Два оттенка грубости - Елена Тасманова

Тасманова Елена

Два оттенка грубости

Елена Тасманова

Два оттенка грубости

Боящийся несовершенен в любви.

Женщины не умеют писать о постели. Просто ужасно боятся быть серьезными ("Господи, кто-нибудь подумает, что я всерьез мечтаю о члене"). Все некоммерческие откровенности, выплывающие из-под пера женщины, оказываются либо ерничеством, сдобренным туповатым несмешным бабским юмором, либо тотальным осмеянием интимных отношений как таковых. Желаете другого? Предпочитайте авторов-мужчин. А пока все написанное мной ниже подчиняется правилу, указанному выше. За исключением...

* * *

...того, что все это чистая правда - мне слегка за тридцать, у меня есть муж, который согласен чистить мне по вечерам туфли и отпускать на работу, где я провожу восемь и больше часов в окружении мужчин. Я не занимаюсь на работе любовью, собственно, и об этом мне пока написать нечего. На работе я - нечто вроде художника-дизайнера, хотя рисовать я определенно не умею. Разве только ежика. Его я сумела-бы нарисовать. Послушайте.

Оглядываясь назад, я признаю, что не всегда была городской ухоженой дамой. Когда-то я была семнадцатилетней девчонкой, и работала продавщицей (фу!) в придорожном кафе в километре от трассы Киев - N. Гораздо пухлее, чем сейчас, плюс умопомрачительный жирный макияж, напоминающий маску клоуна - такой я была в то пыльное время. Я заканчивала техникум в районном центре, мои родители жили в деревне, там-же обитала и я. У меня был парень, который в описываемое время служил бог знает где, и несколько местных подруг. Считая себя не слишком глупой, я собиралась жить лучшей жизнью, чем близкие для меня планировали, хотя все о жизни я представляла примерно, а остальное - еще более приблизительно. А однажды я получила слепой удар, который разворотил мои тогдашние представления об окружающей среде и мужчинах, обитающих в ней.

Весь тот день было жарко, тускло, и противно. Ближе к вечеру меня отправили на склад (который являлся обыкновенной кладовкой) за мукой, из которой толстая Нюся собиралась лепить пончики по 45 коп. Я набрала муки в целлофан, отнесла все Нюсе, и отправилась на задний дворик отмываться от муки и от всего того, что накопилось за день. Я спустила мой мучно-синий халат до локтей, и старательно вымыла лицо и шею. Свеженький макияж я собиралась сделать чуть позже, перед самым уходом домой.

Меня окликнул наш подсобник Коля (грузчиков, как и сантехников, обычно зовут Колями):

- Олена, ходь сюды!

- Шо? - вопросительно гаркнула я.

Коля проводил рабочий день, подремывая под навесом. Сейчас же он отчаянно махал мне рукой от калитки, которая выводила наружу. Весь его вид говорил о том, что дело не терпит отлагательств. Первая мысль, которая мелькнула у меня в голове, была о том, что мой парень (неважно, как его звали), совершенно неожиданно вернулся из армии. В отпуск. Почему-то я боялась этого больше всего. Мне казалось, что тогда он наконец возьмет с меня все то, что не успел в ночь перед призывом.

Как дура, я поспешила к калитке, совершенно забыв, что лицо у меня голое, что яйцо. Волновалась я, конечно, напрасно. Просто Коле нужна была водка. Точнее, не совсем Коле, хотя и он бы не отказался.

Я увидела сидящего на корточках темноволосого мужчину в солнцезащитных очках. Тогда мне показалось, что ему лет сорок или пятьдесят - на самом деле, как я теперь понимаю, ему было около тридцати пяти, не больше. На обочине дороги я заметила автомашину марки "жигули". Как потом оказалось, я была не права в отношении марки, но дело не в этом. Мужчине в очках срочно требовалось две бутылки водки, так сказал мне Коля.

- Да нема у меня водки, - растерянно сказала я, и посмотрела вниз, на клиента.

- Запытай у Шуры, - авторитетно посоветовал Коля. - У ней есть.

- Спроси сам, - автоматически сказала я. Меня охватило странное чувство. Я могла поклястся, что этот мужик на корточках смотрел на меня как-то вызывающе. Я осознавала, что я стою перед ним в легком коротком халате, открывающим колени и бедра, к тому же открывающийся ему вид снизу особенно удачен. Но тут клиент поднялся, и ткнул пальцем по направлению к Коле.

- Свободен, - негромко, но совершенно четко произнес он. По сути дела это был приказ. Так говорят очень уверенные в себе люди, не сомневаясь в том, что их приказ будет выполнен.

Коля открыл рот и беззвучно пошевелил губами. Наверное, он был слегка потрясен. Почесав под мышкой, он повернулся, и направился внутрь дворика, очевидно к своему навесу. До нас донеслось неразборчивое бурчание, которым Коля высказывал свое недовольство к такому повороту дела.

- Я пойду, - пролепетала я.

Мужчина повернулся ко мне и снял очки. Глаза у него были, как ни странно, грустные. Серые и грустные. Он был не слишко аккуратно побрит, но тщательно подстрижен. Тонкие губы, и подбородок с ямочкой. На нем была темно-бордовая сорочка с коротким рукавом, и помятые коричневые джинсы.

- Послушай, - сказал он негромко, спокойно меня разглядывая, - я вижу, ты серьезная девочка. - Он так и сказал - "девочка", и меня это задело. Почему-то девочкам ужасно не нравится, когда их так называют, даже если они такими являются. Я вот была наполовину девочкой - не буду вдаваться в подробности, может быть, позже.

- Я... я... - на меня напал словесный тик.

- Стоп, - быстро сказал он. - Достань мне самогона. Литр, два, три. В деревне. Можешь? - Он пристально смотрел на меня, и эти серые глаза меня гипнотизировали.

Я молчала, пригвожденная к месту его взглядом.

- Поехали, - сказал он мне. - Поехали в вашу деревню. Ты мне покажешь, где взять, а я возьму сам. - И тут из накладного кармана сорочки он достал очень знакомую мне бумажку. Она была такая красненькая, очень симпатичная на вид. Это была советская десятка. Червонец. Одна треть моей стипендии.

Он протянул руку и всунул червонец мне за пазуху. Я была настолько заторможена, что позволила ему это сделать, и не пошевелила пальцем, чтобы достойно выйти из ситуации. Я только сказала:

- Угм.

Он взял меня за предплечье, и повел к стоящей на обочине машине. Я не сопротивлялась. Как совершенная дура, я забралась на переднее сиденье, а он сел спереди и завел мотор. Теперь я понимаю, что он был кем-то вроде экстрасенса, но тогда я таких слов не знала.

Я только спросила: - А шо это за "жигули"?

Он покачал головой..

- Это не "жигули". Фиат.

Мы проехали несколько километров и свернули на дорогу, ведущую в деревню. Мне не случалось покупать самогон, но я точно знала, где он есть. Он остановил "фиат" на въезде, и повернулся ко мне.

- Где? - спросил он.

- Там, - пискнула я, указывая куда-то вдаль. Я хотела показать ему третью улицу (из трех имеющихся), где жила веселая семья из десяти человек, все работали на сахарной свекле, и активно варили бедовый самогон. К ним приезжали даже из райцентра.

Он меня не понял, и сдвинул брови.

- Может быть, сама сходишь?

Я сказала: - Угм.

Он запустил руку в карман и вытащил несколько хрустящих бумажек. - Держи.

Через десять минут я уже брела назад, таща трехлитровый бутыль и припадая на одну ногу - у правого шлепанца слетела застежка. Он вышел навстречу, и принял у меня ношу. Затем мы сели в машину, и он тронулся с места. Он не спрашивал у меня, хочу ли я с ним ехать. Он не сказал ни слова. А я была в совершенном забвении. Отстраненно я чувствовала, что меня к нему притягивает. Еще там, на заднем дворике кафе он зацепил меня каким-то крючком, и с того времени нить между нами становилась все короче и короче. А когда он заглушил мотор в посадке у дороги, я почувствовала, что мне конец.

Это острое чувство принадлежности сковало мне тело. Я сидела на переднем сиденье, держась за ручку двери. Мои колени были стиснуты. Шея одеревенела. А он спокойно копался в бардачке передо мной, доставая оттуда алюминиевые кружки и какие-то свертки. В свертках оказалась колбаса, хлеб, и банка с маленькими сине-черными овальными плодами, напоминающими сливы.

Он разлил самогон по кружкам, и нарезал колбасы. Я даже не подумала, как он собирается потом управлять своим "фиатом". Протянув мне кружку, где плескалась мутная жидкость, он просто сказал:

- Давай.

И я дала. Выхлебав до половины, и отставила кружку и положила в рот кусочек колбасы. Затем я икнула. Мне стало хорошо, как обычно бывает с девушками после ста граммов самогона. Я указала на черные сливки в банке и сказала:

- Я это буду есть.

Он сказал:

- Пожалуйста.

Он открыл банку, пальцами вытащил одну сливку, и положил ее мне в рот. Я немедленно захлопнула рот, чуть не прикусив его пальцы, и принялась жевать. Вкус был слишком невероятный, чтобы его можно было как-то описать.

- Вкусная сливка.

- Что-что? - спросил он. - Как ты сказала?

- Это... - мозги у меня немного путались, - я про сливки.

- Это оливки, - сказал он мне спокойно.

И протянул мне еще одну оливку. Я съела и ее, а на третий раз я задержала его руку. Я ела эту его оливку, а его пальцы были у меня во рту. Я все съела, но пальцы остались. Я начала сосать его пальцы.