Билет в один конец (сборник) - Валерий Козырев

Валерий Козырев

Билет в один конец

«Потому что тесны врата и узок путь,

ведущие в жизнь, и немногие находят их».

Валентин

Пила была отличная, новая модель «Урал-5». Валентин сам недавно получил её со склада. Произвёл «обкатку» согласно приложенной к ней инструкции, хотя раньше этих самых инструкций даже не читал; но уж больно понравилась ему эта бензиновая красавица, выкрашенная в рыжий цвет. И она, как бы в благодарность, вела себя примерно – заводилась с пол-оборота, работала чуть слышно и даже на полной мощности не резала слух.

Работа Валентину нравилась: одна из самих мужественных профессий в мире – вальщик леса; к валке деревьев он не относился как к истреблению живой природы: всему на свете есть предел. Если дерево перезреет на корню, то потеряет свою ценность. Природу и стихию Валентин полюбил с детства. Отец, заядлый рыболов и грибник, с раннего возраста брал его с собой на реку и в лес. Поэтому когда стал вопрос о выборе профессии, он не раздумывал долго и поступил в лесной техникум. После техникума – служба в армии, за двумя границами от родного дома, в годы самого разгара холодной войны рядом со страной, являющейся потенциальным противником. Изматывающие танковые учения, дозоры, наряды. Два года испытаний на прочность духа, два года хорошей жизненной школы. После армии – промысловый флот. Дружная команда, тяжелая и небезопасная рыбацкая работа, шторма, вахты, подвахты. Это были ещё последующие два года – насыщенные, захватывающие, полные острых ощущений. Но если у тебя нет определенных жизненных целей, то зачастую сворачиваешь на лёгкую, заманчивую, – так как есть в этом нечто запретное и оттого влекущее, уже многими проторенную дорогу. Это – беспробудная, после трёхмесячного пребывания в море, пьянка на берегу, вперемешку со всевозможными приключениями, которыми так богаты портовые города.

Потом тяжёлые отходняки, когда деньги уже пропиты и растрачены на приветливых ресторанных девиц, и в душе, разламывая голову, помещается лишь одно желание – где-нибудь опохмелиться. Затем снова промысел и – снова берег с уже предсказуемым исходом. Двигаться в этом направлении и дальше – означало разделить судьбу тех, кто уже прошёл по этому пути до него, и в не столь отдалённом будущем быть списанным с флота за неоднократное опоздание на отход траулера. Затем устроиться в другой флот, которых на улице под названием Траловая, змеей огибающей рыбный порт, было с десяток. Но, перемещаясь по накатанной вниз, вскоре быть уволенным и оттуда. И, в конце концов, стать бичом, сшибающим деньги у знакомых, с которыми некогда делил тяжёлые рыбацкие будни.

Уволился Валентин по собственному желанию. Покинул портовый город, который так полюбил за эти годы, и уехал на Урал. Но места себе не находил. По ночам снился порт, друзья, море… Говорят, море обладает чарующей силой. Валентин теперь как никогда понимал ребят, которые уволились с флота по разным причинам, а вскоре он уже вновь встречал их у конторы промысловой базы. Но жизнь закрутила так, что он не вернулся в портовый город, а уехал в далёкий северный край. Когда Валентин оказался на делянке и окунулся в жизнь лесоповала, то каждой клеточкой своего естества ощутил, что возвратился в свою стихию: тайга без конца и без края, нелёгкий труд лесоповала и слегка волнующее чувство опасности, придающее работе особый, ни с чем не сравнимый колорит.

Вальщики в бригаде работали без помощников, с одной стороны это была экономия денег, а с другой – помощниками обычно ставили новичков, и проку от них всё равно было мало. Да и под лесину, не ровен час, могли попасть. Поэтому всю экипировку приходилось таскать самому. Пила, канистра с бензином, цепи, обычно перекинутые через грудь – как пулемётные ленты на картинах о гражданской войне. Снег местами выше колен.

На делянке оставалось совсем немного деревьев, впереди вырубка и за ней, вдалеке, темно-синяя полоса елового леса. Хотелось остановиться, сделать перекур. Но он решил, что лучше допилить. Подошёл к лесине, посмотрел вверх, отколупнул кору. Так и есть – сухая. Пилить сухую лиственницу – значит сразу же посадить цепь. Сухая лиственница – всё равно, что высохшая кость. Валентин решил, что пилить её не станет, а собьёт другой лесиной. Так поступил бы любой, имеющий чуточку опыта и склонный к безбашенным поступкам вальщик, ибо сия забава считалась грубейшим нарушением техники безопасности – сбиваемая лесина могла повести себя совершенно непредсказуемо. И история лесоповала знает немало примеров, когда именно в таких случаях вальщик получал тяжёлые травмы, да и не только травмы.

Падающая лесина задела сухостой только ветками, отчего тот покачнулся, но остался на корню. Валентин в сердцах сплюнул и направился к другому дереву, а сухая лесина, чуть отклонившись от удара веток, стала выпрямляться и, выпрямившись, по инерции пошла вперёд. Подломившись у гнилого корня, она рухнула на удаляющегося лесоруба. Кромка леса, синее небо, облака – всё вдруг перевернулось. И – как вспышка, последняя, нелепая мысль: «Вот это я напился».

Сколько он пролежал Валентин не помнил. С трудом открыл глаза и словно сквозь мутную красноватую пелену увидел ноги под верхушкой упавшего дерева. Потрогал лицо – кровь была ещё тёплая. «Значит, лежу недолго, не успела замерзнуть, – голова была на удивление ясной, – лежать на земле при минус тридцати долго не протяну, а искать меня начнут только после обеда…» Услышал, что где-то невдалеке работает трелёвочный трактор.

Собравшись с силами, сел. Пила лежала рядом, шина, на которую была надета новая цепь, упиралась в бок. Отрегулированная по особым правилам лесорубов она заглохла, лишь только выскользнула из рук – иначе перерезала бы пополам. Он попытался помахать рукой – не получилось. Тело было непослушным, чужим и он завалился набок. Когда вновь удалось сесть, увидел, что ребята сами, размахивая руками, бегут к нему. Первым подбежал тракторист. Он что-то кричал, из глаз его катились слёзы. Валентин понял, что произошло что-то страшное. Ему не хотелось выглядеть слабым и жалким и очень не хотелось умирать в свои двадцать пять лет. Потом появилась боль

– страшная, рвущая тело, поглощающая мысли, и что-то тёмное, неумолимо надвигаясь, стало гасить сознание. Это было самым страшным из того, что он когда-либо переживал в жизни. И на грани бессознательности, ощущая всю эту боль, он простонал, обращаясь к трактористу:

– Глаз, слышь, будь другом, добей, а…

И – провалился в тягучее черное небытие.

Первое, что Валентин услышал, когда пришёл в сознание – это как плачет его друг Женька. Тот дёргал его за рукав телогрейки и сквозь слёзы умолял:

– Валентин, не умирай! Слышь, не умирай! Мы же договорились, что в кабак пойдём… Слышь, Валентин, не умирай, слышь… мы ещё погуляем…

Затем он почувствовал, как ему в нос залили нашатырный спирт. Сознание окончательно вернулось к нему. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним тракториста Глазкова, которого в бригаде называли Глаз; в руках у того был пузырёк с нашатырным спиртом, в котором не хватало доброй половины. Валентин понял, что другую половину только что закатили ему в нос. Отборный флотский мат накрыл тракториста. Тот с облегчением вдохнул:

– Ну, всё, отошёл братка, теперь-то уж точно жить будет.

Ноги не двигались, несмотря на то, что лесину перепилили и убрали. Тело от груди и ниже было не своим, бесчувственным. Но была надежда, что это скоро пройдёт, что это просто какая-то случайность, дикое недоразумение. Валентин ещё не знал, что в его жизни произошла тяжелая трагедия. И, сидя на снегу, размазывая по лицу кровь, нашатырный спирт и снег, он входил в новую, полную трудностей и больше душевной, чем физической боли, жизнь…

Бригадир был опытный, бывалый лесоруб. Срубили две жерди, связали ремнями, на ремни положили Валентина, донесли до трактора и вместе с носилками положили на задний щит. Сами, придерживая носилки, сели по краям. Трактор медленно двинулся по вырубке к зимовью.

Весь последний год Валентин жил в каком-то странном ожидании. Это не было предчувствием чего-то нового, что несёт в себе обычно радость, надежду, а скорее – ожиданием неизвестного; пугающее чувство неумолимо надвигающейся и пока ещё никак себя не обнаруживающей, отчего состояние было ещё более гнетущим, опасности. Объяснение этому у него было только одно: то, что он чувствует – это следствие того, как он живет. И после очередной недельной попойки, когда ему было особенно тяжело и тошно, решил окончательно порвать с такой жизнью.

Нарколога долго не было, сидеть и ждать его среди серых, трясущихся, измождённых алкоголем личностей было не очень-то приятно. Наконец подошла смуглая симпатичная медсестра. Открывая кабинет, она обернулась к Валентину и почему-то спросила: