Отпуск с убийцей - Александр Силецкий

Силецкий Александр

Отпуск с убийцей

Александр Силецкий

Отпуск с убийцей

Глава 1

Он приехал.

Поезд в последний раз дернулся и встал.

В раскрытое окно - вагон, слава богу, старенький, без этих модных, вечно неработающих ухищрений - мигом ворвался особый, вокзальный гомон: все спрашивали и отвечали разом, лязгали тележки носильщиков, со всех сторон гнусаво грохотали репродукторы и слышались свистки, сопровождаемые тягостно-раскатистым шипеньем, точно невесть кто, громадный, но невидимый, обиженно вздыхал.

Он не любил эту суету, традиционно связанную с высадкой-посадкой.

Ему так часто приходилось ездить по стране (без экстренной нужды он самолетами предпочитал не пользоваться), да и за ее пределами, что давно уже утратилось то восторженно-приподнятое чувство, которое испытывает почти каждый, когда поезд делает остановку и надо наконец-то выходить.

Смешно, подумал он, я и теперь воспринимаю свой приезд, как будто у меня - простая деловая командировка. Но ведь нет же, нет, - отпуск!

Место от столицы в некотором роде удаленное, а в расписании указано, что поезду стоять тут черт-те сколько - целых двадцать пять минут.

Неписаный закон: чем далее от центра - тем длиннее остановки.

Может, так и надо, чтоб хоть этим компенсировать синдром глубинки.

Впрочем, не настолько уж глубинка: все-таки - районный центр. Но - не ближний.

И таким пребудет навсегда.

Он встал и сдернул с полки туго запакованный баул внушительных размеров.

Потом надел пиджак, поправил галстук и, задвинув до упора дверь, на несколько секунд застыл перед купейным тусклым зеркалом.

Чтобы увидеть себя хорошенько, ему пришлось даже немного подогнуть колени: ничего не поделаешь, метр девяносто семь - не очень в наши дни удобный рост, жизнь в основном налажена для более, так скажем, усредненных... Слава богу, лишний вес пока не тяготил, хотя бы это.

Спать в поездах, конечно, было далеко не просто... Но на самолетах он себя и вовсе чувствовал паршиво.

Да к тому же не в любую точку есть авиарейсы! А в глубинку добираться как-то надо.

На него из зеркала взглянуло заспанное, хмурое, с глубокими морщинами на лбу, землисто-бледное лицо, хотя и сохранившее черты неистребимой моложавости, которая бывает свойственна довольно многим обитателям столицы в энном поколении, - лицо юнца до старости: с таким порой и хочешь выглядеть солидно, а - не получается.

Поэтому, наверное, для пущей важности, он и отрастил себе бороду довольно пышную, в кудрявых завитках, с неблагородными - то там, то здесь седыми островками. Впрочем, у него все в роду по мужской линии седели очень рано, зато жили долго, вот что интересно.

А поскольку был он от рождения брюнет, то эти серебристые пучки смотрелись натуральными проплешинами, отчего вся борода имела вид вполне клочковатый и неухоженный.

Как, между прочим, и густая шевелюра - тоже с прядями седых волос.

Его это, понятно, удручало, ибо бороду свою он искренне любил и, вопреки поверхностному впечатлению, везде и постоянно, как мог, холил. И расстаться с эдаким богатством попросту не смел: уж слишком долго, целых двадцать лет, он прятал в бороду свое лицо - с тех самых пор, как поступил в Московский университет. И патлы, малость подувядшие с годами, очень редко отдавал во власть цирюлен - эти заведения он ненавидел с детства.

"Так-то, Михаил Викторович, друг мой Невский, - поддразнил он сам себя, скептически уставясь в зеркало, - вам тридцать восемь годиков, а вы все - как мальчишка. Бородатый и патлатый. И таким вас в гроб положат. Красота! Хотя. не грех бы и подкоротить. Людей пугать - зачем?"

Он задумчиво, привычным жестом, как краб клешней, прихватил бороду указательным и большим пальцами, немного подержал ее, оттягивая вниз, и вслед за тем легонько покачал головой. Потом достал из кармана пиджака расческу и тщательно все причесал, а бороду затем еще помял в ладонях и, ласкаючи, пригладил.

Все равно своим сегодняшним видом он остался недоволен.

"Может быть, вот это недовольство - и есть отчетливый симптом того, что скоро уже сорок, ну, а после сорока я понемножечку начну стареть?" неожиданно, но как-то очень вяло посетовал он про себя.

- Эх, галстучек у вас шикарный. Артистический! Мда. В санаторий, стало быть? - приятельски и деловито подмигнул ему сосед, как будто на прощанье уточняя двадцать раз проговоренное за предыдущий вечер.

- Вот-вот, в санаторий. Именно! В "Зеленый рассвет". Бо-ольшая кузница здоровья.

Сосед важно покивал:

- Это уж точно, дело - завсегда полезное. Здоровье надо сохранять. Там, в санаториях, бедово. Публика, медсестры. То да се. Я тоже - как-то раз. Да. Санаторий. А мне - дальше. Напрямки домой. Я говорил?

- Да неужели?! - не желая обижать соседа, подивился Невский. - Вы смотрите!.. Ну, счастливо оставаться! Рад был познакомиться.

- А это уж - взаимно. Отдыхайте!

Повесив за длинные лямки баул через плечо, он вышел из купе, миновал коридор, простился в тамбуре с проводником и не спеша спустился на платформу - очень низкую, как водится на всех такого рода станциях.

Он совершенно замотался на работе, и, когда пришла пора думать об отдыхе, оказалось, что путевок нет. Ни в Прибалтику, ни в Крым, ни на Кавказ.

Впрочем, всяческие модные и шумно-людные курорты он не так чтоб и любил. И потому, едва вдруг замаячила путевка в этот санаторий (просто шалая путевка, ведь свое отменное здоровье он покуда и не думал поправлять!), он сразу ухватился за такое предложение, резонно положив, что "от добра добра не ищут".

Он любил лето - самое лучшее время года, о чем убежденно всем и сообщал.

И если лето проходило в городе, в дурацкой спешке, в суете, в какой-то мелочной, не позволяющей свободно продохнуть работе, он считал, что год потерян до конца. А в жизни этих лет не столь уж много, вот в чем дело.

Было свежее ясное утро.

День, как видно, предстоял покойно-знойный, не томительно-ленивый.

Над разогревающимся асфальтом уже начинал чуть заметно колебаться воздух.

Где-то, гремя цепью, одиноко и надсадно гавкал сиплый пес.

Невский пересек перрон, покрытый трещинами и проросшими в них кустиками чахлой травки, и, в числе немногих новоприбывших, через ворота с ржавыми затейливыми створками чинно выбрался на привокзальную площадь наполовину асфальтированный, а наполовину мощенный брусчаткой пятачок, со всех сторон обрамленный одноэтажными складами, заплеванного вида магазинами и какими-то мелкими конторами.

Судя по невзрачным деревцам, которые робко выглядывали из-за крепких заборов и приземистых строений, можно было безошибочно определить, что и весь город таков, как эта вокзальная площадь, - достаточно пыльный, не слишком зеленый, разросшийся традиционно вширь.

Слева, у ворот, стоял автобус - небольшой, ухоженный, какими обычно комплектуются автохозяйства уважающих себя домов отдыха, турбаз и санаториев.

Он влез в автобус последним.

- Эй-эй! Ну, куда?! - строго спросил со своего места водитель.

- В "Зеленый рассвет". У меня - путевка. Вы еще кого-нибудь ждете?

- Мы еще кого-нибудь ждем? - спросил водитель у всего автобуса.

Пассажиры разом зашевелились и громко загалдели, дружно обсуждая этот каверзный вопрос, но толком ничего сообщить не смогли.

- Значит, никого, - удовлетворенно сказал водитель. - Тогда - вперед!

Он врубил скорость, дал газ, автобус лихо обогнул площадь и в клубах пыли выкатился на неширокую улицу, что вела к окраине.

Вскоре город остался позади, а вперед убегала колдобистая гравийка, дыша обильным урожаем, простирались холмистые поля, виднелись разноцветные крыши далеких домов, и почти на самом горизонте, понемногу утолщаясь, замаячила длинная сине-серая полоска - лес.

Глава 2

Внезапно автобус затормозил.

Передняя дверь, для порядка малость покапризничав, с поганым скрипом распахнулась настежь, и в машину легко вскочила молодая красивая женщина с белой спортивной сумкой через плечо.

Наскоро поблагодарив водителя, она поискала глазами, где бы можно сесть.

Однако все было занято - пассажирами и их поклажей.

Единственное свободное местечко оставалось в конце автобуса.

Неуклюже подобрав под себя длинные ноги, Невский сидел и смотрел, как она приближается к нему, ловко перешагивая через свертки, кули и тяжелые чемоданы.

Их взгляды встретились.

На миг в нем что-то всколыхнулось сладостно-тревожное .

В урочный час запущенный механизм отпускника, в принципе готового уже и к любому необременительному флирту, и к романтическим восторгам, и к прочим светлым радостям грядущей санаторной жизни, вдруг забарахлил.

Это было то, что заранее предусмотреть нельзя. И даже - просто загадать либо предчувствовать.

Не любовь, как часто повествуют и показывают, с первого же взгляда, нет, избави бог, все это пошлый вздор, придуманный взамен реальной жизни, но - с первого же взгляда - страстное желание любить и... быть любимым пылко, нежно, без затей...