Жена из России - Ирина Лобановская

Лобановская Ирина Игоревна

Жена из России

1

Маша встретила этого странного типа на одном из заседаний Госдумы в начале эпохи второго российского Президента. В воздухе остро и настойчиво снова запахло переменами. К ним осторожно принюхивались, пытаясь определить направление и силу ветра.

Младые реформаторы срочно перестраивались в другую сторону, стараясь не вспоминать о первых экономических реформах. Справа налево, слева направо… Пересчитайсь! Никого не потеряли по дороге? И никто не забыт…

Тогда опять, в который раз, кое-как поверилось в светлое, пока еще не засветившееся будущее. В то, что юных кадров будет много, и они не умыкнутся по старой привычке за рубеж в поисках лучшей жизни, а построят новое родное отечество.

Увы, прекрасная стройка вновь подзадержалась, хотя прекрасное завтра великих не подвело. И они, чтобы не простаивать, решили спешно создать на неопределенное время совсем другое: например, российскую олигархическую систему. Но это позже.

Машу политика не волновала. Лишь постольку поскольку, как любого гражданина своей страны и простого обывателя, жестко зависящего от ценовой политики, курса доллара и стоимости барреля нефти. И в Думу она попала совершенно случайно.

Маня поставила диктофон вперед, так близко, как сумела, и старалась не потерять его из вида среди множества других. Диктофончик — вещь ценная и крайне нужная. Какой-то высокий седой, неплохо одетый дядька почти с самого начала заседания постоянно смотрел на Маню и радостно смеялся. Сначала она решила, что ей повезло на прибабахнутого — для Думы дело привычное, потом перевела его в разряд идиотов и стала раздражаться. Ну, что ему от Машки надо? У нее работа, времени мало, материал срочный… Откуда взялся на ее голову этот седой господин? Похоже, он явился в Госдуму исключительно ради Мани.

Она постаралась собрать в кулак всю свою хилую, по-детски слабую волю и подарила весельчаку самый суровый взгляд. Взгляд развеселил его еще больше. И когда заседание подошло к перерыву, а Маша облегченно вздохнула, седой внезапно возник перед ней, по-прежнему сияя во весь рот отличными зубами. Над ними явно потрудились о-очень дорогие дантисты.

Маня успела только позавидовать — у нее никогда не будет денег на такую откровенную улыбку! — как сбоку заворковала стоявшая рядом с незнакомцем молодая, шикарно-нарядная, вся в переливающихся шелках, дама.

— Мистер Лоуренс приехал из Америки. Он очень хочет побеседовать с вами по личному делу. Я переводчица.

Маша, как всегда, испугалась: она родилась трусихой. Ну, какое там личное дело — к ней! — у этого иностранного дяди? И как вообще он оказался в Думе? Кого только туда теперь не пропускают…

— Я говорю по-английски, — пробормотала Маня.

— Прекрасно! — обрадовалась переводчица. — Тогда я вернусь через десять минут.

И исчезла. Наверное, понеслась в буфет. Маша старалась не выпустить из глаз свой диктофон: вполне могут схватить по ошибке или упереть. Ворья хватает везде, и Дума — не золотое исключение.

Улыбчивый мистер Лоуренс тотчас объяснил смущенной Мане, что у него есть друг, бывший военный моряк, который мечтает о такой женщине, как она.

Еще не легче… За что ей сегодня на редкость сильная везуха? И почему как раз она ненароком угодила в мечты неведомого — да никогда бы его не знать! — чужеземца?..

— Вы — его идеал! — объяснил, сияя, мистер Лоуренс. — Берт именно такой представляет себе свою будущую жену из России: она должна быть высокой, худой, кудрявой и курносой брюнеткой с темными глазами. Он ищет лишь этот образ и даже дал объявление в русскую газету. Ему придут тысячи писем, но не будет письма от вас! А это невозможно. Я не могу отпустить вас, пока вы не дадите мне обещание написать Бертилу. Вот его адрес. — И американец быстро застрочил на своей визитке. — А это мой. На всякий случай. Хотя вы — не мой идеал. Простите!

Он громко захохотал. Не умно и не смешно…

— Вы пошлете письмо моему другу? Прямо сегодня? Я тоже напишу ему о нашей неожиданной удачной встрече. Мне вас послал Господь!

Лоуренс пристально и властно заглянул замявшейся Мане в глаза, диктуя свои условия. Она окончательно растерялась: какие-то письма в чужую страну… Зачем? У нее нет никакого желания снова выходить замуж. Тем более, за иностранца.

Маша пожала плечами. Лоуренс взял ее за руку и нежно поцеловал пальцы.

— Хорошо… — тихо и неуверенно сказала Маня. — Я постараюсь написать…

Американец вдруг стал серьезным.

— Я люблю Бертила. И хочу, чтобы он был счастливым. Поймите меня правильно!.. Мне кажется, что у вас все должно сложиться лучшим образом…

Ну, это уж обязательно!.. У Машки наверняка все будет хорошо, даже если все будет плохо… Она постоянно пыталась вколотить в себя такую банальную и расхожую истину. Теперь ей пробует помочь господин Лоуренс. Спасибо ему!

Маня кивнула, торопливо сунула в сумку визитку и рванулась вперед за диктофоном.

— Ну, как же! — снова захохотал мистер. — Журналист не может потерять диктофон! Как солдат оружие!

Мистер Лоуренс — дурак, подумала недипломатичная Маша. Но ведь ее никто не слышит… В детстве с приятелями она на даче весело размалевывала заборы такими беспощадными и бескомпромиссными характеристиками: "Валька — дурак!"

Маша резко, невежливо повернулась, едва кивнув американцу, и вышла в коридор. Там корреспонденты, помешанные на эксклюзивных интервью, облепили и плотно зажали микрофонами Чубайса. Маня мельком взглянула на удивившегося ее безразличию Анатолия Борисовича сверху вниз — а у нее рост метр восемьдесят два плюс каблуки! — и повернула к лифтам.

Длиннушка — всегда ласково называл ее Вовка… А Машкиной первой любовью был рыжий мальчик по имени Толя. Она уже забыла его фамилию. Рыжий Толик… Дача… Зеленые полянки детства…

А теперь Машка — идеал какого-то неизвестного придурочного военного моряка. У них что там, берут во флот самых чудаковатых?.. Оригинальная кадровая политика…

По дороге домой Маша купила на почте международный конверт.

— Я родилась и выросла в редакции!

Маша ничуть не шутила. Она всю жизнь любила повторять эту почти правдивую фразу.

Вовка засмеялся и глянул на Машку. У него был буратинский нос, всегда умилявший Маню. Она посвятила Володе немало глупых стихотворений, конечно, не показав ему ни одного.

Буратино, Буратино,Деревянный, тощий, длинный,Жесткие ресницы, строгие глаза…Собралась влюбиться,Ты сказал: "Нельзя!.."

Это "нельзя" прозвучало не сразу…

— Объясни про редакцию, — попросил Вовка.

Объяснить? Маша вздохнула. Это проще веника, как говорит отец…

Иногда память начинала разматываться безостановочно, как нитка с катушки. Только потяни…

Первое воспоминание — Маня лежит на скамейке во дворе университета на Моховой, истошно орет и колотит ногами. А молодые родители — студенты журфака — ругаются возле, почти не обращая внимание на дочь. Ей три года. Ранний ребенок…

— Масяпа, прекрати выть! Ты страшно надоела! — наконец обращается к ней мать. — Объясни по-человечески, чего ты добиваешься?

Маша толком своих требований и желаний не представляет, но продолжает упорно и злобно избивать ногами ни в чем не повинную скамью.

— Ребенок избалован! — сердито говорит отец. — И наверняка хочет есть! Или спать! У нормальных матерей в это время дети давно уже пообедали!

— А нечего было жениться на ненормальной! — кричит мать. — Вообще, знаешь, нам пора разойтись! Кстати, это ты был против моего академического и заставляешь меня теперь каждый день ходить на фак! Куда же девать ребенка? И зачем нам дубликаты лекций?

Маша искоса, краем глаза оценивает родителей: у них красные, потные, неприятные лица и безобразно вытаращенные глаза. Почему у нее такие некрасивые мама с папой? Ей очень не повезло… И принимается вопить снова.

— Мася, ну поимей совесть… — стонет мать. — Сейчас мы пойдем домой, и я куплю тебе по дороге шоколадку. Хочешь?

Маша хочет только одного: чтобы они перестали кричать. Но отказываться от шоколада тоже не имеет смысла. Она кивает и ненадолго прекращает колотить скамейку.

— Марья, вставай и не пыхти! Довольно выкаблучиваться! — отец пытается выглядеть строгим. Получается плохо. Маше весело. — Смотри, все студенты и преподаватели сбежались на твои вопли!

Какая-то очень милая тетя в сиреневом костюме действительно подплывает к родителям.

— Ой, какая прелесть! Вылитый Паша! — ласково поет тетя. — Уже такая большая дочка! Паша и Маша! Очень симпатично. Вы специально подбирали имя в рифму? Инночка, как это вы все успеваете?

— Да я как раз ничего не успеваю, — мгновенно сменив тон, приветливо отзывается мать. И лицо уже совсем другое. Как мама может быстро меняться! Или на это способны все люди? — Потому Павел все время сердится. А Манька орет!