Мемуары гейши - Артур Голден

Артур Голден

Мемуары гейши

Глава 1

Представьте себе, что мы сидим в тихой комнате, смотрим в сад и, потягивая зеленый чай, беседуем о давно минувших событиях. И я говорю вам:

— День, когда я встретила этого человека, был и лучшим, и худшим в моей жизни.

Я полагаю, после этого вы должны отставить свою чашку и спросить:

— Так каким же он все-таки был? Лучшим или худшим? Ведь не мог же он быть лучшим и худшим одновременно.

Я бы тоже сочла это забавным и согласилась с вами, но, как это ни парадоксально, день моей встречи с Танака Ичиро стал действительно и лучшим, и худшим в моей жизни. Господин Танака показался мне таким необыкновенным, что даже рыбный запах, распространявшийся от его рук, казался мне запахом духов. Уверена, не повстречай я его тогда, никогда бы не стала гейшей.

Я родилась и воспитывалась не для того, чтобы стать гейшей Киото, и даже родилась я не в Киото. Я дочь рыбака из маленького городка Йоридо на Японском море. За всю свою жизнь лишь нескольким людям я рассказала об Йоридо, о доме, в котором выросла, об отце с матерью и своей старшей сестре. И никому еще не говорила о том, как стала гейшей или каково ею быть.

Многие просто предполагали, что, возможно, гейшами были мои мама и бабушка и меня стали обучать танцам, как только отняли от груди. Кстати, однажды, несколько лет назад, я наливала сакэ одному господину, упомянувшему о своей недавней поездке в Йоридо. Знаете, я тогда почувствовала себя птицей, перелетевшей за океан и повстречавшей человека, знающего, где находится ее гнездо. От удивления я не удержалась и воскликнула:

— Йоридо! Это место, где я выросла.

Бедный господин! Какая же гамма чувств отразилась на его лице! Он попытался улыбнуться, но это далось ему с трудом, так поразили его мои слова.

— Йоридо? — переспросил он. — Не может быть!

Я очень долго вырабатывала улыбку, называя ее для себя «улыбкой Но» за ее сходство с застывшими чертами масок Но, которую можно интерпретировать как кому заблагорассудится. Можете себе представить, как часто я использовала ее преимущества. Я решила воспользоваться ею и сейчас, и это сработало. Господин выдохнул воздух и опрокинул в себя чашечку сакэ.

— Потрясающе! — воскликнул он и рассмеялся. — Ты выросла на такой помойке, как Йоридо. Это все равно что приготовить чай в ведре.

И смеясь продолжил:

— Так вот почему ты такая смешная, Саюри-сан. Иногда тебе почти удается убедить меня в правдивости твоих забавных историй.

Признаюсь, не очень приятно думать о себе как о чае, приготовленном в ведре, но отчасти это было правдой. Что и говорить, я выросла в Йоридо, который никак не назовешь райским уголком, да и мало кто вообще там бывал. Что же касается людей, продолжающих там жить, то у них, как правило, просто нет возможности оттуда уехать. Вас, наверное, интересует, как же удалось уехать мне. С этого и начинается моя история.

В нашей небольшой рыбацкой деревушке Йоридо я жила в эдаком «подвыпившем» домишке, стоящем у скалы и обдуваемом постоянными ветрами. Океан рядом всегда дышал с присвистом, а время от времени оглушающе чихал, и ребенком мне казалось, что он подхватил сильную простуду. Так я воспринимала сильные порывы ветра, сопровождавшиеся невероятными брызгами. Океан, как я считала, обижает наш крошечный домик, чихая время от времени ему в лицо и заставляя отклоняться назад. Возможно, домик однажды бы и развалился, если бы отец не вырезал балку из обломков старой лодки и не подпер ею карниз. Правда, после этого дом стал напоминать хмельного старичка, опирающегося на костыль.

Внутри этого подвыпившего дома я и жила довольно унылой, однообразной жизнью. Я с рождения очень похожа на свою мать и совсем не похожа на отца и старшую сестру. У нас с мамой особенные прозрачно-серые глаза в отличие от распространенных карих, обычно встречающихся у японцев. Когда-то, совсем маленькой девочкой, я считала, что кто-то проткнул в маминых глазах дырки и из них вытекли чернила. Гадалки же объясняли бледный цвет глаз присутствием в ее натуре большого количества воды. И воды настолько много, что четыре остальных элемента практически отсутствуют, отчего мамины черты так слабо проявлены. Судя по всему, она должна была быть необычайно привлекательной, такой же, как ее родители. Да, у персика прекрасный вкус, не менее замечательный вкус и у грибов, но их сложно употреблять одновременно. Природа сыграла с ней злую шутку. Она дала ей пухлые материнские губы и угловатую челюсть отца, отчего лицо казалось изысканной картиной в тяжеловесной раме. Ее очаровательные серые глаза обрамляли густые ресницы, так украшавшие лицо ее отца, но делавшие ее взгляд угнетенным.

Мама объясняла, что вышла замуж за моего отца из-за преобладания в ее натуре воды, а в его — дерева, двух элементов, дополняющих друг друга. Люди, знавшие отца, хорошо представляли, что она имеет в виду. Вода быстро перетекает с места на место и всегда находит щелочку, в которую можно проскользнуть. Дерево же, напротив, крепко связано с землей. Сама природа благоприятствовала отцу, ведь он был рыбаком, а человек с натурой дерева легко чувствует себя в водной стихии. Вот почему отец старался никогда не расставаться с морем. Запах моря с него не смывала даже горячая вода. Когда он не рыбачил, то сидел на полу в нашей темной прихожей и чинил рыболовную сеть. И если бы сеть была спящим живым существом, своими неторопливыми движениями отец даже не разбудил бы ее. Он делал все очень медленно и сосредоточенно. Выражение его лица казалось застывшим. Его покрывали глубокие морщины, и с каждой была связана какая-то боль или тревога. Лицо походило на дерево, на каждой ветке которого гнездились птицы. От постоянных переживаний отец выглядел необыкновенно уставшим.

В возрасте шести или семи лет я неожиданно узнала о своем отце нечто новое. Однажды я спросила его:

— Отец, почему вы такой старый?

Он приподнял брови таким образом, что они образовали вокруг глаз небольшие выгнутые зонтики, покачал головой и с глубоким вздохом сказал:

— Не знаю.

Когда я задала тот же вопрос маме, она взглядом дала мне понять, что ответит в другой раз. На следующий день, не говоря ни слова, мама повела меня к деревне и свернула на тропу, ведущую к расположенному в лесу кладбищу. Мы подошли к трем могилам с высокими, значительно выше меня, надгробными плитами, сверху донизу исписанными строгими черными иероглифами. Тогда я только начала ходить в школу и еще не умела читать. Мама указала на одну из плит и произнесла:

— Мацу, жена Сакамото Минору. — Сакамото Минору — имя моего отца. — Умерла в двадцать четыре года, в 1919 году. — Потом она указала на другую плиту: — Иничиро, сын Сакамото Минору, умер в возрасте шести лет в 1919 году.

На последней плите было написано все то же самое за исключением имени — Масао и возраста — три года. Оказывается, мой отец уже был женат раньше, много лет назад, но вся его семья умерла. Позднее я вернулась к этим могилам и, стоя рядом с ними, впервые поняла, как тяжела печаль. Мое тело, легкое лишь мгновение назад, вдруг стало вдвое тяжелее, как будто могилы притягивали его к себе.

Благодаря союзу воды и дерева у родителей на свет появились дети с удачным сочетанием элементов. В то время как я была очень похожа на мать и даже унаследовала ее необычные глаза, Сацу, насколько это возможно, походила на отца. Сестра была на шесть лет старше меня и, конечно, как старшая, могла делать многое, мне еще не дозволенное. Но Сацу обладала удивительным свойством: превращать любое действие в происшествие. Если ее, к примеру, просили налить суп, она делала это так, что лишь часть супа случайно попадала в чашку. Однажды сестра порезалась рыбой. Именно рыбой, а не ножом во время ее чистки. Она шла с горы из деревни и несла завернутую в бумагу рыбу. Сверток выскользнул из рук Сацу, упал на ногу и порезал ее плавником.

Наши родители хотели иметь еще детей, помимо Сацу и меня. Отец мечтал о сыне, с которым мог бы рыбачить. Но когда мне исполнилось семь лет, мама внезапно заболела, видимо, раком кости, и с этого момента я не могла понять, что с ней происходит. Единственное, что помогало ей от боли, — сон, поэтому она спала, как кошка, почти постоянно большую часть суток, а как только просыпалась, начинала стонать. Я видела, как в ней что-то быстро меняется, но из-за преобладания в ее натуре воды мне эти изменения не казались тревожными.

Иногда она вдруг резко худела, но затем так же быстро поправлялась. К тому времени, когда мне исполнилось девять лет, кости на ее лице стали выдаваться вперед, и она уже больше не набирала своего прежнего веса. Это вода покидала ее из-за болезни, но я не догадывалась об этом. Так же как сочные морские водоросли, высыхая, становятся ломкими, мама все больше и больше теряла главную составляющую своей сущности.