Сочинения - Владимир Высоцкий

1960 год

x x x

И. Кохановскому

Тебе б филфак был лучшим местом:Живешь ты с рифмой очень дружно.Пиши ты ямбом, анапестом,А амфибрахием — не нужно!

Сорок девять дней

Суров же ты, климат охотский, —Уже третий день ураган.Встает у руля сам Крючковский,На отдых — Федотов Иван.

Стихия реветь продолжала —И Тихий шумел океан.Зиганшин стоял у штурвалаИ глаз ни на миг не смыкал.

Суровей, ужасней лишенья,Ни лодки не видно, ни зги, —И принято было решенье —И начали есть сапоги.

Последнюю съели картошку,Взглянули друг другу в глаза…Когда ел Поплавский гармошку,Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервовИ суп из картошки одной, —Все меньше здоровья и нервов,Все больше желанье домой.

Сердца продолжали работу,Но реже становится стук,Спокойный, но слабый ФедотовГлотал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,Ни лодки, ни крошки вокруг,Зиганшин скрутил козью ножкуСлабевшими пальцами рук.

На службе он воин заправский,И штурман заправский он тут.Зиганшин, Крючковский, ПоплавскийПод палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,Бодрил, сам был бледный, как тень,И то, что сказать собирался,Сказал лишь на следующий день.

«Друзья!..» Через час: «Дорогие!..»"Ребята! — Еще через час. —Ведь нас не сломила стихия,Так голод ли сломит ли нас!

Забудем про пищу — чего там! —А вспомним про наших солдат…""Узнать бы, — стал бредить Федотов, —Что у нас в части едят".

И вдруг: не мираж ли, не миф ли —Какое-то судно идет!К биноклю все сразу приникли,А с судна летит вертолет.

…Окончены все переплеты —Вновь служат, — что, взял, океан?! —Крючковский, Поплавский, Федотов,А с ними Зиганшин Асхан.

Педагогу

Е. Ф. Саричевой

Вы обращались с нами строго,Порою так, что не дыши,Но ведь за строгостью так многоБольшой и преданной души.Вы научили нас, молчащих,Хотя бы сносно говорить,Но слов не хватит настоящих,Чтоб Вас за все благодарить.

x x x

День на редкость — тепло и не тает, —Видно, есть у природы ресурс, —Ну… и, как это часто бывает,Я ложусь на лирический курс.

Сердце бьется, как будто мертвецкиПьян я, будто по горло налит:Просто выпил я шесть по-турецкиЧерных кофе, — оно и стучит!

Пить таких не советую доз, но —Не советую даже любить! —Есть знакомый один — виртуозноОн докажет, что можно не жить.

Нет, жить можно, жить нужно и — много:Пить, страдать, ревновать и любить, —Не тащиться по жизни убого —А дышать ею, петь ее, пить!

А не то и моргнуть не успеешь —И пора уже в ящик играть.Загрустишь, захандришь, пожалеешь —Но… пора уж на ладан дышать!

Надо так, чтоб когда подытожилВсе, что пройдено, — чтобы сказал:"Ну, а все же не плохо я прожил, —Пил, любил, ревновал и страдал!"

Нет, а все же природа богаче!День какой! Что — поэзия? — бред!…Впрочем, я написал-то иначе,Чем хотел. Что ж, ведь я — не поэт.

x x x

Если б я был физически слабым —Я б морально устойчивым был, —Ни за что не ходил бы по бабам,Алкоголю б ни грамма не пил!

Если б я был физически сильным —Я б тогда — даже думать боюсь! —Пил бы влагу потоком обильным,Но… по бабам — ни шагу, клянусь!

Ну а если я средних масштабов —Что же делать мне, как же мне быть? —Не могу игнорировать бабов,Не могу и спиртного не пить!

x x x

Про меня говорят: он, конечно, не гений, —Да, согласен — не мною гордится наш век, —Интегральных, и даже других, исчисленийНе понять мне — не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: «Океан — как бассейн», —И меня в этом друг мой не раз упрекал, —Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,Как и я, относительно все понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате, —И какие!.. Без лести я б вот что сказал:Как-то раз мой покойный сосед по палатеВстал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.

Я пишу обо всем: о животных, предметах,И о людях хотел, втайне женщин любя, —Но в редакциях так посмотрели на это,Что, прости меня, Муза, — я бросил тебя!

Говорят, что я скучен, — да, не был я в Ницце, —Да, в стихах я про воду и пар говорил…Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!

И теперь я проснулся от длительной спячки,От кошмарных ночей — и вот снова дышу, —Я очнулся от бело-пребелой горячки —В ожидании следующей снова пишу!

1961 год

x x x

Пока вы здеь в ванночке с кафелемМоетесь, нежитесь, греетесь, —В холоде сам себе скальпелемОн вырезает аппендикс.

Он слышит движение каждоеИ видит, как прыгает сердце, —Ох жаль, не придется вам, граждане,В зеркало так посмотреться!

До цели все ближе и ближе, —Хоть боль бы утихла для виду!..Ой, легче отрезать по грыжеВсем, кто покорял Антарктиду!

Вы водочку здесь буздыряетеБольшими-большими глотками,А он себя шьет — понимаете? —Большими-большими стежками.

Герой он! Теперь же смекайте-ка:Нигде не умеют так больше, —Чего нам Антарктика с Арктикой,Чего нам Албания с Польшей!

Татуировка

Не делили мы тебя и не ласкалиА что любили — так это позади, —Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,А Алеша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,Я тебя до гроба помнить обещал, —Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!»«А я — тем более!» — мне Леша отвечал.

А теперь реши, кому из нас с ним хуже,И кому трудней — попробуй разбери:У него — твой профиль выколот снаружи,А у меня — душа исколота внутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —Пусть слова мои тебя не оскорбят, —Я прошу, чтоб Леха расстегнул рубаху,И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,Он беду мою искусством поборол:Он скопировал тебя с груди у ЛешиИ на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,Но ты мне ближе и роднее оттого,Что моя — верней, твоя — татуировкаМного лучше и красивей, чем его!

Красное, зеленое

Красное, зеленое, желтое, лиловое,Самое красивое — на твои бока!А если что дешевое — то новое, фартовое, —А ты мне — только водку, ну и реже — коньяка.

Бабу ненасытную стерву неприкрытую,Сколько раз я спрашивал: «Хватит ли, мой свет?»А ты — всегда испитая, здоровая, небитая —Давала мине водку и кричала: «Еще нет!».

На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались —Крупными купюрами, «займом золотым», —Но однажды — всыпались, и сколько мы не рыпались —Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.

А бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвоюО том, что будешь ждать меня ты долгие года, —А ну тебя, проклятую, тебя саму и мать твою!Живи себе как хочешь — я уехал навсегда!

x x x

Дорога, дорога — счета нет столбам,И не знаешь, где конец пути, —По дороге мы идем по разным сторонамИ не можем ее перейти.

Но на других не гляди — не надо.Улыбнись только мне, ведь я рядом.Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,Перейди, если мне невдомек.

Шагаю, шагаю — кто мне запретит! —И лишь столбы отсчитывают путь.За тобой готов до бесконечности идти —Только ты не сверни куда-нибудь.

Но на других не гляди — не надо!Улыбнись только мне, ведь я рядом.Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,Перейди, если мне невдомек.

Улыбка, улыбка — для кого она?А вдруг тому, что впереди идет?Я замер и глаза закрыл, но снова — ты одна,А я опять прозевал переход!

Нет, на других не гляди — не надо.Улыбнись только мне, ведь я рядом.Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,Перейди, если мне невдомек.

Ленинградская блокада

Я вырос в ленинградскую блокаду,Но я тогда не пил и не гулял,Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,В очередях за хлебушком стоял.

Граждане смелые,а что ж тогда вы делали,Когда наш город счет не вел смертям?Ели хлеб с икоркою, —а я считал махоркоюОкурок с-под платформы черт-те с чем напополам.

От стужи даже птицы не летали,А вору было нечего украсть,Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,А я боялся — только б не упасть!

Было здесь до фигаголодных и дистрофиков —Все голодали, даже прокурор, —А вы в эвакуациичитали информацииИ слушали по радио «От Совинформбюро».

Блокада затянулась, даже слишком,Но наш народ врагов своих разбил, —И можно жить, как у Христа за пазухой под мышкой,Но только вот мешает бригадмил.

Я скажу вам ласково,граждане с повязками,В душу ко мне лапою не лезь!Про жизню вашу личнуюи непатриотичнуюЗнают уже органы и ВЦСПС!

Я в деле