Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

Александр Шуваев

Цветок камнеломки

Пролог

– М-да-а, – задумчиво протянул Денисенко, – весело… А это точно?

– Как говорится, – ответил Феклистов, разводя руками, – категория сведений "А-один"… Ну, в крайнем случае, – "двойка". Но больше уступить не могу, и не просите.

Леонид Кириллович придерживался ЦеРеУ-шной классификации сведений по степени их надежности, и таковых градаций было – от "А-один" до "Е-пять" соответственно, по нисходящей. Оно, конечно, сбором сплетен и поддержанием циркуляции слухов занимались, почитай, все сотрудники "НИИАл", но Леню Феклистова можно было считать профессионалом. По мнению многих, он был занят вовсе не своим делом, поскольку, безусловно, был прирожденным разведчиком. Добывающим агентом, вербовщиком и аналитиком в одном лице. Нет, байки, безусловно, имели место. И слухи, любовно сконструированные с единственной целью посмотреть, что получится, – тоже. Но те, кто давно знали его, знали также, когда все всерьез. Так вот, – сейчас в разговоре участвовали исключительно те, кто знал его давно, прочно, и со всех сторон, и на этот раз было похоже, что все ОЧЕНЬ всерьез.

– А ведь как хорошо жили, – после тягостной паузы подхватил сорокапятилетний сэнээс Вадим Карнаух, – какие отчеты писали! Какие радужные планы исследований на будущий год и на пятилетку отсылали наверх! Как остроумно шутили по поводу тупарей, которым хватало ума платить нам за все за это деньги!

– Вадик, – прервал его излияния Илья Садальский, – заткнись, а? А то от твоих горьких истин отдает истерикой… Хотя и вправду – хорошо жили. Нормально так приспособились, – и поди ж ты!

Карнаух, послушно заткнувшись, вроде бы как оцепенел, и лицо его с каждой секундой выражало все большее смятение, плавно переходящее в панику. Очевидно, что-то подобное мог бы испытывать, разве что, только моллюск, внезапно извлеченный из раковины. Перспективы, множившиеся перед его внутренним взором, двоясь, навроде простейших, строились угрюмыми рядами и были, как на подбор, одна мрачнее другой.

Гельветов, последний из пятерки, курившей в институтском сортире, – втягивая щеки, затягивался мерзкой, сырой "Примой", что трещала в его желтых пальцах, источая зловещую черно-коричневую смолу, – и молчал. Такой же, как они, плоть от плоти, кровь от крови, сто сорок четыре в месяц, чем-то он все-таки отличался. Что-то такое, что трудно было выразить словами, в нем иногда чувствовалось. Карнаух, внезапно очнувшись, с невыразимой тоской вопросил, ни к кому особенно не обращаясь:

– Господи, но почему – мы? Почему с нас-то начали, гос-споди?

– А вот это как раз понятно, – неожиданно вступил Гельветов, – где-то там, – он неопределенно показал наверх, – начал очередную компанию за сокращение кадров, за экономию финансирования, за закрытие неперспективных тем, за всякую прочую херь… Начал, как водится, по алфавиту, а там "алмаз" идет аккурат за "азотом". Но, поскольку потом с каждым институтом разбираться придется все-таки поотдельности, их административного ража и энтузиазму хватит, максимум, до "З". В крайнем случае – до "К". Но уж никак не дальше "Л"… А кого бы это мне в "НИИАл" сократить? Что такое? Группа по исправлению внутренних дефектов ювелирных алмазов? Как интересно! И каковы же успехи за восемь лет существования? Так что тут все как раз понятно. И неинтересно. Тут другое интересно…

– Чего это?

– Да вот, – что делать-то со всем с этим?

– Да что ты тут сделаешь, – плачущим, даже, можно сказать, – рыдающим голосом, – прокуковал Карнаух. – Чего от нас-то может зависеть?

– Вот тут-то и видно становится, – наставительно покачал пальцем Гельветов, – что и пон-нятия никакого не имеешь о Безначальном Дао.

По его неизменно печальному лицу вовсе никак нельзя было шутят Валерий Владимировичи или же говорят на полном серьезе, метут совершеннейшую пургу, или намерены выдать нечто концептуальное и нетленное.

– Что?! – Карнаух дико взглянул на него. – А-а, вечно ты с этой своей хреновней! Тут дело серьезное, а он про какие-то даы… Вот расточат и разгонят, будет тебе дао! И дао будет, и бао, и какао! Будут тебе тогда шуточки!

Гельветов, прикрыв глаза, мерно, как механизм, покрутил головой:

– А я вовсе не шучу. Просто у меня есть глубокое, годами выстраданное мнение, что строителю коммунизма непременно надо разбираться в Безначальном Дао. Чуять его. Следовать ему. Это на Загнивающем Западе без этого можно, а у нас – никак. Вслушивайтесь в мировые ритмы, дети мои, – он с торжественным видом поднял палец, – и вас никогда в жизни не реорганизуют, не отодвинут от кормушки, и не пошлют контрольным мастером в Мирный…

– Опять демагогия.

– Ну, если вы хотите попасть под топор, то пусть будет демагогия.

И он отвернулся, всем своим видом изобразив обиженное равнодушие.

– А ты не кокетничай тут, нечего! Целку он, понимаешь, из себя строит, как будто самому не вылетать!

– Мне?! – Гельветов аж задохнулся от возмущения. – Уж я-то не пропаду, будь уверен! О вас, дураках, забочусь.

Словам о том, что уж он-то не пропадет, почему-то сразу поверили. Во всяком случае, – никто не возразил.

– Хорошо, – сказал мрачный Садальский, – что ты предлагаешь?

– Я, видишь ли, весьма доверяю специфическим Лениным талантам. Талант – это отдельно от всей остальной личности, иной раз – довольно серой…

– Ну с-спасибо!

– Не стоит благодарностей. Тем более, – что я вовсе не о тебе. Так вот, вопрос о ставках, реорганизациях и т. д. и т. п. встанет не раньше нового административного года, то есть – конец октября – начало ноября, верно? Верно, потому что, если никто из нас не сбежит за Бугор и не устроит пожара в лаборатории, по-другому на нашей Великой Родине не бывает. Таким образом, – поправьте меня, если я ошибаюсь, – в нашем распоряжении еще почти восемь месяцев. Верно? Тоже верно.

Он снова прервался для очередной затяжки, и "Примина" затрещала и засмердела в его губах.

– И что мы за эти восемь месяцев? Работу другую подыщем? Так это и быстрее можно. Ты-то что имеешь ввиду?

– Очень просто. Предлагаю за имеющийся в нашем распоряжении срок научиться-таки исправлять дефекты алмазов. Оно, разумеется, решение проблемы "в лоб" – не в нашем стиле, но разик-то, один только раз – можно попытаться?

– И все? – Денисюк от восхищения шлепнул себя по бедрам. – Так просто? Да