Принуждение к любви - Александр Звягинцев

Александр Григорьевич Звягинцев

Принуждение к любви

(Валентин Ледников - 4)

Плутовка-судьба иногда принуждает нас к любви, но мы понимаем, что это принуждение не насилие, а благо. А иногда принуждение представляется нам полной и сладостной свободой…

Валентин Ледников, в недавнем прошлом работник прокуратуры, неожиданно оказывается втянутым в темную интригу, которую плетут чрезвычайно влиятельные и не стесняющиеся в средствах люди. Эти люди пользуются покровительством сильных мира сего, причем не только в России, именно они стоят за кулисами «оранжевой революции» на Украине.

Расследование, которым занялся Ледников, грозит обернуться катастрофическими последствиями. Но как отступить, если в интригу оказалась втянута женщина, которую он давно любит? Если его обвиняют в причастности к смерти друга? Если из мглы прошлого всплывают тени некогда всемогущих тайных орденов?

Чем больше Ледников углубляется в опасное и непредсказуемое расследование, тем понятнее становится, что дело не только в корпоративных и политических интересах. Здесь столкнулись и смешались подлость и страх, любовь и ненависть, коварство и ревность…

Многие действующие лица и события современной истории, упомянутые и описанные в романе, вымышлены. Некоторые - нет. Кстати, взгляды автора зачастую весьма отличны от воззрений его героев. И даже главных.

Глава 1

Конклюдентные действия

[1]

Вот тогда и возникло это смятение от непонимания происходящего, пугающее своей необъяснимостью, смутностью, сознанием собственной беспомощности. И запомнилось, и уже не оставляло его никогда.

Мальчик был еще маленький, лет десяти, и жил летом на даче с дядей и тетей, у которых своих детей не было. Они души в нем не чаяли и баловали, как только можно. А родители его в это время отдыхали в Болгарии.

Как-то днем в послеобеденную жару, когда дядя и тетя возились в саду, мальчик пробрался на маленькую веранду - влез в окно, чтобы его не заметили, - и пристроился там с книжкой, которую накануне перед отъездом привез отец. Дверь он старательно закрыл, а шторы задернул, чтобы его не нашли. И поэтому - а может, книжка оказалась интересной - он сначала ничего не услышал. А потом было уже поздно.

Сначала он просто не мог понять, что происходит. В большой комнате слышались невнятные, приглушенные голоса, шарканье ног, какая-то возня. Мальчик поднял голову и стал вслушиваться. Страх сразу вошел в него, потому что голоса были чужие, а он был один. И вдруг ему в голову пришла страшная мысль, что эти люди сделали что-то плохое с дядей и тетей, а теперь ищут его. И сердце у мальчика заколотилось сразу во всем теле, сотрясая его. А потом он непослушными пальцами зачем-то чуть отодвинул занавеску, прикрывавшую стекло на двери, и приник к образовавшейся щели и одним глазом. И увидел в комнате дядю и тетю.

Но страх не ушел, он вцепился в мальчика еще сильнее, потому что увиденное было непонятно и жутко. Дядя молча тянул тетю за руки, а она упиралась и что-то говорила ему сдавленным, свистящим шепотом, оглядываясь на распахнутую входную дверь. Только тут мальчик вдруг разобрал слова: «Олег, ты что! Не надо! Ты с ума сошел… Валька же тут! Войдет сейчас!»

Услышав свое имя, мальчик невольно закрыл глаза. Это все из-за него! Ему нельзя видеть то, что он может увидеть сейчас!

Но он все равно открыл глаза и увидел, как дядя захлопнул входную дверь и стал подталкивать тетю куда-то в угол. Она упиралась, продолжая что-то непрерывно шептать, но он не отпускал ее ни на секунду. А потом они пропали с глаз, и что-то тяжело заскрипело там, в комнате…

Мальчик вжался щекой в холодное стекло, вывернув голову, и на мгновение увидел, что они оба лежат на диване, и вдруг услышал странные, жуткие стоны тети…

Страх сотрясал его все сильнее. А стоны были невыносимы. Еще немного, и он закричит сам, понял мальчик, и тогда они его обнаружат! Но бежать можно было только мимо них, а он понимал, что этого делать нельзя. Ни за что!

Вдруг он вспомнил, что оставил окно открытым. Занемевшее от страха тело не слушалось мальчика, но он дополз до окна, отдернул штору и увидел верхушки елок на фоне синего, до рези в глазах ослепительного неба и с какой-то оглушительной ясностью услышал радостный гомон птиц. Он поднялся с колен, лег животом на подоконник и вывалился головой вперед, обдирая колени, из окна на траву.

Не обращая внимания на боль, он добежал до беседки и затаился там. В голове его что-то клокотало, больно било в виски, и страх не оставлял его. Он сидел там и чего-то ждал. Мальчик не думал о том, что увидел. Он только знал, что видеть это ему было нельзя. Еще он сразу решил про себя, что никогда и никому не признается в том, что все-таки видел это.

И тут он услышал шаги. Кто-то спустился с крыльца и пошел к беседке. Мальчик сразу понял, кто это идет. Они все знают, подумал он. Слышали, как я лез в окно, потом зашли на веранду, увидели книгу и сразу поняли, что я все время был там, все видел и слышал.

Что же он теперь со мной сделает?

Дядя стоял на пороге беседки и внимательно глядел на мальчика, который не мог поднять глаза. Потом он сел рядом, и мальчик испуганно втянул голову в плечи. На соседней даче вдруг громко заиграла музыка.

- А мы тут тебя потеряли, - каким-то странным, хриплым голосом сказал дядя. - А ты вот где спрятался.

- Я не прячусь, - стал торопливо оправдываться мальчик.

- Я знаю. Это я так, к слову, - объяснил дядя, глядя куда-то далеко-далеко. - Чего тебе прятаться? Зачем? Ну, беги.

На пороге беседки мальчик почему-то обернулся, дядя смотрел на него как-то странно - то ли с усмешкой, то ли извиняясь. Он как будто хотел сказать что-то, объяснить, но не решился. То ли просто не нашел слов. А тетя, неожиданно веселая, раскрасневшаяся, возилась на большой веранде с грибами, которые они набрали утром, и даже что-то напевала, тихо улыбаясь.

Прошло немало лет, мальчик вырос и многое узнал о том, что случается с мужчиной и женщиной, и все-таки случившееся тогда на даче так и осталось в его памяти навсегда. Догадались ли они, что он все видел? Что пережили, если догадались? Что подумали о нем? Этого он так и не узнал. И не узнает уже никогда.

Глава 2

Злонамеренное соглашение

[2]

Выбравшись из метро на Сухаревской, там, где к пятикупольной церкви Троицы в Листах приделали очередной торговый центр с «Макдоналдсом» и, рискуя сломать ноги на узких обледенелых тротуарах, заставленных бесчисленными машинами, я углубился в сретенские переулки.

Я шел на работу. Меня вызвал шеф. Сам Бегемот. У него было для меня дело. Чисто конкретное. Он не мог поручить его никому другому. Такое вот мне собирались оказать высокое доверие.

Вообще-то по паспорту Бегемот значился Макогоновым Георгием Венедиктовичем, и в школе мы его сначала звали просто Макогоном. Но потом я первый в классе прочел «Мастера и Маргариту». Всякий раз, когда в великом романе на сцене появлялся толстяк с кошачьей физиономией и круглой головой, поросшей густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть, я видел перед собой, как живого, нашего классного мудилу Макогона. И уже не мог называть его иначе, а за мной последовали остальные, потому что в классе я был авторитетом, а Макогон им не был. Он был мудилой - именно так его называли, когда о нем заходила речь. «А где этот мудила?» или «Чего ждать от этого мудилы?» - говорил кто-то из ребят, и все знали, о ком речь. Об этом мудиле Макогоне, превратившемся в мудилу Бегемота.

Потом я понял, что с Бегемотом вышла ошибка - в великом романе он был обаятельный, а Макогон своей необъятной прыщавой рожей внушал отвращение, и прежде всего нашим девчонкам, особенно когда, сопя и потея, он пытался полапать их. Но было поздно - кличка Бегемот приклеилась к нему так, что уже не отодрать. А на самом деле он был похож на жирного, тупого, самодовольного гангстера, с серой обвислой кожей на морде, сальными губами и толстыми волосатыми пальцами, без которого не обходится ни один боевик про итальянскую мафию.

Хотя никаким мафиози Бегемот, честно говоря, не был. Просто, повзрослев и окончательно превратившись в ходячий бочонок, облаченный в костюм и галстук, Бегемот скоро понял, что быть неотразимым остроумным красавцем ему не суждено, а потому придется быть таким, каков он есть на самом деле. То есть жирным, грубым и циничным. Возможно, он поначалу и погоревал немного по этому поводу, но потом быстро сообразил, что жить таким существом вполне даже можно. Его манеры в комплекте с лоснящейся физиономией и трехслойным затылком, видным даже из-за ушей, производили на людей куда более сильное впечатление, чем старания быть галантным, изящно шутить и говорить умные вещи. С тех пор он сопел, чмокал губами, без зазрения совести пучил свои глазенки в любой компании и отпускал женщинам откровенные пошлости прямо в глаза. Причем с нескрываемым удовольствием.