Что лучше денег? - Джеймс Чейз

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Я познакомился с Римой Маршалл месяца через четыре после того, как Расти взял меня пианистом в свой бар.

Она вошла туда как-то вечером в грозу, когда дождь неистово барабанил по крыше под глухие раскаты грома.

В баре было всего два посетителя, оба под градусом. Расти за своей стойкой бесцельно перетирал стаканы. В кабинке напротив чернокожий официант Сэм изучал скаковой бюллетень. Ну и я сидел за пианино, наигрывая ноктюрн Шопена.

Я сидел спиной к двери и не заметил, как она вошла. Потом Расти говорил мне, что было где-то без двадцати девять, когда она вынырнула из-под ливня, промокшая до нитки, и присела в кабинке справа от входа.

Расти не любил, когда к нему в бар заходили женщины в одиночку, обычно он выпроваживал их, но в тот вечер в баре было пусто, да и дождь лил как из ведра, и он оставил ее в покое.

Она заказала кока-колу, достала сигарету, щелкнула зажигалкой и, положив локти на стол, равнодушно уставилась на двух пьянчуг, восседавших за стойкой.

Так она сидела минут десять, а потом все и началось.

Внезапно распахнулась дверь, и в бар вошел мужчина. Он сделал четыре шага враскачку, как ходят по шаткой палубе, затем остановился как вкопанный.

Пронзительный крик заставил меня резко обернуться. Вот тогда я их и увидел — Риму и того, кто вошел.

Я навсегда запомнил ее такой, какой увидел впервые — примерно восемнадцати лет, с серебристыми волосами и большими удлиненными глазами василькового цвета, в ярко-красной водолазке, плотно облегающей грудь, и в черных брюках в обтяжку. В ее облике угадывалась какая-то небрежность и запущенность, словно бы она вела жизнь, лишенную всякого комфорта. Сбоку на стуле лежал обшарпанный пластиковый дождевик с прорехой на рукаве.

В спокойном состоянии она была бы, пожалуй, хорошенькой по меркам, принятым для тех девушек ее возраста, которые толпами обивают пороги голливудских киностудий в поисках работы, но как раз в тот момент она не была в спокойном состоянии.

Ужас обезобразил ее лицо, на котором широко открытый рот, застывший в непрерывном вопле, казался уродливой дырой. Прижавшись к стене как загнанный зверь, пытающийся укрыться в норе, она громко скребла ногтями по деревянной обшивке и всем своим видом олицетворяла безысходный панический страх.

Вошедший был страшен, как смертный грех. Он был лет двадцати четырех, плюгавый, с узким заостренным лицом цвета холодного бараньего сала. Длинные черные волосы, слипшиеся от дождя, свисали по обе стороны лица неровными мокрыми прядями. Но что придавало ему поистине жуткий вид, так это его глаза. Зрачки были чудовищно расширены, почти целиком закрывая радужную оболочку; у меня даже мелькнула мысль, что он слепой. Но он не был слепым. Он смотрел на вопившую девушку, и на лице его было выражение, которое меня испугало.

На нем был потрепанный синий костюм, грязная сорочка и галстук, похожий на ботиночный шнурок. Вся его одежда насквозь промокла, и с отворотов брюк стекала вода, образуя две лужицы на полу.

Секунды три-четыре он неподвижно смотрел на Риму, затем из его узкого злого рта вырвался протяжный шипящий звук.

Пока мы разглядывали его, он сунул правую руку в карман и вытащил пружинный нож устрашающего вида с длинным блестящим лезвием. Выставив нож лезвием вперед, он зашипел еще громче и начал приближаться к девушке быстро и несколько боком, как передвигаются пауки или крабы.

— Эй, ты! — гаркнул Расти. — Брось нож!

При этом он благоразумно оставался на своем месте за стойкой. Двое пьянчуг неподвижно сидели на своих стульях и наблюдали за происходящим с разинутыми ртами.

Сэм, лицо которого внезапно посерело от страха, сполз под стол и исчез из вида.

Оставался я.

Связываться с таким типом, да еще с ножом в руке, дело чрезвычайно опасное, но я не мог сидеть и спокойно ждать, когда он пырнет девчонку, а я видел, что именно это он и собирается сделать.

Я отшвырнул ногой стул и рванулся ему наперерез.

Рима уже перестала вопить. Она повернула стол боком и загородила им вход в кабинку. Вцепившись в край стола, она с животным страхом смотрела на приближавшегося к ней человека.

Все это длилось не более пяти секунд.

Я настиг его у самой кабинки.

Похоже было, что он совершенно меня не замечает, целиком сосредоточившись на своей цели.

Я ударил его в тот самый момент, когда сверкнул нож. Это был панический удар наугад, но достаточно увесистый. Он угодил ему сбоку в голову, и сбил с ног, и все-таки на долю секунды опоздал.

Нож полоснул ее по руке. Я видел, как потемнел рукав ее водолазки. Она отпрянула к стене, скользнула вниз и скрылась из вида за столом.

Я видел все это краем глаза, не переставая следить за ним. Он с трудом поднялся на ноги и вновь двинулся вперед, впившись своими сычьими глазами в кабинку и не обращая на меня никакого внимания.

Когда он был у самого стола, я собрался и врезал ему по-настоящему. Удар в челюсть оторвал его от пола и свалил с ног.

Он лежал на спине, совершенно оглушенный, но все еще сжимая в руке окровавленный нож. Я прыгнул и наступил ему на запястье. Мне пришлось сделать это дважды, только тогда он разжал руку. Я схватил нож и отшвырнул его далеко в сторону.

Зашипев, как змея, он опять вскочил на ноги и бросился на меня с целеустремленностью маньяка. Не успел я и глазом моргнуть, как он повис на мне всем телом, раздирая ногтями мое лицо и вцепившись зубами в горло.

Мне еле удалось стряхнуть его, а когда он снова полез, я встретил его прямым ударом в подбородок, который отдался резкой болью у меня в руке и чуть не оторвал ему голову. Он пролетел с болтающимися руками через весь бар и врезался в стену, опрокинув стол с посудой. Там он и остался лежать, задрав подбородок к потолку, хрипло и часто дыша.

Пока я вытаскивал стол из кабинки. Расти кричал в телефонную трубку, вызывая полицию.

Рима сидела, сжавшись в комок, на залитом кровью полу, с белым как мел лицом и безотрывно смотрела на меня своими большими глазами.

Наверно, вид у меня был не приведи господи. Этот плюгавый своими ногтями пропахал на моей щеке четыре борозды и выпустил из меня почти столько же крови, сколько из нее.

— Здорово досталось? — спросил я, присев рядом с ней на корточки.

Она покачала головой.

— Ничего страшного.

Голос у нее был на удивление ровный, с лица исчезло выражение животного страха. Он смотрела мимо меня на человека, лежавшего без сознания у стены, смотрела так, как смотрят на паука с волосатыми ногами, который неожиданно выполз из-под кровати.

— За него не беспокойся, — сказал я. — Теперь он угомонился на несколько часов. Встать можешь?

— У тебя кровь идет…

— И за меня не беспокойся…

Я протянул ей руку и помог подняться с пола. Ладонь у нее была как ледышка. Она прислонилась ко мне, чтобы не упасть.

В это время, распахнув пинком дверь, в бар ворвались двое полицейских.

Они взглянули на мое окровавленное лицо, на Риму, которая опиралась на мою руку, на рукав ее водолазки, намокший от крови, потом один из них вытащил дубинку и направился прямо ко мне.

— Эй, вам нужен вон тот малый, — сказал я.

Полисмен посмотрел на меня так, словно примерялся дубинкой к моей голове. Чуть помедлив, он оглянулся на человека, лежавшего на полу, затем опять взглянул на меня.

— Ладно, Том, не торопись, — сказал другой полицейский. — Давай-ка все по порядку.

Неожиданно Рима с глухим стоном упала в обморок. Не подхвати я ее в последний момент, она бы рухнула на пол. Я опустился на колени, поддерживая ее голову, хотя меня самого впору было поддерживать.

— Сделайте что-нибудь, — крикнул я полицейскому, — она же кровью изойдет!

К нам подошел тот полисмен, что был поспокойнее. Он достал карманный нож и отрезал напрочь рукав ее водолазки. Осмотрев длинную глубокую рану на ее руке, он вытащил из кармана пакет первой помощи и менее чем за минуту наложил повязку и остановил кровотечение.

К этому времени Расти успел объяснить другому полисмену, как было дело; тот подошел к плюгавому и ткнул его ногой.

— Осторожно, — сказал я, все еще поддерживая Риму. — Это наркоман, и он накачался под завязку.

Полисмен презрительно ухмыльнулся.

— Неужели? Думаешь, я с наркоманами дела не имел?

Плюгавый внезапно ожил. Он вскочил на ноги, сгреб со стойки графин с водой и, не дав полисмену опомниться, грохнул его по голове. Графин взорвался, как бомба, оглушенный полисмен осел на колени.

Плюгавый повернулся. Его сычьи глаза сразу отыскали Риму, которая едва начала приходить в себя. Выставив горлышко разбитого графина, как пику, он бросился на нее, и вот тут я действительно испугался.