнадцатилетнему Сергею красивую куртку, чтобы потом, через пару лет, она перешла подросшей Татьяне по наследству уже сильно поношенной, не совсем модной и уж совсем не девичьей. А Сергею снова купят новую, и он снова будет с ухмылкой смотреть на сестру, примеряющую его обноски, и снова больно ранит излюбленными словами "в семье не без урода", мол, я-то точно знаю, что этот урод ты…

Нет, родители у них были хорошие, даже очень хорошие, особенно отец — он никогда не ругал и не наказывал детей, предварительно не разобравшись, кто виноват. Папка был самым справедливым человеком на свете, и самым умным. Но того, как чувствует себя почти девушка в такой одежде — даже любимый папка не понимал…