Банда 5 - Виктор Пронин

Виктор Пронин

Банда — 5

В воскресенье вечером дома, в своей квартире Пафнутьев пребывал в таком состоянии и в таком виде, в каком мало кто его видел и знал. Он был расслаблен, замедлен, босой, в штанах на резинке и в некоем подобии куртки, которую Вика соорудила ему из остатков своего махрового халата — когда-то в молодости, года два назад она увлекалась вещами не по росту, явно великоватыми для нее вещами.

Утонув в глубоком продавленном кресле, вооружившись пультом управления, Пафнутьев носился с программы на программу, из столицы в столицу, не в силах остановиться ни на одной. Лукавые московские ведущие прикладывали бешеные усилия, чтобы убедить его в том, что нет в мире ничего страшнее союза с Белоруссией. Заросший по самые очки Сванидзе что-то толковал о тирании, диктатуре и бесправии широких народных масс. Выбритый, лоснящийся, спотыкающийся на каждом слове Киселев солидно, даже с некоторой монументальностью в голосе материл президента Белоруссии за то, что тот не прислушивается к его, Киселева, советам. Ерзая на стуле и подмигивая Пафнутьеву хитренькими глазками, Миткова ссылалась на зарубежные авторитеты по правам человека. Сорокина, настолько опечаленная, что казалось, будто стоит она у гроба близкого человека, сообщала о том, что кого-то в Минске арестовали за сутки, а кого-то даже за трое суток. Гроба в кадре не было видно, но то, что гроб в наличии имелся, не оставалось никаких сомнений — достаточно было посмотреть на убитое горем лицо бывшей красавицы...

— Это сколько ж денег, сколько ж денег брошено, — подавленно пробормотал Пафнутьев. — Задействовать все программы, чтобы доказать очевидную чушь...

— Значит, есть такие деньги, — легкомысленно откликнулась Вика.

— В нашей стране таких денег нет, — твердо произнес Пафнутьев.

— Откуда же они?

— Это очень простой вопрос... Уши той страны торчат из причесок каждого ведущего.

— По-моему, это их собственные уши, — откликнулась Вика, проносясь в очередной раз за спиной Пафнутьева — она готовила ужин. Молодая картошка, молодые помидоры, молодая жена... Неплохо все складывалось в личной жизни Павла Николаевича Пафнутьева. Неплохо, если оставались силы и желание вступать в перебранку с неуязвимыми для него телевиками.

— Американцы очень недовольны, просто в гнев впадают оттого, что в Белоруссии, как им кажется, плохо соблюдают права человека. Ихний шеф Билл-шмил даже пригрозил, что миллион долларов, который он обещал Белоруссии, обещать перестанет. Вот тебе и уши.

В этот момент раздался телефонный звонок.

Пафнутьев посмотрел на часы. Нет, в это время ему никто не должен был звонить. Но в то же время все знали, что позвонить можно, что позвонить иногда даже нужно.

Вика подняла трубку и, не слушая, кто звонит, кому и по какому поводу, поднесла ее вместе с телефоном к креслу — разбирайся, дескать, сам.

— Да! — отрывисто сказал Пафнутьев. И по этому возгласу знакомым, приятелям и собутыльникам было ясно, кто у телефона. Но на этот раз он услышал незнакомый ему, вкрадчивый, уточняющий вопрос.

— Павел Николаевич?

— Он самый.

— Здравствуйте, Павел Николаевич!

— Здравствуйте! — охотно ответил Пафнутьев, но не торопился спрашивать, кто его тревожит в столь неурочный час, предоставляя вечернему звонарю назваться самому.

— Как поживаете?

— Очень хорошо. А вы?

— Неплохо... Но не более того. Я чувствую, что вы не узнали меня, Павел Николаевич?

— Конечно нет! — с подъемом воскликнул Пафнутьев.

— Моя фамилия Сысцов.

— Иван Иванович?! — радостно заорал Пафнутьев, хотя для подобных восторгов не было никаких оснований. Последняя встреча с Сысцовым могла кончиться для него не просто печально, а в полном смысле слова трагически. И только везение да огневая мощь Андрея позволили Пафнутьеву в тот ясный осенний день остаться живым и выскользнуть из железных объятий бывшего первого секретаря.

Однако с тех пор многое изменилось, теперь оба они жили в другой стране и по другим законам. Сысцов уже не был первым, не был главой администрации да и в советниках президента он по каким-то причинам не задержался. Нынче это был солидный бизнесмен, владеющий небольшим заводом, несколькими заправочными станциями, число которых между тем постоянно увеличивалось как за счет вновь построенных, так и за счет вновь приобретенных. Из этого можно было сделать вывод, что дела Сысцова шли неплохо и в коммерческом смысле слова, и в криминальном тоже. Вот так просто владеть заправочными колонками в конце двадцатого столетия в России, да еще прикупать новые...

Это было рискованно и очень опасно.

Знающему человеку это говорило о многом.

А Пафнутьев был знающим человеком.

И тем не менее звонку обрадовался.

И в этом, наверное, была самая большая странность характера, необычность сущности Пафнутьева. Звонит человек из прошлого, человек, который мог его убить, собирался убить, а если и не убил, то не из великодушия, а просто потому, что не удалось. Звонил человек, который явно находился по другую сторону баррикады, давно считая Пафнутьева своим врагом. Можно даже предположить, что рано или поздно они должны были встретится, но скорее всего в служебном кабинете Пафнутьева, где бы он задавал вопросы, а Сысцов в меру своей откровенности пытался бы на них ответить.

Такое примерно было расположение сил.

И вот звонок.

И Пафнутьев действительно обрадовался. Может быть, потому что этот звонок нарушил тягостную атмосферу вечера, может быть, потому что ему приятно было поговорить с человеком из прошлого — в конце концов, именно Сысцов настоял когда-то, чтобы Пафнутьева из простого следователя перевели в начальство. Хотя были и возражающие, были влиятельные и настойчивые возражающие.

Можно представить себе еще одно объяснение — незлобив был Пафнутьев. Изменилось положение, изменилась роль Сысцова в его жизни и прежнее неприятие ушло. Да, незлобивость, хотя многие очень даже ошиблись, переоценив это его качество. Пафнутьевское незлопамятство имело четкие и жесткие границы. Значит, все-таки Сысцов не перешел ту крайнюю грань, за которой его общение с Пафнутьевым было бы невозможным.

И конечно любопытство, может быть, профессиональная любознательность. Если воскресным вечером по домашнему телефону, достаточно закрытому телефону для простых смертных, звонит Иван Иванович Сысцов, то за этим должно что-то стоять — ведь не потому он звонит, что не с кем ему выпить воскресную рюмку водки. Хотя Сысцов, насколько помнил Пафнутьев, последние годы предпочитал красные грузинские вина. И не из магазинов, а непосредственно из подвалов селения Киндзмара-ули, селения Оджелеши, селения Мукузани и других достойных мест.

— Да, это я, Павел Николаевич, — сдержанно и негромко произнес Сысцов.

— Слушаю вас внимательно! — радость Пафнутьева была столь непосредственна, что она, похоже, озадачила бывшего первого человека города, а ведь и кличка у него была — Первый.

— Повидаться бы, Павел Николаевич.

— Готов!

— Если не возражаете... Я и сейчас мог бы подойти... Если это, разумеется, не нарушит ваших планов.

— Не нарушит.

— Ну что ж... — Сысцов был явно смущен быстрым согласием Пафнутьева. — Буду рад повидать вас, Павел Николаевич.

— Адрес знаете?

— Найду, — ответил Сысцов и замолчал, не решаясь первым повесить трубку. Пафнутьеву почему-то казалось, что тот звонит из автомата. Во всяком случае, та зависимость, которая чувствовалась в голосе Сысцова, позволяла предположить уличный автомат со скрежещущим диском, прожженными сигаретами цифрами, с собачьей цепью, которой обычно приковываются трубки. Хотя, скорее всего, он звонит из своей машины, как он звонил в Женеву или Гамбург, в Неаполь или Афины — Пафнутьев немного знал о международных контактах Сысцова.

— Кто это? — спросила Вика, появившись в дверях. Легкие брючки, джинсовая рубашка навыпуск, короткая стрижка... Пафнутьев не сразу сообразил, что ответить, не сразу.

— Ну ты даешь, — пробормотал он смущенно, поняв, что затянул с ответом. — На тебя глядя, не сразу врубаешься, не сразу... Сысцов хочет меня повидать.

— Один?

— Мы не договаривались, что он будет с бригадой.

— Мне переодеться?

— Ни в коем случае! Бить — так по морде!

— Думаешь, я сейчас могу?

— В самый раз. Наотмашь. Пусть знает, с кем живет простой российский следователь.

— Что-то приготовить?

— Не тот случай. Захочет — сам принесет.

Звонок в дверь раздался минут через десять. Когда Пафнутьев распахнул дверь, то невольно отшатнулся — на пороге стоял совершенно незнакомый ему человек.

Но это был Сысцов.

— Боже, что делает с людьми жизнь! — смятенно воскликнул Пафнутьев, невольно делая шаг назад, чтобы получше рассмотреть неожиданного гостя.

— Что... Постарел? — помертвевшим голосом спросил Сысцов.