Тверская. Прогулки по старой Москве - Алексей Митрофанов

Тверская

Прогулки по старой Москве

Алексей Митрофанов

© Алексей Митрофанов, 2017

ISBN 978-5-4485-3000-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книга о Москве. Точнее, о Тверской, главной улице нашего города.

Тверская – самая главная улица Москвы, и это бесспорно. Здесь больше всего людей, машин, кафе, рекламы, ресторанов, магазинов. Здесь самые нарядные витрины и самые забористые цены. Днем здесь самые спешащие прохожие, а ночью – самые неспешные. Здесь в самых жутких пробках стоят самые роскошные автомобили. Богачи тут самые богатые, а бедняки самые жалкие. Здесь устраивают самые шикарные народные гулянья, а перед Новым годом устанавливают самую красивую в городе елку. Здесь чаще всего звонят мобильники. Здесь, в конце концов, располагается правительство Москвы.

Улица Тверская держала первенство всегда. Именно на Тверской была сделана первая мостовая, пущена первая конка, ее же первую и осветили электричеством. В честь этого события даже возник куплетец:

Всю Тверскую осветили,Электричество пустили,А в других местах прохожийПоплатиться может рожей.

Тверская улица вообще располагала к поэтическому творчеству. К примеру, Петр Вяземский писал о ней в начале девятнадцатого века:

Здесь чудо – барские палатыС гербом, где венчан знатный род.Вблизи на курьих ножках хатыИ с огурцами огород.

И, разумеется, во времена давно минувшие, но не совсем еще позабытые, здесь разворачивалось множество занятнейших историй. Этим историям и посвящается книга.

Вратарница и Заместительница

ВОСКРЕСЕНСКИЕ ВОРОТА Китай-города были построены в 1680 году, снесены в 1931 году, а в 1996 году к 850-летнему юбилею столицы отстроены вновь.

Трудно поверить, но Тверская улица в действительности начинается не от гостиницы «Националь» и даже не от Манежной площади, а почти от самого Кремля. Точнее говоря, от Иверской часовни. Во всяком случае, столетие назад тут не было ни площади, ни длинного фасада гостиницы «Москва», а украшали это место самые обычные дома. И числились они как раз по улице Тверской.

Так что главная московская дорога отходила именно от этой достопримечательности.

А достопримечательность была, что называется, из первого разряда. Для москвичей дело привычное, а иностранцы поражались. Маркиз де Кюстин изумлялся: «Над двухпроездными воротами, через которые я вошел в кремль, помещается икона Божией Матери, написанная в греческом стиле и почитаемая всеми жителями Москвы.

Я заметил, что все, кто проходит мимо этой иконы – господа и крестьяне, светские дамы, мещане и военные, – кланяются ей и многократно осеняют себя крестом; многие, не довольствуясь этой данью почтения, останавливаются. Хорошо одетые женщины склоняются перед чудотворной Божией Матерью до земли и даже в знак смирения касаются лбом мостовой; мужчины, также не принадлежащие к низшим сословиям, опускаются на колени и крестятся без устали; все эти действия совершаются посреди улицы с проворством и беззаботностью, обличающими не столько благочестие, сколько привычку».

Праздный турист, конечно, все напутал. Через Воскресенские ворота он вошел не в Кремль, а всего лишь на Красную площадь. Икона размещалась не над арками ворот, а в специально возведенной часовне между ними. Да и обвинять благочестивых москвичей в простой привычке к поклонению Иверской иконе было, мягко говоря, решением поспешным.

Говорил же господину де Кюстину его слуга (из итальянцев, но довольно долго проживший в России):

– Поверьте мне, синьор, эта Мадонна творит чудеса, причем настоящие, самые настоящие чудеса, не то что у нас: в этой стране все чудеса настоящие.

Не поверил ироничный скептик своему слуге и гиду, ну да ладно. Как явился, так и укатил обратно. Для москвичей, в конце концов, было не так уж важно мнение заезжего исследователя московских нравов.

А история самой иконы такова. Более тысячи лет тому назад одна женщина взяла икону Богоматери с младенцем и опустила ее в реку. А образ вместо того, чтобы утонуть, неожиданно вынырнул, встал на ребро и поплыл дальше. Так проплавал он целых два века, а после явился монахам Афонского монастыря – на этот раз в виде огромного огненного столба. Никто не мог дотронуться до образа, получилось это лишь у самого смиренного монаха. Икону поместили в главный храм, однако спустя три дня она, как уверяют свидетели, самовольно переместилась из храма на ворота, чтобы охранять монахов от всевозможных бед. С тех пор ее стали звать либо Заступницей, либо Вратарницей.

В семнадцатом столетии с иконы сняли копию и отвезли ее в Москву. Верующий человек – не коллекционер и не торговец живописью. Для него не важно – подлинник или же копия. Так что в сознании боголюбивых москвичей копия обладала столь же чудотворной силой, что и подлинник. И поклонялись ей не менее охотно.

А сама часовня расположена была на бойком месте – между Красной площадью и улицей Тверской. Редкий москвич не появлялся тут хотя бы раз в неделю: дела вели в торговые ряды, в присутствие, в конторы Китай-города. Проходя мимо обычного храма, простой обыватель, сняв шапку, крестился на купол. Иверская же удостаивалась большего внимания. Почему-то здесь хотелось задержаться, преклонить колени, купить свечку, поставить перед образом, подумать о чем-то своем. Если же и ограничивались обычным, кратким ритуалом, то, во всяком случае, остановившись, а не походя.

Борис Зайцев в одном из романов писал: «Анна Дмитриевна подошла к Иверской, знаменитому Палладиуму Москвы – часовне, видевшей на своих ступенях и царей и нищих. Купив свечку, взошла, зажгла ее и поставила перед ликом Богородицы, мягко сиявшим в золотых ризах. Кругом – захудалые старушки, бабы из деревень; ходил монах с курчавой бородой, в черной скуфейке. Плакали, вздыхали, охали. Ближе к стене музея занимали места те, кто устраивался на ночь. Ночевали здесь по обету, чтобы три или десять раз встретить ту икону Богоматери, которую возят по домам и которая возвращается поздно ночью. Здесь служится молебен. И невесты, желающие доброй жизни в замужестве, матери, у которых больны дети, жены, неладно живущие с мужьями, мерзнут здесь зимними ночами».

А еще накануне перед экзаменами сюда съезжались гимназисты и студенты. В те времена родители напутствовали своих деток:

– Читай перед экзаменом молитву «Живый в помощи Вышнего». А за день не забудь сходить и помолиться к Иверской, поставить свечку.

Тогда считалось, что простой зубрежки правил недостаточно. Следовало заручиться помощью святыни.

Среди московской молодежи был еще один обычай – ставить перед Иверской не свечу, а красивую белую розу на длинном стебле. Почему-то, невзирая на столь опасное соседство с яркими свечами, здесь пожаров не было.

И верилось, что Иверская матушка, Заступница, Вратарница, все видит и оценит всякое усердие. Посмотрит мило и приветливо из своего волшебного розария – и все сразу наладится. Доходило до того, что перед особенно рискованными предприятиями к Иверской заглядывали воры и бандиты – считалось, что икона просто-напросто не может, даже не имеет права отказать кому-либо в помощи.

Впрочем, злобный путешественник Кюстин, рассуждая о привычке москвичей чтить Иверскую, кое в чем был все же прав. Поклонение этой иконе – часть стиля жизни истинного москвича. Уже упомянутая Анна Дмитриевна из романа Зайцева говаривала:

– Я московская полукровка, мещанка. Говорю «на Москва-реке», «нипочем», люблю блины, к Иверской хожу.

Не в кремлевские соборы и не в храм Христа Спасителя – именно к Иверской. Она действительно была в одном ряду с блинами и московским говорком.

Даже прожженные скептики-интеллигенты не гнушались идти на поклон к Заступнице. «Прежде всего, Михаил Аверьяныч повел своего друга к Иверской. Он молился горячо, с земными поклонами и со слезами, и когда кончил, глубоко вздохнул и сказал:

– Хоть и не веришь, но оно как-то покойнее, когда помолишься. Приложитесь, голубчик».

Это из Чехова, «Палата №6».

Сам же Антон Павлович, беседуя однажды с коллегой Куприным, вспомнил третьего коллегу – Михаила Саблина:

– Знаете, – начал он издалека, – Москва – самый характерный город. В ней все неожиданно. Выходим мы как-то утром из «Большого Московского». Это было после длинного и веселого ужина. Вдруг Саблин тащит меня к Иверской, здесь же, напротив. Вынимает пригоршню меди и начинает оделять нищих – их там десятки. Сунет копеечку и бормочет: о здравии раба Божия Михаила. Это его Михаилом зовут. И опять: раба Божия Михаила, раба Божия Михаила… А сам в Бога не верит… Чудак…

Так что не только лишь благочестивые верующие посещали знаменитую «часовню звездную – приют от зол, где вытертый от поцелуев пол» (как писала об Иверской поэтесса Марина Цветаева).