Шторм и штиль - Дмитро Ткач

Пролог

…Смотрю я на море, на мощную эту стихию, И в силе народа беру свою вечную силу.

Улица называется Портовой.

В старину она, наверное, и в самом деле вела к порту. Иначе откуда же и взяться такому названию. А теперь здесь только деревянный, поросший зелеными водорослями причал на низеньких сваях, возле которого покачиваются и трутся друг о друга деревянными ребрами рыбачьи шаланды.

Трудно найти в городе еще одну такую же улицу. Она то сужается, то становится шире, то падает вниз, то поднимается вверх. Улица петляет между одноэтажными домиками с зубчатыми заборами, выложенными из дикого камня, заросшими кое-где дерном и низкорослой колючей акацией. Поодаль от бухты она уже и на улицу не похожа, потому что длинной каменной лестницей круто поднимается вверх. Эта лестница не может не вызвать уважения к себе. От нее веет седой стариной. Ее ступени до блеска отшлифованы, может быть, миллионами пар ног, и, наверное, даже старейшие жители Портовой не могли б сказать, в какие времена и кем она построена.

А когда поднимешься по лестнице на скалистую гору, улица неожиданно сворачивает влево. Тут домики стоят только на одной, более высокой стороне, а другая ее сторона не застроена, открыта.

С кручи видна бухта, а за ней — море. В хорошую погоду оно переливается сине-зелеными волнами, а во время шторма перекатывает тяжелые, черные валы с белыми, холодными и лютыми вспышками пены.

Постороннему человеку трудно разобраться в лабиринтах Портовой улицы, тем более что таблички с номерами домиков увидишь тут редко. Да, собственно, они и не нужны. Все жители так хорошо знают друг друга, что стоит лишь назвать фамилию — и тебе сразу же покажут, куда идти, а то еще и в самую хату приведут, будто к себе домой.

Но на одних воротах, окрашенных свежей зеленой краской, четко и аккуратно, словно на борту корабля, выведена цифра «16».

Улица Портовая, 16.

И живет в этом дворе бывший боцман с «охотника» Федор Запорожец. Вот с ним-то нам и следует познакомиться, потому что какие бы события ни происходили в дальнейшем, а сюда мы возвратимся еще не раз.

Он родился и вырос на этой же улице. Как птенец, независимо от своего желания или нежелания, учится летать, так и Федор научился плавать в море. Собственно, «научился плавать» — это не те слова. Плавать он умел всегда. Известно, что севастопольские мальчишки еще и по земле не умеют ходить как следует, а в воде уже не тонут.

Вода для них — будто воздух. Без нее не проживешь.

К морю можно было спускаться по той стародавней лестнице, о которой уже говорилось, но Федор находил более красивые и романтические тропки. Такие, что голова кружится и замирает сердце. Нет, обыкновенный человек по ним вниз не сойдет. Не решится… А если и решится, то полетит с кручи вниз головой на прибрежные камни, вокруг которых всегда пенится коварная волна.

С Федором этого не могло случиться. Он был не только изобретателен в играх, но и ловок, как кошка. Даже его друзья-мальчишки испуганно таращили глаза, глядя, как он карабкается по зазубринам высокого и обрывистого берега, как прыгает с умопомрачительной высоты в воду.

А в воде он умел вытащить из-под камня самого большого и самого злого краба, не боясь, что тот может перекусить его палец своими стальными клешнями, умел разглядеть на дне огромную, как сито, камбалу, схватить ее и потом с гордостью понести на базар, чтобы в конце концов отдать рыбу за бесценок. О бычках он и думать не хотел, потому что считал их мелочью, не заслуживающей внимания. Что бычок? Его поймает даже тот, кто совсем не умеет ловить рыбу. Брось ему наживку — морского конька или кусочек моллюска, он и ухватится…

Федор рос. Была школа. Были спортивные соревнования по плаванию и на парусниках. А к тому времени, когда началась война, Федор Запорожец уже закончил школу боцманов. На большой корабль его не послали, потому что не хватало ему командирского опыта, и он стал боцманом «охотника», а боцман везде боцман.

С началом войны трудно стало с продуктами даже в армии и на флоте. А боцман должен, заботиться о своей команде. Поэтому однажды, когда корабль стоял в Поти на текущем ремонте, Федор Запорожец обратился к своему командиру, старшему лейтенанту Николаю Ивановичу Баглаю, с просьбой:

— Разрешите привезти свежей рыбы для команды. На море плаваем, а только соленые брызги глотаем.

— Откуда же вы ее привезете? — удивился Баглай. Федор Запорожец хитро прищурил глаза:

— Есть тут у меня неподалеку хороший знакомый, председатель рыболовецкого колхоза. Ни за что не откажет.

— Ну что ж, съездите, — согласился командир корабля.

На следующий день Запорожец и в самом деле возвратился с рыбой, привез и новенькие вентери.

— А это зачем? — спросил Баглай.

— Это же вентери, товарищ старший лейтенант!

— Вижу, что вентери, но где вы их взяли?

— Я же вам говорил, что для меня этот председатель колхоза ничего не пожалеет… Будем сами рыбу ловить.

— Ох и ловкач же вы! — с недоверием покачал головой Баглай. — Ну и ну!

Два дня команда лакомилась свежей рыбой и хвалила боцмана. С удовольствием ел рыбу и командир. А на третий день на причале появился полный мужчина и попросил вахтенного пропустить его к командиру корабля.

Баглай принял незнакомца у себя в каюте. И тут между ними произошел разговор, ставший роковым для Федора Запорожца.

— Я председатель рыболовецкого колхоза, — сказал сбывший. — Несколько дней назад у нас украли вентери, прошу прощения, но по всему видно, что следы тянутся к вашему кораблю.

Баглай помрачнел.

— Скажите, вам знаком человек по фамилии Запорожец?

Председатель колхоза скосил глаза, потер лоб, пожал плечами:

— Нет, впервые слышу.

Баглай некоторое время сидел молча. Лицо его медленно темнело, становилось твердым и жестким. Потом он стремительно поднялся с кресла и шагнул к дверям:

— Рассыльный! Боцмана ко мне! Быстро!

Хоть Баглай и приказал: «Быстро!», боцман Запорожец, словно предчувствуя беду, долго не приходил. Тем временем Баглай продолжал разговор:

— Скажите, а несколько дней тому назад вы давали кому-нибудь рыбу?

— Давал? — удивился председатель колхоза. — Давать мы никому не можем. Государству сдаем.

— А не приходил ли к вам мичман, невысокий такой, худощавый?

Председатель колхоза так и вскинулся:

— Приходил, а как же! Ведь как раз на него подозрение падает!

Наступила тягостная пауза. Баглай еще больше помрачнел, а лицо его окаменело. Помолчав, председатель колхоза хоть и почтительным, но твердым голосом сказал:

— Вы же сами понимаете: вентери что? Так себе. Пустяк! Сегодня связали, завтра они порвались, а послезавтра снова связать можно. Рыбацкие руки это умеют. Но сейчас, когда идет война, каждая ниточка на учете. Поэтому и возмущаются мои люди: «Куда вентери исчезли?» Они ведь по ночам их вязали. Я вам вот что скажу. Отдайте, да на этом и точку поставим… Случается… А я домой не с пустыми руками приеду. Не напрасно проездил…

В дверь каюты постучали.

— Войдите, — сказал капитан.

Порог переступил боцман. Лицо у него было не просто бледным, а мертвенно белым, всегда веселые и лукавые, глаза его смотрели испытующе и настороженно.

— Товарищ старший лейтенант, мичман Запорожец по вашему приказанию прибыл…

Это была очень неприятная минута. Прежде, когда Запорожец входил в каюту, капитан обычно приглашал и они вместе обсуждали корабельные радости и беды и решали, что и как делать дальше, потому что боцман для командира корабля — правая рука. Он почти такой же хозяин, как и сам командир,

А теперь Баглай пронзил его ледяным взглядом:

— Вентери — ваша работа?

— Моя, товарищ старший лейтенант.

— Вентери возвратить — и под арест. Больше разговаривать с вами не хочу.

И все же на другой день между командиром и боцманом разговор состоялся.

— Служить с вами на одном корабле я больше не могу. Вы меня понимаете?

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — обреченно произнес Запорожец. — Только прошу вас… Ну как же мне без корабля, без моря? Хоть в морскую пехоту, я искуплю свою вину. Ведь море же будет рядом… Оно мне и силу даст…

Федора Запорожца понизили в звании, надели поперечные нашивки старшины первой статьи, и вскоре он очутился на суше, неподалеку от Новороссийского пролива.

К тому времени Крым уже был захвачен фашистами. На противоположном берегу пролива стояли вражеские корабли.

Федору Запорожцу дали отделение. А если ты командуешь хоть самым маленьким подразделением, ты — уже командир. В твоих руках — судьба людей. Даже за одного человека командир несет ответственность, а если их двенадцать, то ответственность становится в двенадцать раз больше. Правда, пока что на этом участке фронта было временное затишье. В больших и малых штабах вырабатывались планы контрнаступления, а тем временем морские пехотинцы учились, овладевали искусством боя.