Барракуда - Хелена Секула

Хелена Секула

Барракуда

ГАЯ

Он лежал перед дверью, загораживая проход. Лежал навзничь, раскинутые руки обнимали звездное небо. Ночь казалась еще темнее под августовскими звездами – отблесками далеких миров.

Я внезапно наткнулась на него за огромными можжевеловыми кустами возле самого дома. Непроглядную тьму рассеивал только свет шестигранных кованых фонариков по обе стороны от крыльца. Лишь в одном окне маячил красноватый огонек, будто в стекле догорал закат. Вглядываясь в это окно, мерцающее посреди лесной глуши, я поскользнулась и тут увидела его.

Поскользнулась я на мокрой глине, а не на газоне, как мне сперва показалось. Кое-как встала на четвереньки и подползла к неподвижному телу. Вокруг головы человека трава словно была покрыта чёрным лаком…

Я коснулась безвольной руки: не теплая и не холодная, пульса нет. В широко открытых, потускневших глазах, устремленных в пустоту, отражался свет фонаря. Только теперь я заметила на мертвом лице у переносицы темное пятно, похожее на розочку.

Его лицо! Оно мне смутно знакомо. Где-то я уже видела этого человека… Но где, при каких обстоятельствах?.. Почему он лежит именно у этого дома, притаившегося в густом сосняке?.. Комочек свинца прошил лоб, почти не оставив следа.

Ветер расшевелил сосны, взъерошил шевелюру можжевельнику, дунул мне в лицо живичным запахом, припал к земле и затих. Так же тихо было здесь пять минут назад, когда я входила в гостеприимно распахнутую калитку. На фоне неба маячил черный силуэт остроконечной крыши, на крылечке горели фонарики, в окошке мигал красноватый огонек. Тропинка к дому тонула во мраке, и на этой тропинке лежал труп. Убитый совсем недавно сюда пришел, даже не успел окоченеть. Я в ужасе замерла…

– Не бойся, – сказал вдруг кто-то за моей спиной.

Я едва не потеряла сознание. Страшно было повернуть голову и посмотреть, кто говорит. В круге света неведомо откуда возник тощий подросток. Сойти с крыльца он никак не мог. Свет падал ему в спину, я видела только силуэт.

– Вставай! – Мальчик снова растаял во тьме и потянул меня за руку.

– А он? – Я выпрямилась.

– Ему помощь уже не понадобится, а вот тебе – непременно, ты ж полумертвая.

– Но нельзя же так вот взять и уйти!

– Вот именно что можно. Если ты сию минуту не соберешь свои кости, считай, меня тут нет.

– Подожди!

Я сбросила босоножки. Лишь бы не остаться одной с мертвецом в этой глуши, среди кустов, смахивающих на Змея Горыныча!

– Скорее, не то легавые нагрянут!

Парень схватил мои туфли и быстро зашагал вперед. Гибкий, бесшумный, как ящерица. Он сразу же свернул с тропинки в чащу леса: наверное, хорошо знал местность. Я мчалась за ним, спотыкаясь о коряги, вырываясь из цепких объятий можжевельника, и вскоре потеряла ориентацию в пространстве и времени. Только дыхание надсадно хрипело в легких.

– Ты на тачке прикатила? – Парень внезапно остановился.

– Да… – Я даже не удивилась, откуда он знает.

– И где она? У ворот?

Он снова растворился в темноте, я рванулась следом.

– Нет. Осталась у поворота с шоссе. Мне казалось, что оттуда уже недалеко, но дом стоит намного дальше от дороги, чем я думала. У меня нет чувства расстояния.

Нырнув под лапы развесистой ели, парень вывел меня на лесную дорогу. Под ногами зашелестели камешки, больно впиваясь в босые ноги. Отсюда ясно слышался шум шоссе, в свете фар изредка проезжавших машин деревья отбрасывали на дорогу причудливые тени. Еще несколько минут быстрой ходьбы – и мы наткнулись на мою «симку».

– Поведу я, – распорядился шпаненок.

Я безропотно отдала ключи.

– Это какая же дурость – надевать туфли, в которых нельзя ходить! – Он кинул мне на колени мои босоножки и сел за руль. – Я не потому разулась – наступила в кровь…

– Тогда ты у нас умница, а кошка дурочка! Легавые непременно взяли бы след.

Такое мне даже в голову не приходило, просто одна мысль о том, что на туфлях у меня кровь человека, вызывала ужас. Но я не стала ничего объяснять.

– Крутая у тебя тачка. Будем надеяться, ни кто ее не заметил, – буркнул подросток.

Мы выехали на пустынное шоссе. В ложбине маячил свет фар далеких еще машин.

– Ты зачем сюда приехала?

– Не твое дело…

– И мое тоже. Мы же вместе смываемся с места преступления, где убили человека.

– Откуда ты знаешь? Может, он сам упал и разбился…

– Знаю.

– Ты меня здорово напугал…

– Если уж на то пошло, то напугала. Я женщина.

Я готова была поклясться, что еще секунду назад разговаривала с мальчишкой. Но он все время прятался под покровом темноты. Я видела только силуэт, но на опушке леса передо мной на миг возникло нежное личико в обрамлении густых черных кудрей, улыбка в уголках губ, огромные глаза и изогнутые переливчатые ресницы. Очаровательная головка ангелочка Мурильо, любившего рисовать одухотворенных святых и прелестных мальчиков.

– Ты похожа на мальчишку.

– Иногда, когда мне это нужно. Перед тобой мне нечего выпендриваться.

– Ты меня знаешь?..

– Немножко, Гая. Ты ведь так подписываешь свои работы? Да не трусь, я тебе добра желаю.

– А кто ты?

– Хороший вопрос. Человек все время сам себя лепит, как скульптор, когда добавляет глину в бесформенный ком. Знаешь, что сказал один древнегреческий фраер, когда загляделся на текущую мимо реку?

– Очень красиво, А если без философии?

– Зови меня Барракуда.

– Но это же хищная рыба…

– Именно так меня и зовут.

А почему бы и нет? Чем не имечко для Горя-Злосчастья неведомого пола, которое появилось из кошмарных можжевеловых зарослей, выстриженных под многоглавых ящеров, мерзких гадов с шипастыми лапами… Обитатель сатанинского зоопарка.

– В записной книжке убитого адрес твоей квартиры и театра, для которого ты шьешь костюмы, – сообщило Горе-Злосчастье.

– Ты обыскал труп?

Я невольно продолжала разговаривать как бы с мальчиком, а ОНО не возражало. На мой ужас не прореагировало.

– И еще объявление из «Жиче Варшавы».

Я молчала. Содержание этого объявления я знала наизусть. Моя мать вырезала и сохранила его. Из-за него она не спала ночами, а меня эти несколько газетных строк язвили, как терновый венец, воскрешая события, которые я не желала помнить.

В душе вскипала ярость. Какая сволочь присвоила себе право тревожить едва зажившие душевные раны?! Догадываюсь… но знать не желаю, кто прикрылся псевдонимом «Вознаграждение». Я заперла прошлое на замок.

Среди тех, кто подвизается в прикладном искусстве, я известна как Гая – анаграмма моего детского прозвища Яга… Фамилия у меня по мужу, про девичью давно забыла. Когда-то ее носили почти все жители огромной деревни, которые со временем рассеялись по всей Польше. Вряд ли кто-то мог напасть на мой след, тем более что не меня, собственно, искали. Вот оно, то объявление:

Лиц, располагающих сведениями о Ядвиге Бортник-Суражинской, родившейся в 1939 году в селе Вигайны, просят написать в бюро объявлений в Варшаве, а/я номер… Возмещение всех расходов гарантируется. «Вознаграждение».

– Неужели тебе не интересно? – приставало ко мне Горе-Злосчастье.

– Теперь понятно, почему ты мной занялся. Не надо мне было оттуда убегать, и уж во всяком случае не с тобой. М-да, я все-таки потеряла голову. Но от меня ты ничего не получишь.

– Барракуда расхохоталась. – Очень рада, что у тебя хорошее настроение. И что тебя рассмешило?

– Один раз в жизни взбрело в голову помочь человеку – и вот, пожалуйста: за падлу приняли…

– А что, я ошиблась? И это так смешно?

– Шантажировать тебя я не собираюсь, уясни себе раз и навсегда. А убитого зовут Винцентий Барашко. Слышала такую кликуху?

– Не уверена, но, по-моему, да…

Мне вдруг пришло в голову, что убийство могло произойти из-за меня. Я опоздала и потому осталась в живых. Парадокс: неужели моя привычка вечно опаздывать на сей раз спасла мне жизнь? Я не явилась на собственное убийство. Только кому и зачем меня убивать?

– С кем ты назначила встречу в Ориле?

– А кто живет на этой кладбищенской даче? – Я не собиралась ничего рассказывать.

– Совсем даже она не кладбищенская. Принадлежит Этеру Станнингтону, представителю колумбийского консорциума кофейных плантаторов, центральное представительство в Нью-Йорке. Но в Варшаве его нет.

– Тот, кто со мной говорил, назвался Станнингтоном. Но имени не называл.

– Гая, Гая, да никто из Станнингтонов не желает твоей смерти…

– А сколько их, этих Станнингтонов?

– Двое. Пендрагон и Этер. Отец и сын.

– А ты откуда все это знаешь? Ты у них работаешь?

– Знаю. Откуда – не спрашивай. Не отвечу. Ты как с ними договорилась?

– Я сама назначила время. Должна была приехать в девять, а приехала только в одиннадцатом часу.

– Поздновато для свиданий.