Престарелый рок - Уолтер Уильямс

Уолтер Йон Уильямс

ПРЕСТАРЕЛЫЙ РОК

Ребекке с благодарностью

«Мы с Тиравлеем эти два года были мертвы, но старались, чтобы об этом никто не узнал».

Босуэлл, «Жизнеописание Джонсона», 3 апреля 1773 г.

1

Разве так положено относиться к объекту вожделений?

Несмотря на свой преклонный возраст — несколько столетий, — третья жена Франческо ди Бартоломео ди Жаноби дель Джиокондо отнюдь не утратила привлекательности. Обожатели до сих пор являлись к ней, чтобы выразить восхищение ее прекрасным лбом и нежными руками — перед ней преклонялись, за ней ухаживали, ее домогались. Опираясь спиной о ломбардийский тополь, она встречала поклонников неизменным взглядом карих глаз, умиротворенным выражением лица и вечной загадочной улыбкой.

Порой ей трудно было сохранять эту улыбку, поскольку некоторые из поклонников оказывались настойчивее других. Не раз ее похищали из родного дома, не раз спасали, или выкупали, или выхватывали из рук грабителей в последнее мгновение.

А уж сегодня ей наверняка большого труда стоило улыбаться. Возле нее полукругом выстроился отряд до зубов вооруженных полисменов, причем все — какая непростительная грубость! — стояли к ней спиной. Ее окружала невидимая сфера холодового поля. Многослойная система защиты, уйма сирен и всяческих ловушек усеивали пол, потолок и стены по обе стороны от ее трона.

А на нее смотрели двое мужчин. Один — высокий, седой, сухопарый, другой — среднего роста, хотя в своих ботинках на высоких каблуках он казался выше полицейских. У него были длинные волосы, на пальце сверкал перстень со здоровенным бриллиантом. Он взирал на мир зелеными глазами из-под набрякших век, что придавало его лицу скучающее выражение. Ему было около тридцати.

— Ну, как тебе наша Джиоконда? — поинтересовался седовласый мужчина оглушительно громким голосом. Пожалуй, с его стороны было бестактно задавать этот вопрос в присутствии той, о ком шла речь, но так уж он привык — он был глуховат, и потому все время кричал.

— Она понравилась бы мне гораздо больше, лорд Гюйге, если бы я мог подойти к ней поближе.

— Может быть, Майджстраль, если ты вежливо попросишь.

Ряды полисменов сомкнулись. Затянутые в перчатки пальцы потянулись к оружию.

Дрейк Майджстраль бесшумно шагнул вперед и поднял руки вверх. Пальцы охранников на спусковых крючках задрожали от натуги… и тут Майджстраль просто развел руками — так, словно раздвигал воду.

— Не будете ли вы так добры…

Полисмены нехотя разошлись в стороны. Должностное лицо — танкер по имени Горвинг, похоже, был целиком и полностью поглощен тем, что пытался удавить себя собственным хвостом. Ленивые глаза Майджстраля зажглись от восторга. Он смерил Джиоконду взглядом и навострил уши.

— Мне нравится ее sfumato, — сообщил Майджстраль. — И лицо приятное — смотреться будет неплохо. Если повесить у себя в комнате — не скоро надоест.

При этом богохульном заявлении у Горвинга вырвался хрип. Трудно было сказать, отчего он так выпучил глаза — от возмущения или от удушья. Лорд Гюйге, искусствовед по профессии, легко шагнул вперед и склонился, рассматривая черты лица прекрасной дамы.

— Мона Лиза — моя старая приятельница, — сказал он. — Мы с ней на дружеской ноге.

— Поздравляю. А я знаком только с ее кузиной — «Дамой с горностаем».

— А… А я вот, пожалуй, не имел такого удовольствия.

Знакомство Майджстраля с «Дамой с горностаем» однажды затянулось на шесть дней — именно столько времени прошло между тем, как он украл картину, и тем, как продал страховой компании ее владельца.

— В коллекции принца Чана на планете Нана, — заметил он, — «Дама», так же как и Мона Лиза, предмет поклонения из-за ее удивительной неуловимой улыбки. Поневоле задумаешься, как это художнику удавалось развлекать женщин.

— Полагаю, история об этом умалчивает, — проговорил лорд Гюйге.

Горвинг, бездыханный, повалился на пол, издав при падении глухой деревянный звук. Один из полисменов выругался. Майджстраль зыркнул на него.

— Нечего на меня пялиться, — посоветовал он. — Я тут ни при чем.

Он послал Джиоконде последний испытующий взор и отошел от картины. Гюйге последовал за ним и взял его под руку:

— Перейдем к венецианцам, Майджстраль?

— Давайте уж сразу к фламандцам. Там у вас есть Вермеер, на которого я глаз положил.

Они вышли из зала и свернули в коридор. Отряд полицейских нервозно затопал следом. Охранники ожидали, что Майджстраль станет осматривать собрание галереи по порядку: сначала все итальянцы, а потом уже фламандцы. То, что он пропустил сразу несколько залов, спутало их планы, и офицерам пришлось импровизировать на ходу.

Пока обескураженные охранники сновали с места на место, Майджстраль преспокойно расхаживал рядом с искусствоведом. «Если уж приходится любоваться шедеврами живописи сквозь живую изгородь полисменов, — решил он, — надо ее хотя бы изредка прореживать».

— Недавно случайно получил весточку от твоего отца, — громогласно сообщил Гюйге, и голос эхом разлетелся по коридору.

Майджстраль нахмурился:

— Недавно?

— Всего несколько дней назад, по системе Сугубо Частной Переписки. Просит приглядывать за тобой и заботиться, чтобы ты не якшался ни с какими… — Гюйге улыбнулся, — грубыми и недостойными субъектами.

Майджстраль вздохнул. Как только Густав Майджстраль был объявлен покойным и погребен на Нане, сразу же посыпалась куча корреспонденции через дорогущую систему СЧП — Сугубо Частной Переписки — то чьи-то жалобы, пересказанные отцу на поведение Майджстраля-младшего, то требования о выплате старых долгов, о которых он позабыл двадцать лет назад, то записочки друзьям с сетованиями, что Майджстраль им пренебрегает, то предложения старым кредиторам встретиться с Майджстралем и потребовать от него возврата денег.

— Густав надеется скоро повидаться со мной, — гаркнул Гюйге. — Ты вроде бы не субсидируешь его разъезды?

— В могиле ему спокойнее, — объяснил Майджстраль. — Возьмись он путешествовать, только нажил бы себе лишних неприятностей — Он посмотрел на старика. — Боюсь, он тронулся умом, лорд Гюйге. С мертвыми это частенько случается, вы же знаете.

— Пожалуй, — ответствовал Гюйге.

«Кружевницу» Вермеера Майджстраль нашел столь же восхитительной, сколь о ней говорили, да и другие работы фламандцев вызвали у него восторг, хотя он не постеснялся вслух выразить свое удивление по поводу того, что на таком количестве натюрмортов изображались остатки трапез — грязные вилки и перепачканные блюда не казались ему достойными тонкого искусства.