На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор - Олег Котенко

Котенко Олег

На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

Олег КОТЕНКО

НА БЕРЕГУ ЗЕЛЕНОГО МОРЯ, У ПОДНОЖИЯ ЖЕЛТЫХ ГОР...

Автор выражает глубокую благодарность

ВЛАДИСЛАВУ КРАПИВИНУ - за прекрасные,

добрые книги; побольше бы таких книг;

ЮЛИЮ БУРКИНУ - за тексты песен, которые

я, правда, разместил в книге без его

ведома; надеюсь, он простит мне это;

ВЛАДИМИРУ ВАСИЛЬЕВУ - за моральную

поддержку и дельные советы.

НАЧАЛО. ВСТУПЛЕНИЕ.

В сказочном светлом детском сне

Ждут тебя мельник, портной и шарманщик,

Ждут приключенья и встречи, но раньше

Звезды бенгальские вспыхнут в окне...

Мельник тебе покажет, как делать муку

из ветерка,

Это для сдобы против злобы, чтобы

Каждому по три кулька.

Будет портной без лишних слов ткать кружева

из облаков

И из надежды шить одежду, между

Прочим теплее мехов...

И закружится метелью бал-маскарад,

Тысячи огней-гирлянд,

И чтоб с милой принцессой ты мог танцевать

Шарманщик будет играть...

Видишь, в окне овал луны

Нам улыбается мягко и грустно?

Спи-засыпай, торопись, потому что

Взрослым не снятся волшебные сны... Время пришло, пробил наш час, кончился бал,

но и сейчас

Старый шарманщик, слышишь, как и раньше

Где-то играет для нас

Сказочный вальс.

Юлий Буркин "Колыбельная на Новый Год"

Он шел домой, как всегда, уставший и разбитый. Мечтал только об одном: как сейчас придет, как снимет опостылевшие ботинки, ляжет на диван и ничего не будет делать... Чертыхнувшись, он поменял ключ: всегда путал ключи от верхнего и нижнего замков. В мыслях переигрывал прошедший день. И как он умудряется работать среди таких сволочей? Евгений Дмитриевич, ну пожалуйста, ну вы же лучший специалист... Пропадите вы все пропадом! Сорок лет всего, а уж на работе уважать начали. Рановато. Душой он чувствовал, что уважение не притворное, не видимость, и от этого становилось еще противнее. Дочь сидела на стуле, судорожно комкая окурок в пепельнице. Вот, зараза! - А я думаю, куда это мои сигареты деваются... - проворчал он, стремясь стать в позу. Но не выходило. На самом деле Евгений ничего не замечал, тюфяк. - Да ладно, пап, мне ж уже... - Сколько? - сорвался он. - Ну? Сколько? Дура ты! - Да ты чего? - она выпучила глаза. - Рот закрой! С отцом разговариваешь! Ладно, мать тебя манерам не научила, откуда ей знать - всю жизнь по мужикам бегала. И ты туда же? В шлюхи записалась? - Как ты смеешь! - Смею! - он чувствовал, как свинцовая тяжесть подкатывает к лицу изнутри. Вот, уже уперлась в кожу, давит, давит... - Смею! Она демонстративно схватила сумочку и направилась к двери - он и не думал вставать на дороге. Пусть чешет. Куда пойдет? Все равно домой приковыляет... Ему стало тошно от мысли, что он ее отец, что не смог воспитать как человека, что просто не способен на это. Что не подал личного примера, что женился на такой стерве, какой была ее мать. Пускай идет... Зазвонил телефон. - Алло... - Жень, ты? Узнал? Слышишь, приезжай, у нас тут все. Хочешь, Танюшка на машине подъедет? Она непьющая. - Не хочу. - Ну, тогда своим ходом - дольше ж выйдет! - Приезжать не хочу. - Да ладно тебе. У Сереги сегодня день рождения, забыл что ли? Обидеть хочешь? Короче, через двадцать минут ждем. Давай.

- Оглох?! - крикнул он в трубку. - Не хочу, сказал! - Жека, чего это ты? - оторопело спросили на том конце. - Пошел нахрен... Он бросил трубку, рванул за телефонный провод. Потом несколько секунд смотрел на медные кончики. Упал на кровать, уставился в окно. Там густел вечер, бело-красный зимний вечер. Холод. Сплошной холод, что на улице, что дома... А куда ж это Верка ушла без куртки? Простудится ведь. Впрочем, двумя этажами ниже подружка ее живет. Наверное, туда... Зря накричал, Витька хороший мужик, добродушный. И обидчивый. Может, позвонить да извиниться? Нет, тогда придется ехать, а как раз этого хочется меньше всего. Своеобразная компания, там всегда неловко. Будто стены душат. Встал, наугад схватил кассету, бросил в магнитофон.

Его недавно встретил я, Он мне родня по юности, Сидели, ухмылялися Да стукались две рюмочки.

Встал у окна. Не хотелось ничего. Впрочем, нет, одно желание было. Чтобы какой-нибудь старый и хороший друг, как в песне, которого не видел давно, вдруг позвонил в дверь. Он бы его впустил, нашел початую бутылку коньяка, извлек бы из серванта две рюмки дурацкой коньячной конструкции. И они бы сидели, выпивали, разговаривали. Коньяк бы быстро закончился и Женя взял бы в баре нераспечатанную бутылку "Союз-Виктана". Какой-нибудь СВ-шной. И они бы уже пили и снова разговаривали. Пили бы и курили одну за одной, пускали бы струи дыма в темнеющее окно. И слова бы слетали тогда легко, без лишних затруднений и мыслей. Так, глядишь, и освободился бы от давнего груза, что лежит на душе. Но друга не было. А вечер за окном превращался в ночь. Женя увидел, как Вера выходит из подъезда с подругой. Уже в чужой куртке. На белом снеговом фоне их фигурки выделялись четко, так что, не смотря на темноту, он увидел, как они подошли к "Вольво" цвета "мокрый асфальт", сели и укатили куда-то... Тоска сжала сердце. "Моя дочь - проститутка". От таких мыслей и повеситься немудрено. Женя опять упал на кровать и прижал к лицу ладони. Женя... Какой я Женя? Женя умер, а как жаль... Вдруг дико захотелось вернуться в то время, когда не знал никаких забот и проблем, когда видел только свет. Когда вставал утром и, продирая глаза, смотрел в окно - видел освещенный солнцем противоположный дом. "Мама, сегодня будет хорошая погода..." Глотая невольные слезы, он закрыл глаза. Но продолжал видеть окутанную сумерками комнату так же ясно. Удивляясь, он поворачивал голову вправо, влево - видение не исчезало. Протянул руку вперед... Комната вдруг отодвинулась, ушла вперед. Стала двухмерной, как картина. Странная, ужасно реальная, будто созданная разумом гениальнейшего из художников - Творца. Пальцы уперлись в картину. Она была как стекло - идеально гладкая и прохладная. Невесть откуда взявшийся ветер тронул волосы Евгения. Он обернулся, вздрогнув. За спиной неслышно колыхалось море. Зеленая с легкой примесью синевы вода походила на загустевший кисель. Так выглядит море в период "цветения" водорослей - во второй половине июля. Зеленая, кое-где желтая, пятнами, вода и такого же цвета дымка над ней. Евгений попытался открыть глаза открыть глаза, решив, что это видение, галлюцинация. Странно... Ветер вновь дохнул напитанным запахом моря теплом. Тронул глазные яблоки. Картина в лиловых сумеречных тонах быстро растворялась в воздухе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСТРОВ.

КАТЕРИНА

Узкая полоска пляжа слева ограничивалась морем, справа - скалами. Желтый камень, будто впитав в себя тепло солнечного света, слабо светился, отражаясь в воде. Я брел по песчаной кромке, неся ботинки в руках. То, что случилось всего несколько минут назад, не умещалось ни в какие рамки моего понимания. Как? Почему? Где я вообще нахожусь? Может, на больничной койке под капельницей и с трубкой в носу, а все это - бред? Но головой я, вроде, не бился и под машину не попадал. И таблетки никакие не пил. И не слышал, чтобы люди вот так, сразу, сходили с ума. Хотя, всякое бывает. Впрочем, такое сумасшествие вовсе не худший вариант... Но и прохлада воды, и тепло желтых камней, и скрипучая шершавость песка - все это так реально. Дорогу мне перебежал маленький бардовый краб. На секунду остановившись, он угрожающе щелкнул клешнями. Я последовал за ним. Может, краб покажет мне щелку в скалах... Щель действительно нашлась, но подходила она разве что для краба. Я с намечающимся отчаянием взглянул на растянувшуюся до самого горизонта скальную гряду. Неестественно как-то, почти отвесная каменная стена. В крохотных выщербинах, что выгрыз ветер, поселилась трава. Корни свешивались вниз в надежде уловить хоть немного влаги из воздуха. - Скалы пропустят всякого... Готов поклясться, что слышал голос, но вокруг никого не было. Только мой проводник, маленький краб, сидел на песке. - Не оглядывайся, здесь я, перед тобой! Краб? Я хотел тронуть его пальцем ноги, но он проворно отскочил в сторону. Кто-то меня разыгрывает... - Но-но! Слушай, тебе же хочется, чтобы кто-то помог. Почему ж отказываешься от помощи? Вон, смотри. Краб побежал к скалам. Я повернул голову и тут же отказался верить своим глазам: в желтой стене зияла широченная трещина. Вверху она была не меньше трех десятков метров в ширину, но и внизу можно было протиснуться, если боком. А на той стороне лежал луг. Гуляли под ветром сверкающие изумрудные волны, мягко окатывали они частые холмы. Потирая оцарапанное плечо, я выдернул застрявшую меж камней ногу. С теневой стороны скалы казались не солнечно-желтыми, а скорее темно-охряными. Почва настолько была пропитана влагой, что каждый мой шаг отмечался темным мокрым пятном. Слева, неподалеку, бежала река; видимо, там она прорезала скалы и впадала в море. Река была спокойной и чистой, текла неторопливо и стену скал вовсе не пробивала, а уходила в землю. В чуть зеленоватой от отражающейся травы воде ворочались сомы - берег не был пологим, обрывался сразу же и уходил вниз, так что у самого этого берега глубина была приличной. Я пошел против течения. Русло разрезало надвое холмы, что встречались на его пути. Невольно я залюбовался этим творением природы. Пологие склоны белели, усыпанные какими-то мелкими цветами с запахом меда. А то, что я увидел за холмами, и вовсе поразило меня. Замок. Самый настоящий. Но не мрачный и серый, какими были средневековые замки. Не похожий на громадный, на века вросший в землю и укрытый мхом валун. Тот замок будто сошел с обложки детской книги - множество башен с прямоугольными зубцами наверху рвется в синее небо, в полное солнечного света небо, да и сам замок похож на Солнце, потому как ярко-желтого цвета. Прямо как скалы. Или как чистый песок - не может простой камень такую изящную, такую жизненную форму. И легкость этих линий, безумные очертания - это не сможет изобразить даже искуснейший скульптор, имей он в распоряжении самый прекрасный мрамор... - Эй, герой, поди-ка сюда! Крик заставил меня оторваться от созерцания замка. Я боязливо вернулся взглядом к тому месту - нет, замок не исчез и не подернулся рябью. Через луг, перепрыгивая островки спутавшейся травы, ко мне шел молодой человек лет тридцати с виду в болотного цвета шортах и синей футболке. По-моему, он был бос. - Иди сюда! - прокричал он снова и помахал рукой, в которой держал флажок в голубую и белую клетку. Я подошел. Он протянул мне руку. - Не видел тебя раньше. Я Антон. - Евгений, - ответил я машинально. - Будем знакомы, - он был смуглолиц, но не от природы, а от загара, сухощав и не очень высок. В руках чувствовалась сила. Антон засунул флажок за пояс. - Из чьей команды? - спросил он. - Чего? - не понял я. - Понятно. Оттуда пришел? - Антон протянул руку в сторону скал. - Оттуда. - Это хорошо. Пошли. Я совершенно не смотрел под ноги и потому все время спотыкался о сплетения травы. Мы шли к замку. Точнее, к Замку - Антон произносил это слово с такой значительностью в голосе, будто писать его нужно непременно с большой буквы. - Хорошо, Жека, что ты сюда попал, - говорил он. - Здесь знаешь как... - А где я, если не секрет? - осторожно поинтересовался я. Мне все еще казалось, что это бред. Антон хитро подмигнул. - Тебе тут понравится, уходить ни за что не захочешь. - А можно уйти? - Можно, конечно, только зачем тогда было приходить? Замок оказался просто громадным. Совсем не таким, каким казался издалека. Я погладил желтую стену. Песчанник, но нигде не видно никаких швов. Да и зачем строить из песчанника? Непрочный он. - А это из чего? - Из песка, из обычного песка. - Как из песка? - Ну, ты что, в детстве никогда из песка не строил? - Строил, - признался я. - Любил на пляже в песке ковыряться. Только при чем... - Ну вот, мы здесь тоже строим. Лепим, а оно стоит - не рассыпается. Вон, крепкое какое! Антон постучал ногой по стене. - Ну-ну, - донеслось изнутри. - Нечего там! Я едва успел отскочить - створки дверей в два моих роста высотой распахнулись внезапно и бесшумно. На пороге показался неряшливого вида мужик, давно не бритый, не стриженный. - Совсем уже обнаглели, пацанва, - пробурчал он. - И чего вам на месте не сидится? - Не ворчи, Степаныч, - весело ответил Антон. - Я вот, привел. Мужик смерил меня взлядом, почесал заросшую щеку. - Веди, - наконец, изрек он и бухнулся в свое плетеное кресло, сунул в рот папиросину. Я поразился пустоте, сквозящей в его взгляде, лице. Степаныч явно отличался от жизнерадостного Антона. Возраст? - Что это с ним? - спросил я, когда мы отошли подальше. Антон с безнадежным видом махнул рукой: - Так он же взрослый... Я удивленно уставился на своего попутчика. Что значит взрослый? А ты какой? Молодой, конечно, но не ребенок же. Мне, если честно, стало не по себе. Антон толкнул перехваченную железными полосами дверь. Чудеса! Оказывается, Замок выстроен кольцом или прямоугольником, а внутри этого кольца - парк. Посередине журчит фонтан, зеленое травяное поле расчерчено дорожками и мохнатыми бордюрами кустарников. Рядом с фонтаном я увидел скульптуру - старушка, кормящая голубей. На каменной скамье рядом с изваянием сидела девушка. Ужасно знакомое лицо... Медного цвета волосы тяжелой волной падали на спину. Впрочем, чувство дежа-вю скорее всего вызвано типичностью черт ее лица. Странно, какими непохожими могут быть люди с одинаковыми чертами лица. - Кэти! - позвал Антон и уже тише добавил: - Она нам как мать, на ней здесь все и держится. "Хорошая мать, едва ли не младше сынка..." Она встала. Боже, какое совершенство! Мне стало чуточку стыдно перед Антоном. Он-то явно видел в ней не женщину. Скорее чертовски важную фигуру в жизни этого странного мира. Она подошла, улыбнулась. - Здравствуй, Женечка, - поздоровалась она и по моей спине прошла волна колкого холода - говорила не молодая девушка, возможно, еще даже не познавшая прелестей женской судьбы. Говорила столетняя старуха. Она смотрела так заботливо... Действительно, как мать. - Здравствуй, - ответил я. Получилось как-то сдавленно, будто не слова слетали с губ, а увесистые куски свинца. Она почувствовала это. - Антош, спасибо, можешь идти. Тебя там заждались уже, наверное, она взглянула на клетчатый флажок. - Только один холм? - Только один, - понуро согласился он. И вышел. Дверь мягко закрылась. - Зови меня, как хочешь, - она выпрямилась, заложила руки за спину. - Кэти, Катерина, Катя. - усмехнулась, но невесело. - Екатерина Павловна. - Что это такое? Если бред, то почему такой реальный? - Это не бред, Женя, это та реальность, куда очень многие стремятся, но далеко не всем она доступна. Катерина вернулась к скамье. Я сел рядом. Редкие брызги долетали от фонтана, щекотали разогретые солнцем щеки. - Вот, - Катерина указала на скульптуру. - То, чего никогда не боишься... Вначале. А оно все равно приходит, каким бы далеким не казалось. Внезапно. Надевает ватные цепи. Старость. Куда от нее денешься? - Никуда. Это неизбежно. Катерина покачала головой. - Ошибаешься. Мир, где старости просто не существует, у тебя внутри. Там, где с рождения хранится частичка тепла материнского сердца. Я подумал, что она, наверное, права. Что можно обладать телом и разумом старика, но душой ребенка. - Это детство, Женя. Время, когда тебя совершенно искренне назовут Женечкой. Хочешь, чтобы оно вернулось? Хочу, безумно хочу. Чтобы погонять мяч двор на двор на пыльном пустыре за домами, а потом мазать йодом и зеленкой сбитые коленки. - Детство без родителей? - тихо спросил я. Катерина неопределенно пожала плечами. - Но ведь это твой мир. Если в нем есть место для родителей они будут и... Она осеклась. - Что? - У тебя были родители, Женя? - Они и сейчас есть. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, живы-здоровы. - Я не знаю... Понимаешь... Вот он - мир, куда ты так хотел попасть, чтобы уже никогда не... возвращаться. Это детство, Женечка. Самое настоящее. Главное, чтобы ты сам верил и хотел, а иначе ты заразен. И даже опасен. Это очень хрупкий мир. Врочем, раз ты сумел перешагнуть порог, значит, остался в тебе тот самый заряд тепла. А? - Наверное, остался... - Ну вот, - улыбнулась Катерина. - Иди, мальчик мой, знакомься, вживайся... Надо сказать, мне тогда стало жутко от вида серой пелены, что колыхалась в ее глазах. Изо всех сил она пыталась прикрыть слезы радостными искорками, но не получалось. Я набрался наглости и спросил: - А кто ты, Катерина? Она отвернулась, подставляя брызгам лицо. - Кто-то же должен следить за детьми, а то вечну лезут, куда не надо. По интонациям в ее голосе я понял, что все, разговор окончен, не нужно бередить человеку душу, когда ему и так плохо и больно. Незачем рвать ее. "Он же взрослый", - сказал тогда Антон. Катерина не просто взрослая среди тех, кто смог снова стать детьми. Грубо и страшно... Старая, очень старая женщина. У ее души было два варианта выбора: стать каменной или медленно умирать от тоски. Превратиться в базальт ей не удалось. Я вышел.