Доктор на просторе - Ричард Гордон

Гордон Ричард

Доктор на просторе

Ричард ГОРДОН

ДОКТОР НА ПРОСТОРЕ

роман

перевел с английского А.В.Санин

Глава 1

Миг вручения врачебного диплома будоражит кровь молодого человека совсем как первая влюбленность, с примерно такими же разрушительными последствиями.

До той незабываемой минуты, когда заветные картонные корочки затрепетали в моих руках, я бродил по улицам, высматривая хорошеньких девушек, с безумной надеждой, что с одной из них случится обморок, а на каждом перекрестке надеялся увидеть аварию. Щедрой рукой я раздавал направо и налево рецепты, безвозмездно транжиря свои драгоценные (как оказалось теперь, во всяком случае) познания на родственников, приятелей и даже случайных попутчиков, физиономии которых казались мне зеленоватыми или просто не слишком веселыми. Разговор я обычно начинал словами: "С медицинской точки зрения...", а, услышав в театре возглас: "Нет ли среди зрителей врача?", я был готов сигануть из кресла с резвостью, которой позавидовал бы молодой и полный сил кенгуру.

Представляете, как одуряло вчерашнего студента, шесть лет подряд томившегося от своей полной никчемности и ничтожества, внезапно свалившееся на него с неба ощущение собственной важности? Тем более что каждое утро это ощущение укреплялось пухлыми конвертами, сыпавшимися словно из рога изобилия в почтовый ящик, который в прежние дни знавал лишь тощенькие бумажные счета да оранжевые карточки футбольной лотереи. Теперь производители лекарств заваливали меня бесплатными образцами, еженедельниками размером с псалтырь и промокательной бумагой, которой хватило бы, чтобы осушить Серпентайн (*Озеро в лондонском Гайд-парке); магазины с Уигмор-стрит наперебой предлагали мне клинический инвентарь - от именных медных вывесок до рентгеновских аппаратов; общество защиты животных, организации по борьбе с курением, людоедством, жестокими видами спорта, социализмом и контролем над рождаемостью состязались друг с другом за право заполучить мою поддержку; банк, в котором ещё неделю назад от меня шарахались бы, как от прокаженного, умолял меня принять от него кредит, а также предлагал свои услуги в качестве моего душеприказчика. Даже в Британской медицинской ассоциации официально признали мое существование, прислав бесплатный шестнадцатистраничный буклет "Этика врачебной профессии", в котором мне настоятельно рекомендовалось отныне и впредь вести целомудренный и высокоморальный образ жизни, и как огня сторониться ненадежных акушерок.

К сожалению, недолго понежившись в облаках, и влюбленные, и начинающие врачи неизбежно ступают на тернистую стезю жизненной реальности, и вот, в двадцатичетырехлетнем возрасте мне пришлось впервые устраиваться на работу. Поиск её был делом нешуточным, можете мне поверить - ведь в наши дни даже студенты, величайшим достижением которых за все годы учебы были бессчетные инициалы и имена, вырезанные на скамьях в учебных аудиториях, и те всерьез намерены стать специалистами. Ничто другое их не привлекает, ибо всякому дураку известно, что врачи общей практики, состоящие в распоряжении Национальной службы здравоохранения - все, как один, жалкие заморыши, выписывающие в грязных приемных бесчисленные справки и редко дотягивающие до сорока лет из-за непосильной работы.

Я же ещё задолго до получения диплома твердо решил стать хирургом. Начиная с первого семестра, я уверенно резал налимов, лягушек и кроликов, свято убежденный, что те же принципы строения организма сохраняются и на более высоких ступенях эволюционной лестницы. Вот почему, получив диплом, я думал, что теперь мне остается лишь выбрать наиболее подходящее место для проявления своего таланта. В больнице Св. Суизина своих отпрысков особенно не пестовали, если не считать приглашений на ежегодные вечера встреч (это обходилось по две гинеи с носа, без учета стоимости выпитого спиртного), однако я припомнил, что на стене возле канцелярии под засиженным мухами стеклом красуется выцветшая от времени табличка со словами:

"МОЛОДЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ, ЖЕЛАЮЩИЕ УСТРОИТЬСЯ НА РАБОТУ, МОГУТ ОБРАТИТЬСЯ ЗА СОВЕТОМ К СЕКРЕТАРЮ".

Немногие выпускники внимали этому призыву, поскольку в глазах студентов канцелярия давно представлялась чистилищем, в котором решалось, посылать ли провинившегося студента к располагавшимся по соседству вратам дантова ада, за которыми восседал грозный декан. Сам секретарь, высохший старикашка в пенсне на толстенной черной резинке, ютился в тесной клетушке, загроможденной кипами запыленных бумаг, которые вздымались с пола наподобие сталагмитов. С места в карьер он предложил мне место полкового врача. Совет вверг меня в уныние, ибо все прекрасно знали, что старикан рекомендует армию только тем новоиспеченным специалистам, которых, по его мнению, не следует и близко подпускать к простым смертным.

Я же, не отмеченный в Св. Суизине грамотами, именными стипендиями или какими-либо иными наградами, отважно попросил секретаря порекомендовать меня на место ассистента хирурга в нашу родную клинику. Дело в том, что места эти распределялись в соответствии с удивительными обычаями, давно устоявшимися в Св. Суизине. Решение принимала комиссия из наших же врачей, для которых это было последней возможностью отплатить нелюбимым студентам. Здесь беспощадно браковали выскочек, всегда сидевших в первом ряду и задававших лектору вопросы, ответы на которые знали сами; такая же участь ждала не в меру серьезных молодых людей, которые читали "Нью-Стейтсмен" и шушукались по углам, обсуждая тяжелое положение врачей в капиталистическом обществе. Кроме того, члены комиссии всегда голосовали против любимчиков своих недругов, что также говорило в мою пользу. Так, например, сэр Ланселот Шпротт, наше выдающееся светило, зарубил карьеры нескольких дюжин весьма обещающих молодых специалистов лишь потому, что один из его коллег как-то раз не позволил ему ставить личный "роллс-ройс" у стены медицинской лаборатории.

- Боюсь, юноша, что диплом создал у вас преувеличенное мнение о собственной персоне, - сухо промолвил секретарь. - "Британский регистр" насчитывает восемьдесят три тысячи квалифицированных медиков, а это означает, что вы укрепили мощь нашего здравоохранения менее чем на одну восьмидесятитрехтысячную. Что ж, если вам не по душе армия, то как насчет британских колоний?

Однако затем Св. Суизин неожиданно проявил непоколебимую уверенность в своих доморощенных специалистах, и уже на следующий день меня назначили младшим ассистентом профессора в травматологическом отделении.

- В ближайшее время тебе все равно не позволят резать живых людей, злорадно заявила моя хозяйка, пока я, трепеща от возбуждения, укладывал свои нехитрые пожитки. - Прежде новичкам позволяли потрошить хотя бы бедняков без гроша за душой, но сейчас наше правительство наконец положило конец этому чудовищному разгулу.

- Я уже достаточно квалифицирован, чтобы резать кого угодно, горделиво возразил я. - Впрочем, начинают все с пустяков - шишки, кисты там всякие, гнойники, - потом следуют варикозные вены и грыжи, а вот после первого аппендицита уже вообще все пути открыты.

В ответ послышалось презрительное фырканье:

- Ни за что не позволила бы тебе оттяпать что-нибудь у меня!

- Прошу запомнить, мэм, что теперь перед вами дипломированный специалист, а не какой-нибудь подготовишка, - с достоинством произнес я.

- Ах, извините, доктор, - расшаркалась старая ведьма. - С вас двенадцать шиллингов и шесть пенсов за поломанную мебель.

Работа в травматологическом отделении клиники котировалась чрезвычайно низко, превосходя в престижности разве что подразделение дерматовенерологии. Пациентов, а большую их часть составляли жертвы непрекращающейся войны пешеходов с водителями, принимали в самом обыкновенном перевязочном пункте - занятие, с которым без труда справился бы самый завалящий фельдшер.

Однако, пересекая на следующее утро порог клиники, я ни о чем подобном не думал. В конце концов, разве не каждый унтер-офицер мыслит себя полковником? Так и я с куда большей ясностью представлял венец своей карьеры, нежели её начало. Я уже видел себя главным хирургом Св. Суизина, на которого со всех сторон золотым дождем льются награды, премии и почетные звания.

- Эй! - услышал я со стороны чей-то оклик, продвигаясь в свеженакрахмаленном белоснежном халате к дверям травматологического пункта. - Эй, постой, старина! Одну минутку!

Я обернулся и тут же узрел первое препятствие на пути своей блестящей карьеры. Это был Бингхэм, второй младший ассистент профессора хирургии. Прыщавый и бледный, вечно нечесаный очкарик, которому до сих пор никто не давал на вид больше семнадцати. На передних скамьях он, правда, никогда не сидел, но зато однажды ухитрился выиграть премию декана по прикладной анатомии и с тех пор никогда и нигде не расставался со свежим выпуском "Ланцета", торчавшего из кармана наподобие флажка, и парой толстых книг. В обеденный перерыв он относил книги в библиотеку, где закусывал бутербродами с сыром, а заодно собирал с залежавшихся справочников вековую пыль, которой затем щедро делился в трамвпункте с пострадавшими. По субботам, когда библиотека не работала, он перемещался в музей хирургической патологии, на полках которого, словно забытые вещи, хранились в толстостенных стеклянных банках человеческие органы, и разгуливал вдоль стеллажей с книгами под мышкой. Подмышка вообще, по-моему, служила главным местом, откуда Бингхэм черпал свои познания.