Anamnesis vitae. (История жизни). - Александр Светин

А. Светин

Anamnesis vitae. (История жизни)

Пролог

Я танцую в ночном дожде. Мне нравится, как крупные капли пролетают сквозь меня, слегка щекоча прозрачное тело. Мне нравится рассекать крыльями тугие струи, стремительно проносясь сквозь них над самой землей. И взмывать вверх, к плачущим тучам, нанизывая себя на нити дождя, будто огромную бусину.

Мне полюбилось это занятие недавно. Однажды, во время полета к моему Человеку, меня настиг дождь. И случилось невероятное: впервые я отвлеклась от цели, отдавшись нахлынувшему, неведомому прежде наслаждению.

Ненадолго, на какой-то миг, но — отвлеклась. А это противоречит всем правилам Хранителей. И никогда прежде ни с кем из нас такое не случалось. Кроме меня.

С того времени я часто ищу дождь. Именно такой, как сейчас: ночной, сильный, с крупными, крепкими каплями. И когда нахожу, лечу туда, чтобы танцевать с ним.

Вот и теперь: полностью отдавшись танцу, мое сознание пропустило первые сигналы опасности. И спохватилось лишь тогда, когда мой Человек уже стал уходить.

Вслед за сознанием, к гибнущему Хранимому устремилось и мое тело. Размазавшись в небе длинным прозрачным сгустком, оно мчалось на помощь, заставляя тоскливо выть чутких собак в городах и деревнях, мелькающих под крыльями.

Уже на подлете меня настигло понимание того, что — не успеть.

Спикировав с высоты, обнимаю крыльями лежащее на земле окровавленное тело, укрывая моего Человека от опасности. Поздно. В нем нет больше жизни. А вернее, двух жизней: одна так и не успела родиться.

Мне не хватило всего нескольких мгновений, чтобы отвести смертельный удар. Случилось неслыханное: Хранитель оставил в беде своего Человека. Такое не прощается.

Погладив напоследок крылом успокоившееся лицо ушедшей, я взмываю вверх, к звездам. И в тоске парю кругами под ними, смиренно ожидая наказания.

Вот и оно: мои крылья тают. Растворяются в воздухе, будто тонкий весенний лед в воде под теплыми лучами. Миг, другой — и исчезли совсем.

С высоты я падаю к земле. Тщетно пытаясь раскрыть несуществующие крылья, чтобы наполнить их ветром и вновь взмыть в вышину. Земля все ближе, ближе… Кричу в отчаянии, но крик мой тих. Только собаки слышат Хранителей.

Земля и темнота встречают меня…

Часть 1

Гиблое место

Ветер рваные тучи сметает с высот голубых,

Унося вместе с ними смешные обрывки мечты.

Дотянуться бы словом, раз нету оказий других,

К той, которую небо придумало для красоты…

Глава 1

7 сентября 1987 года,

понедельник, 11.15, поселок Ноябрьский

Я остановился перед главным входом в больницу и скептически окинул взглядом кирпичное пятиэтажное здание. Судя по всему, строили его еще при ком-то из Рюриковичей. С того же времени и ремонт не делали.

Ноябрьская районная больница не производила впечатления фабрики здоровья. Скорее наоборот: мрачноватое красно-коричневое здание напоминало то ли психиатрическую лечебницу для буйных, то ли тюрьму для особо опасных рецидивистов. Сходство с последней особенно усиливали решетки на окнах, бесхитростно сваренные из арматуры и выкрашенные в жизнерадостный голубенький цвет.

Я тяжело вздохнул: в этом застенке мне предстоит провести целых два месяца. За что, спрашивается?!

Уж не знаю, чья это была идея направить нас, молодых врачей-интернов из Нероградской областной больницы, в глубинку. Усилить, так сказать, сельское здравоохранение в районах области. Аж на целых два месяца. Подозреваю, что сия гениальная мысль посетила кого-то из облздравовских деятелей либо в горячечном бреду, либо в момент тяжелой абстинентной депрессии на выходе из запоя. Когда очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими непередаваемыми ощущениями.

И вот я, свежеиспеченный доктор Светин, протрясшись три часа в древнем «Икарусе», вывалился из него в аккурат у ворот Ноябрьской ЦРБ. Сиречь — центральной районной больницы, куда мне и предписано было явиться пред светлы очи местного главврача.

…Вздохнув еще раз, я подхватил с земли сумку, взвалил ее на плечо и направился к крыльцу.

Внутри больница оказалась значительно приятнее. Здесь, по крайней мере, не доминировала жутковатая красно-коричневая гамма. Все было вполне пристойно: светленько, чистенько, тихонько. И даже неистребимые запахи приемного отделения не слишком шибали в нос. Всего-то слегка наворачивали слезу, почти не вызывая удушья и рвотных позывов.

— Простите, не подскажете… — начал было я, наткнувшись на выплывшую из смотровой дородную даму в белом халате и накрахмаленном эрегированном колпаке.

— Сначала — сюда, сдадите кровь и мочу. Потом — туда, сдадите одежду и вещи, — не глядя, ткнула она пальцем в двери. — Потом — вон туда: получите больничную пижаму. Вши есть?

— Да нет, — оторопело пробормотал я, пытаясь сообразить, каким образом, сдав одежду в одном конце длинного коридора, получить казенное обмундирование в другом. Голышом бежать, что ли? Простые нравы!

— Так да или нет? — ледяным тоном уточнила дама, хищно вглядываясь в мою шевелюру.

— Никак нет! — категорически заявил я, едва удержавшись, чтобы не добавить: «Ваше благородие».

— Значит, брить не будем! — огорчилась она.

— Да я, собственно, не больной… — предпринял я вторую попытку объясниться.

— Донор?! — обрадовалась дама и цепко ухватила меня за правый локоть. — Вены хорошие, чудненько! Желтухой, сифилисом не болели?

В ее голосе звучала такая надежда, что мне стало неловко.

— Никак нет! — уже привычно открестился я.

— Отлично! Сдавать будете двести или четыреста? Предлагаю четыреста, чтобы лишний раз не ходить, — она заметно оживилась и почти приплясывала в нетерпении.

— Литр! — я начал торговаться.

— Чего литр? — дама явно озадачилась.

— Литр возьмете? Чтобы уж совсем потом не приходить. Никогда, — уточнил я.

Она подумала немного:

— Нет, литр не возьмем. У нас такой тары нет.

Поняв, что переговоры зашли в тупик, я решил начать сызнова:

— Видите ли, я — врач…

— Так что же вы сразу-то не сказали?! — всплеснула дама полными ручками. — Для врачей-то мы завсегда расстараемся! Возьмем мы у вас литр, возьмем, раз такое дело! Это же получается…

Она загнула несколько пальцев и радостно продолжила:

— Получается два флакона по четыреста и один — по двести! Идемте, к главному зайдем за справочками, и — на сдачу! — радуясь, будто голодный упырь, отловивший на ужин упитанную селянку, она потащила меня за собой.

Сообразив, что алчущая моей крови особа тащит меня к главврачу, я смирился и покорно последовал за ней. Собственно, я и хотел-то узнать, где найти местное начальство.

Начальство озадаченно перебирало кипу бумаг, бормоча что-то себе под нос. На его голове красовался такой же накрахмаленный колпак, как и у моей провожатой. И столь же устрашающих размеров.

— Александр Иваныч, я донора привела! — гордо заявила дама. — Хочет литр сдать. Врач, говорит.

Главный оторвался от своих бумажек и с неподдельным интересом воззрился на меня:

— Литр? А наберется столько-то? Худоват, бледноват…

— Наберется, наберется! — поспешила успокоить она. — Положим, ноги поднимем… потихоньку и натечет!

Поняв, что пора прекращать балаган, пока из меня и в самом деле не откачали литр крови, я шагнул вперед:

— Александр Иваныч, произошло небольшое недоразумение! Я и в самом деле — врач, но не донор. Я…

— Так одно другому не мешает! — мудро заметило начальство.

Я кивнул:

— Согласен. Но я прибыл сюда не как донор, а по направлению облздравотдела. Вот! — и протянул главврачу командировочное удостоверение с направлением.

Тот разом поскучнел и вздохнул:

— Ну давайте, посмотрим, что у вас там. Зинаида Петровна, можете идти. Это не донор, а всего лишь доктор.

Дама в колпаке смерила меня взглядом, исполненным глубочайшего разочарования, и царственно удалилась.

А главный, внимательно изучив мои бумаги, сдвинул колпак на правое ухо, откинулся в кресле и уставился на меня взглядом опытного работорговца:

— Ну-с, Пал Палыч, и что мне прикажете с вами делать?

Я пожал плечами:

— В направлении написано, что…

— Да мне по… что там написано! — разоткровенничался мой собеседник. — У меня тут своих штатных врачей девать некуда, а они еще интернов присылают! Вы кто по специальности?

— Терапевт. Буду специализироваться по кардиореанимации! — гордо заявил я.