Многорукий - Виталий Градко

Виталий Градко

Многорукий

После полудня я ощутил острый приступ тревоги – гнетущее состояние, с которым из-за пережитого в детстве кошмара мне приходилось бороться всю последующую жизнь. Со временем я научился справляться с этим, а где-то к тридцати двум годам практически одолел благодаря курсу занятий с психотерапевтом и медикаментозной терапии, которую назначил врач. Но сегодня все произошло иначе. К концу рабочего дня предчувствие надвигающейся беды овладело мной без остатка. Нечто жуткое, уродливое и бесформенное сжимало мое сердце, проникало в сознание, рождаясь из всего, что меня окружало: из тревожной тишины, заполнившей потемневшие коридоры и офисы компании; из свинцовых, низко нависших над серым Петербургом туч; из заунывной песни ветра над крышами домов, едва различимых за панорамными окнами в потоках ливня. Ветер больше всего беспокоил меня. От его монотонного воя по телу пробежал озноб; ворот рубашки стал мокрым от холодного пота, стекающего от шеи по спине; появился тремор в кистях рук. Я зажмурился и вспомнил рекомендованные психотерапевтом приемы, не позволяющие ожить самым темным воспоминаниям из детства, надежно скрытым в структурах глубинного мозга годами лечения.

И все же отголоски прошлого неслись мне навстречу на черных крыльях ветра, заставляя вспомнить о чем-то потустороннем, древнем. Таким же древнем, как могильный вой, разносившийся под темными небесами задолго до появления человека во времена, когда Земля была молодой.

На пути к метро меня посещали самые мрачные мысли. Появившись из обрывочных детских воспоминаний, они перешли в понятный любому семейному человеку страх за своих близких. Как мог я гнал его прочь: позвонил супруге – она уже забрала детей с тренировки и вместе с ними направлялась домой; обменялся несколькими сообщениями с родителями. Только после этого мне удалось немного успокоиться. Я достал из кармана наушники, включил музыку и ускорил шаг, чтобы поскорее скрыться от завладевшей Петербургом промозглой темноты.

Дверь в квартиру я открыл своим ключом. Никого. Включил свет в прихожей, бросил портфель на тумбу, повесил промокшее пальто в шкаф, разулся и хотел пройти вымыть руки, но оказавшись в коридоре, замер. Сперва я будто ощутил, а потом и заметил периферическим зрением движение, которого не должно быть в пустой квартире. Сердце учащенно забилось, в горле встал ком. С большим усилием мне удалось побороть желание попятиться назад, а то и вообще сбежать на общую площадку. Сделав некоторое усилие над собой, я развернулся вправо и увидел незашторенные окна кухни-гостиной с приоткрытыми форточками. Ветер кружил, выл в холодной черноте и задувал с улицы, заставляя развеваться полупрозрачные занавески, выдергивая из глубины памяти неясные, пугающие образы и воспоминания, которые мне хотелось бы навсегда стереть из жизни. Меня всего передернуло от этого. Я решительно пошел в гостиную, одновременно сопротивляясь желанию обернуться и посмотреть за спину в другой конец коридора, где из-за невключенного света сгустился вечерний мрак. Остановившись у окон, посмотрел на вставший из-за плотного трафика проспект. Ветер нес с улицы запах осени и дождя. Из-за ливня огни соседних многоэтажек и проезжающих по дороге машин казались расплывчатыми. Закрыв обе форточки, я отгородился от темноты снаружи шторами, развернулся и увидел на обеденном столе небольшую кипу бумаг, среди которых мое внимание привлек один конверт.

Он будто специально лежал так, чтобы я заметил его среди десятка рекламных буклетов и квитанций. Но я уверен, что, даже если бы сверху была накидана еще куча бумажек из почтового ящика, я все равно бы не прошел мимо. Письмо ждало меня. Я очень явственно ощутил это. Дрожащий внутренний голос подсказывал, что письмо связано с моим прошлым, и отправлено прямиком из дней моего детства. Рука потянулась к конверту. Едва пальцы коснулись бумаги, панический, животный ужас перед чем-то злотворным, грозящим гибелью, сковал меня крепче любых цепей. Живот свело от судороги. Я сгорбился, сжав конверт в кулаке, и застонал от боли. В моем теле словно образовалась пустота, внутри которой ворошилось что-то слизкое, холодное. Еще немного, и я бы потерял сознание или полностью лишился рассудка, но в этот момент какие-то неведомые способности организма заставили меня сопротивляться тлетворной силе, исходившей от письма. Подобные, выработанные в процессе эволюции защитные функции организма, возможно, есть у каждого человека. Сложно ответить однозначно. Но я не мог избавиться от мысли, что именно в этот момент, когда ужас пожирал мой рассудок, вмешалась другая сторона. Именно она несколько десятилетий назад выбрала меня и моих друзей для противостояния мраку, пробудившемуся в нашем маленьком городке.

Пальцы сжались в кулак, крепко сжимая бумагу. В какой-то момент мне показалось, что не я несу конверт, а заключенная в нем сила ведет меня по квартире. Я ощущал тело, но не владел им, совершенно не осознавал, где я, и что происходит вокруг. Мои движения казались вымученными. Мне не удавалось сфокусироваться мыслями или взглядом на чем-то другом. Важным оставалось только письмо. Окружающий мир потерял цвета, очертания. Дрожащие пальцы вскрыли конверт: самый обычный, белый, без какой-либо информации. Но я и так все знал, понимал на уровне инстинктов или иных способностей, не признанных официальной медициной. Внезапно ожившие днем отголоски прошлого начинали обретать перед моим внутренним взором знакомые силуэты, кричали звонкими голосами друзей, складывались в воспоминания из детства и выстраивались друг за другом, день за днем… Эти дни, каждый из них – черно-белый, забрызганный кровью рисунок ребенка, проткнутый иглой и соединенный с предыдущими иллюстрациями нитью, сплетенной из пронзительного крика и страха. Абсолютно чуждая земному миру сила будто тянула за эту нить, вытягивая из меня воспоминание за воспоминанием, заставляя воссоздать в памяти пережитый кошмар, и признаться себе в том, что история повторяется. Все рациональное, живое, светлое и любящее, что дано мне человеческой природой, продолжало отвергать происходящее; с ожесточенным упорством сопротивлялось оживающему ужасу, надежно скрытому в ловушке памяти, выстроенной долгими занятиями с психотерапевтом. Но я сдался, едва начал читать письмо:

«Привет, поганый мальчишка! Скучал по мне? Твоя школьная подружка скучала. Так сильно, что ее разорвало на части, когда мы встретились. Но я не желал этого! На пацана отвечаю! Я только хотел забрать то, что вы украли у меня. Твоя подружка рассчиталась – ее маленький поганец теперь вместе со мной, он стал един с другими мальчиками и девочками. Среди них есть твои одноклассники. Помнишь их? Твое место тоже здесь, но ты вырос. Я не забираю взрослых. Им неинтересны мои сказки, им скучно смотреть на мои звезды. Но за тобой должок. Ты отдашь мне дочерей. Да-да,