Дочь посла - Анвер Бикчентаев

Анвер Гадеевич Бикчентаев

Дочь посла

Меня зовут Шаура

Вот вам моя рука! Давайте сразу познакомимся, меня зовут Шаура. Я терпеть не могу девочек, которые задаются, задирают нос, не желают ни с кем знаться, одним словом — важничают.

Такая уж у меня натура — люблю знакомиться. Ужасно люблю! Если бы я могла, то перезнакомилась бы со всеми людьми на белом свете… «Но это невозможно, — говорит мама. — Всей твоей жизни не хватит даже для того, чтобы только пожать руку каждому, кто живет в нашей стране».

Я всегда рассказываю о себе не таясь, наверное потому, что мне, собственно говоря, нечего и скрывать… В нашем дворе ни одна тетя не сознается, пожалуй, сколько ей лет. Не понимаю, зачем скрывать свой возраст?

Мне, например, двенадцать лет. Родилась я в такое время, когда почти никого не бывает в городе, когда люди еще отдыхают в пионерских лагерях или в деревне, — девятого августа. Поэтому ни один день моего рождения не отмечали как следует: то меня дома нет, то нет моих друзей.

Я живу в городе Уфе, на Лунном проспекте, дом номер пять. Проспект наш совсем новый, его назвали в честь той самой ракеты, которая пролетала близко от Луны, сфотографировала ее с обратной стороны и направилась куда-то дальше, в сторону Солнца.

Вы не думайте, что я всегда жила в Уфе. Раньше мы были жителями небольшого города Ишимбая, об этом все соседи знают, потом переехали в рабочий поселок Серафимовка. Так было, когда мой папа работал в Башкирии.

Но как только стало известно, что ему придется поехать в командировку в далекую страну, папа перевез нас в город Уфу, где мы жили, оказывается, и раньше, когда еще меня не было на свете… А сейчас папы опять нет дома, его командировали на этот раз в Индию. Вы, возможно, догадались, что он у меня нефтяник и поехал за Гималайские горы открывать нефть.

Моя мама частенько называет папу «нашим кочевником». Я на это не обижаюсь. Как же иначе назовешь его, если он кочует с одной буровой на вторую, из одной страны в другую!

А мама работает поваром в столовой номер пять. И выходит, что у нас все на пять: номер столовой, где работает мама, номер дома, где мы живем, даже номер нашей квартиры… Только вот наши отметки не всегда нам удается дотянуть до пяти…

Произнося слово «наши», я, конечно, имела в виду своего брата Урака. Такое имя ему дали не в честь того урака — серпа, которым раньше хлеба жали. Как объяснила мне мама, имя Урак произошло от сочетания двух слов: Урал и Ак-Идель — так по-башкирски называют реку Белую; мои родители взяли от этих слов по две начальные буквы, и получилось красивое имя.

Раньше, оказывается, среди взрослых была такая мода: каждый придумывал своему ребенку имя, которого нет ни у кого другого. У нас во дворе есть мальчик — Дальвос. Это означает Дальний Восток.

Ребята с нашей улицы никак не хотели считаться с Уралом и Ак-Иделью, продолжая дразнить моего брата серпом.

Брату моему это надоело, и он сам себя переименовал в Мусу. А это имя в нашем народе очень почитается: его носил поэт Муса Джалиль и носит дважды Герой Советского Союза военный летчик Муса Гареев, наш земляк.

Если бы всем детям разрешили самим себе выбирать имена, будьте уверены, я бы тоже не растерялась — ведь так много красивых имен на свете! Но и Шаура вовсе не такое имя, за которое приходится краснеть.

Мы оба учимся в тридцать девятой школе, в пятом классе, хотя Муса и старше меня на десять месяцев и одну неделю. Школу нашу я не променяю ни на какую другую, потому что мы выпускаем печатный журнал под названием «Уфимская весна». На четвертом этаже в большом классе открыли швейную мастерскую, где мы учимся шить и вышивать. К тому же мы собираем грузовую машину из старых частей. Некоторые говорят, что она у нас не будет ходить, но я этому не верю. Мальчишки тоже.

У себя во дворе, да и в школе, мы частенько болтали о том, что наш папа работает в далекой Индии и помогает индийцам открывать нефть.

При случае мы не упускали возможности и похвастаться этим. Иной раз я важно говорила:

— Стоит нам с Мусой захотеть, и мы тоже поедем в Индию…

Девочки, понятно, завидовали, им тоже хотелось иметь такого папу, чтобы можно было к нему поехать. Мальчишки поддразнивали меня, снисходительно спрашивали:

— Кто вас туда пустит?

— Папа затребует, и все тут! — с достоинством отвечала я, хотя мама и утверждала, что это невозможно.

Дальвос, сузив свои хитрые карие глаза, бывало, говорил:

— Ну, допустим, вы попали в Индию. А чем же вы там, скажите, займетесь?

Но мы сами не знали, чем мы займемся в Индии.

— Индия — это такая страна… — неопределенно тянула я, а Муса, если оказывался тут, пытаясь спасти меня, а возможно, и себя, важно замечал:

— Не будем гадать, там увидим!

Вот как будто и все о себе. Теперь я вам расскажу о том, почему мой брат оказался не моим братом.

Почему мой брат оказался не моим братом

Если бы к нам в то утро не заглянула недобрая старуха, быть может, тайна моего брата так и осталась бы тайной и нам, конечно, никогда не пришлось бы помышлять о побеге из родного дома… Однако расскажу все по порядку.

В то утро — кажется, это был понедельник — я сидела за круглым столом и писала сочинение на английском языке… А мой брат стоял в соседней комнате у окна. Я видела его в зеркало. Меня очень занимало, почему он так долго стоит возле окна и что он такое интересное заметил, но я боялась шевельнуться. Стоит мне подняться из-за стола, потом мне уже ни за что снова не сесть за уроки.

Вдруг он громко прошептал:

— Наконец-то!

Тут, возможно, кто и усидел бы, но только не я. Хочешь не хочешь, пришлось выглянуть в окно. Как это я сразу не догадалась — в наш скворечник прилетели скворцы! Проворные птицы с махонькими крыльями то кружились у своего будущего островерхого новенького дома, то взмывали ввысь. Вот один из них сел на крышу скворечника, а второй юркнул внутрь. Они суетились, как девочки перед экзаменом.

— Весна пришла! — обрадовалась я, краешком глаза следя за озорными птицами.

Моего брата подчас невозможно заставить разговориться, иногда он молчит, словно в рот воды набрал; но иногда с ним что-то происходит, и он болтает почем зря.

— Кругом вон сколько снега! — буркнул он, указав на почерневшие слоеные бугорки. — Какая еще тебе весна!

Разве я могла с ним согласиться?

— В тени, конечно, растает не скоро, — не сдавалась я, — а ты взгляни на крыши — ни одного белого пятна! Все давным-давно растаяло…

Я не знаю, чем бы закончился наш спор, может быть и потасовкой, но в этот миг кто-то постучал в нашу дверь. Я сразу догадалась, что стучится посторонний: свой бы нажал на кнопку звонка.

— Ступай открой! — приказал Муса.

— Иди сам, — ответила я, на всякий случай отодвигаясь от него. — Твой черед.

Да разве его переспоришь! Пришлось-таки мне открывать дверь.

Я была права: в дверях стояла незнакомая старуха, невысокая, укутанная в большую черную шаль, какую обычно носят в самые злые январские морозы. Неужели она зябнет в апреле? Просто невероятно!

— Вам кого? — спросила я, совершенно уверенная, что она перепутала двери. Почему-то все чужие люди сперва стучатся к нам, хотя мы и живем на втором этаже.

— Не тут ли живет Шамсикамар-килен? — спросила она и, не дожидаясь моего ответа, шмыгнула в комнату.

Шамсикамар — наша мама, но эту старуху мы никогда в глаза не видали, поэтому больше всего удивила нас уверенность, с какой она вошла в нашу квартиру, точно в родной дом вернулась. Не спросив разрешения, бросила платок на спинку стула, повесила пальто на вешалку и, сняв подшитые валенки, поставила их рядышком возле двери.

Незваная гостья мне совсем не понравилась. Я даже подумала, что не стоило, пожалуй, и открывать ей.

Лицо у нее было совсем крошечное, с блюдечко, нос маленький и красненький, точно раздавленная земляника, а изо рта, когда она шамкала, торчал один-единственный желтый и кривой зуб с черной макушкой.

Надо было что-то сказать ей. Мама, встречая односельчан, обычно говорила: «Какой добрый ветер забросил вас в наши края?» — или просто спрашивала: «Как живем-поживаем?..»

Мне тоже хотелось быть вежливой и гостеприимной хозяйкой, как мама. Поэтому я мягко спросила:

— Скажите, пожалуйста, какой ветер задул вас к нам?

Старуха протерла слезящиеся глаза краешком белого платка, со стула пересела на диван и только после этого обратила внимание на меня.

— Ты, доченька, спрашиваешь, кто я такая? Я, моя милая, из того же аула, что и твоя мама. Значит, из Султанмурата… Приехала я сюда к сыну, он у меня по торговой части служит, да вспомнила про вас. До поезда у меня есть время — дай-ка, думаю, загляну к Шамсикамар-килен! Разве ее нет дома?

— Она на работе, — сказала я. — Вот-вот должна вернуться.