Князь Святослав - Николай Кочин

Николай Иванович Кочин

Князь Святослав

Глава I.

ПИР СВЯТОСЛАВА

К приезду князя с Востока и готовились по-княжески. В котлах варили двух молодых волов, да трёх баранов, да трёх кабанов. Да жарили три десятка тетеревов, да четыре десятка гусей, да уток, да кур. Пшённая каша варилась с коровьим маслом и мёдом, а кисель с сытой… А на закуску боярам закоптили двадцать окороков ветчины, да солонины три кадки готовы, да яиц в скорлупе пятьсот, да сыру сто кругов. Из Ольвии привезли свежую осетрину — четыре воза. Наварили меду, пива, квасу, свалят с ног, вот какая крепость. Из Корсуня осталось привезённое греческое вино. И еды Хватит и хмельного вдоволь. А так как сам князь до всего этого не большой охотник, так для него жарится молодой жеребёнок, медвежатина, журавли, зайчатина…

Тень неудовольствия покрыла лицо княгини Ольги. Повар спохватился, что напоминание о грубых, степных, походных, языческих склонностях князя-сына всегда причиняло матери боль и поторопился замять разговор.

— Для христиан-бояр и дружинников по случаю поста зажарена рыба, варится горох, да готовятся медовые пироги… А для тебя, княгиня, и всех христиан при дворе я испёк просфоры, сейчас их вынесут…

Повар стер фартуком с мясистого раскалённого лица капли пота и облегчённо вздохнул. Буря миновала, княгинино лицо стало опять приветливым. На серебряном блюде вынесли пшеничные белые просфоры с выпеченным на верхней части изображением креста. Княгиня Ольга перекрестилась и потрогала просфоры руками, разглядывая изображения греческих букв. Они были чётко выпечены. Она велела просфоры отослать в терем, а повару сказала:

— Медвежатину и конину, а также прочую погань варите в другом помещении, чтобы дух не проникал на кухню для всех. Затворяйте плотнее двери…

— Я так и делаю, княгинюшка… Но князь узнает — шею свернёт.

Она отпустила повара и пошла по двору мимо кухни, кладовых, погребов, конюшен и бань. Всюду виделось оживление. Дворцовые холопы скребли и чистили коней, сбрую, обметали пыль в кладовых и амбарах, готовя их к приёму сокровищ, которые вёз князь с Востока. Из кухни выбегали стряхнуть с себя жар. Гриди с огромными вазами и блюдами то и дело перебегали двор, из кухни в гридницу, перекликаясь, проверяя распоряжения княгини и на ходу уминая за обе щеки сыр, зайчатину или варёные овощи. На дворе расставлялись столы для простого народа с говядиной; бочки мёда, пива, браги; плетюхи ивовые с калёными орехами, с сочнями, с лепёшками.

Княгиня Ольга, несмотря на свои шестьдесят пять лет, ещё держалась прямо, ступала твёрдо, опираясь на костыль и даже более проворно, чем это позволяли лета. События волновали её, она не могла сидеть на месте. Два года она не видела непоседливого сына, которого любила страстно, но с которым должна была вести внутреннюю, никому незримую, изнуряющую борьбу, пробуя повернуть его интересы в сторону земских дел и христианской веры. Воинственность сына пугала её, грандиозные его замыслы устрашали. Всё управление Киевской Русью лежало на её плечах, а это становилось уже непосильным делом. Она не была уверена в благополучном возвращении сына с Востока, и когда гонец прибыл утром и сообщил, что князь едет с большой добычей домой, она отслужила молебен в дворцовой часовне, помещавшейся под теремом, долго и горячо молилась и теперь была в радости, которую омрачала всё же тайная тревога: что будет делать князь по возвращении из похода? Угомонится ли, вернётся ли к семье, к очагу, к внутреннему устройству земли, которое легло на плечи старухи-матери? Прекратится ли эта, подтачивающая её силы, война с сыном, умрёт ли мать спокойно, похороненная наследником-христианином? Где-то в душе прятался робкий страх за его судьбу. Настороженная ко всякого рода отдалённым походам от неудач своего мужа-Игоря, ходившего на берега Хазарского моря и оставившего там дружину, пытавшегося вынудить Царьград к выгодным торговым соглашениям и опять оставившего в море свою дружину и, наконец, растерзанного древлянами, Ольга видела, что сын из этого не извлёк урока…

Она пошла на чердак терема и через слуховое окно стала смотреть на приближающееся к Киеву войско Святослава. По одному только виду гарцующих всадников и бодрых пеших воинов, по количеству поклажи на повозках можно было заключить, что сын возвращается с победой. Ольга перекрестилась и сошла вниз. Она ждала сына с особой торжественностью. Все слуги, гриди и сама она были празднично одеты. На княгине — шёлковое чёрное покрывало, завязанное под подбородком. Из-под него виднелось верхнее платье византийского шитья — царственного пурпурного цвета, с широкими рукавами, с широкой жёлтой полосой на подоле. Платье перехвачено шёлковым поясом. Остроносые сафьяновые башмачки наведены золотом. Так она нарядилась только для встречи сына. Это было сделано в подражание византийским императрицам.

Летом 966 года князь закончил двухлетний поход.

Из Киева поплыл Святослав по Десне на Оку через земли северянского племени, которое уже было под рукою князя. Он заявился к вятичам и спросил их:

— Кому дань даёте?

— Хазарам дань даём по шлягу с рыла…

— Будете под моей рукой, — сказал он, и поплыл дальше — на Каму.

На Каме он полонил город Булгар, спустился вниз — полонил буртасов, спустился по Волге ещё ниже — и разрушил Хазарскую державу. Он пошёл дальше в горы — между двух морей, завоевал ясов и касогов. Хазары, с которыми воевал ещё Олег и которые брали до него дань и с полян и с северян — теперь были обессилены. Волга стала русской рекой, а все восточные славяне объединены были под одну княжескую руку. С тех пор и беглые русские люди, оседавшие на вольных землях по обеим сторонам Керченского пролива (их звали бродниками) были присоединены Святославом к Киевской земле, а сама местность стала называться Тму-Тараканская Русь.

Русские земли очутились впритык с владениями греков в Крыму.

Ольга увидела, как улицы столицы стали заполняться отрядами дружины и воинов. Секиры их и шлемы отражали блеск солнца. Бесконечно тянулись повозки, нагруженные тюками, их везли степные кони и тяжёлые волы. Верблюды, колыхаясь, несли на спинах огромные узлы с добычей. Повозок и верблюдов было такое множество, что Ольга не верила собственным глазам. Военачальники и часть дружины, приближенные к князю, ехали на конях, богато убранных восточной сбруей и коврами. Впереди на белом коне ехал сын её — князь Святослав, которому не исполнилось ещё и двадцати пяти лет, но который совершал уже дальние походы, выигрывал все битвы и который проявлял такую воинственность, что мать не знала — радоваться тому или горевать.

Киевляне встречали войско восторженными криками, и город превратился в огромное сборище, в котором всё двигалось, шумело и дышало сознанием счастливо завершённого похода, в исходе которого многие сомневались, припоминая горестную гибель Игоревой дружины на берегах Итиля. За князем следовали знатные пленники: визири Багдадского Халифа, наместники Хазарского кагана, их жены и дети, в пышных цветных восточных одеждах. Затем шли со своими гаремами и боярами царьки Волжской Болгарии в плетёных кольцах, в бронзовых браслетах на руках и ногах… И когда часть этой процессии подошла к воротам княжеского дворца и Святослав сошёл с коня, молодой, ловкий, сильный, бодрый, загорелый, со счастливым сиянием голубых приветливых глаз — Ольга кинулась к нему и повисла на шее. Князь, который считал, что суровому воину не пристали слезы и шумные изъявления чувств на глазах у посторонних, спрятался от дружины, расцеловал свою мать и растрогался.

— У этих чудаков, которые так пышно одеваются, все- таки нет бань, — сказал он, отстёгивая с бедра обоюдоострый широкий меч с тяжёлой ручкой и отдавая его гриде. — Нам бы, матушка, помыться. Два года не мылись. Почернели как сарацины в пустыне.

— Баня готова, — сказала Ольга. — Иди, помойся вволю. Вон Малуша тебя и помоет… Видишь, вся зарделась от счастья. Соскучилась бабынька.

Малуша была любечанка, пленница князя такой красоты, что он взял её в наложницы. Ольга сделала её своей ключницей, а брата её Добрыню конюхом при княжеском дворе. Малуша полногрудая, полнолицая, с синими глазами, в кокошнике с золотыми подвесками, подаренными князем, вся налитая ожиданием, держала за руку сына Владимира, прижитого от князя. Святослав имел несколько жён, которых приискала ему мать из самых знатных семей Киева, но любил он только Малушу.

Жены, пышно и броско разодетые, стояли, выстроившись в ряд. Но Святослав как барс метнулся мимо них к Малуше, стоящей в стороне с сыном. Он подхватил её как пушинку на одну руку, сына на другую и понёс их в горницу (миловаться с женщинами и нежничать с детьми на виду у всех он считал зазорным для витязя).