Жиличка. Рассказ - Нина Литвинец

Нина Литвинец. Жиличка. Рассказ

Входите, входите. Свет я сейчас зажгу. Из редакции вашей мне вчера звонили. Пальто сюда, на вешалку. Сапоги снять придется, утром как раз пол протерла. Вот я вам тапочки приготовила, они чистые, их докторша надевает, когда ко мне заходит. Я ведь недомогаю, а сейчас и вовсе расклеилась. Семьдесят лет, шутка ли? Вчера только стукнуло. Спасибо, спасибо. В моем возрасте это уже не праздник. Сегодня вот все кости ломит. К перемене погоды, должно быть. Ой, за тортик спасибо. «Абрикотин», мой любимый. Я песочное всегда больше любила. Вы где брали? В гастрономе на углу? У них обычно все свежее. А вот в булочной лежат неделями, страшно покупать. Сейчас чайник поставлю, с тортиком и попьем. В комнату проходите, мигом стол накрою. Нет, в кухне не очень удобно, крошечная она, да и заставлена вся. У меня ведь соседка еще одна, то есть сама-то соседка у детей живет, за внуками присматривает. А комнату студентке какой-то сдала, ее целыми днями не бывает. Так что толком и поговорить не с кем. С тех пор, как Никола умер, я все одна. В четырех стенах сижу да телевизор смотрю. Сегодня вот повторение праздничного «Огонька» будет.

Давно ли я здесь живу? За год до войны, считай, поселились. Тогда в этой квартире Штрухи жили. Он в министерстве пост занимал, и ему командировка на Север вышла, года на два. На стройку какую-то. Жена с дочкой младшей с ним собралась ехать. А старшей дочке лет восемнадцать тогда было, студентка. Она, понятно, в Москве хотела остаться. Вот родители и сдали две комнаты, чтоб она с порядочными людьми жила. Да и под присмотром заодно. Мы с Николой тогда как раз поженились, он рабфак закончил, диплом инженера получил. А жилье нам еще долго ждать надо было. Хотя на очередь поставили. Вот и сняли у них комнатку, чтоб гнездышко свое было. Я как ее посмотрела, сразу сказала, здесь будем жить. В другом месте, может, и подешевле бы вышло, и деньги не все сразу платить, да уж больно дом хорош. Новый почти, в семь этажей, с лифтом! Газ, ванна. На кухне под окном холодильничек устроен, до сих пор им пользуюсь. И люди вокруг все такие культурные. Художнику одному знаменитому даже музей из квартиры после войны сделали. Еще была артистка из оперетты, фамилию сейчас запамятовала, ну да она там не главная была. И замминистра один, его перед самой войной арестовали, вредителем оказался. И футболист какой-то знаменитый, мальчишки его у подъезда всегда караулили, он их на стадион бесплатно проводил. Не простые все люди. Еще бы, Покровский бульвар, это вам не выселки какие-нибудь на окраине.

А вы, значит, о доме нашем сведения собираете? Статью будете делать или как? Книжку даже издать хотите? Много уже про московские дома написали? Надо же, мне как-то не попадалось. А дело это хорошее. Помрем мы, старики, кто вам что расскажет? Я вот соседей своих хорошо помню. Квартирка-то не очень большая, жильцов мало, вроде как и не коммуналка совсем. Ежели дружно жить, вообще как одна семья. Только не очень получалось. Все из-за жилички той, которой Штрухи другую комнату сдали. Нам-то с Николой сразу две комнаты снять неподъемно было. Да и вообще ни к чему. Детишек мы тогда не планировали, спокойно пожить хотелось. Да и как с детьми на съемной площади? Не свое поди. А после войны уж и поздно было. Мы ведь могли б тогда и всю жилплощадь на себя перевести. Но не судьба! Так и прокуковали всю жизнь в коммуналке. Нет, я не жалуюсь. В хорошем доме и в коммуналке очень даже неплохо. Особенно если с соседями повезет.

Нам, правда, не повезло. Только въехали, прикидывать стали, как на кухне полочек своих добавим да антресоль в прихожей соорудим, Никола-то у меня умелец был, на все руки мастер, и тут на тебе! На следующий же день жиличка эта заявляется со всем своим скарбом. Ящики какие-то, коробки, все обшарпанное, неподъемное, будто кирпичей для весу туда наложили! Я в комнате тогда затворилась — и в слезы. Дня по-человечески не пожили! Всю квартиру сразу захламила, пройти нельзя. Никола меня утешал, это, мол, книжки у нее в ящиках, потому и тяжелые такие, стало быть, по любому антресоль понадобится, только теперь надо исхитриться за ихний счет все обустроить. Денег-то, небось, навалом, за два года вперед комнату оплатили, это у Штрухов условие такое было, да и чемоданы все заграничные. Простой он у меня был, Никола, всяк ему лапшу на уши навесить мог. Я-то сразу увидела — голодранцы, даром что фасону много. У всех знакомых поди перезанимали! Но уж понимала о себе! Смотрела прямо на тебя и словно не видела. Мыслями далеко где-то. И стрижка дурацкая, вроде как под горшок. Это при седых-то волосах! Похоже, с головой у нее вообще не все в порядке было. А уж одета… Все старое, по швам ползет, на живую нитку зашито. Пальто, правда, кожаное, но вытертое с боков, и цвета непонятного. И курит, как паровоз. Мундштук с папиросой изо рта не выпускала. А мундштук прокуренный насквозь, какая уж в нем польза? Всю квартирку в три дня продымила! Никола-то у меня тоже покуривал, но всегда на балконе. Квартире от этого ничего не делалось. Балкон и к их комнате заходил, но дверь только у нас была, им через окно вылезать приходилось. Она спросила, можно ли через нашу комнату проходить, ишь чего удумала. Конечно, я ей отказала. Она курила непрерывно, так и шастала бы все время через нас, не комната, а вокзал какой-то. Она пару раз в окно на балкон вылезала, да, видать, несподручно это ей было. Так и курила в комнате да на кухне.

У пацана тоже фасону было хоть отбавляй. Барчук настоящий, и имя какое-то кошачье — Мур. Нет чтобы по-простому, Ваня там или Коля. Потом, правда, выяснилось, что Георгием его на самом деле звали, еще куда ни шло. Я про себя его сразу Мур-муром окрестила. Воспитанный такой, вкрадчивый, вежливый, будто ластится: «Мур-мур, мур-мур». Только когда они вдвоем в комнате запирались, оттуда совсем другой «мур-мур» доносился. Резкий такой, отрывистый. Как котяра, когда жрать требует. Он ее словно учил все время, туда пойти надо, с этим поговорить, а эти просто обязаны помочь. Но гордости-то у ней немеряно, понятно, ей все это поперек себя было.

Не то чтобы я у них под дверью подслушивала, больно надо. Нам с Николой и так было о чем поговорить. Но квартирка-то ведь маленькая, идешь иной раз в ванную, да и зацепишься ненароком у двери. Соседи все ж таки. Только они иногда не по-нашему говорили. Наверно, чтоб мы не догадались. Никола сказал, по-французски, у них однажды французы на завод приезжали, он слышал. А после я от Зойки в домкоме узнала, что муж ее с дочкой в тюрьме, шпионами иностранными оказались. Тут уж поневоле бдительность проявлять приходилось, даже если что непонятно в разговоре.

Вкусный-то какой тортик! Я уж сто лет ничего такого не пробовала. Себе одной ведь покупать не будешь. А пирожные — это все не то. Теперь крем в них какой-то искусственный. Чем занималась жиличка-то новая? Да кто ж ее знает! На работу она не ходила, это точно. За столом обеденным все чего-то писала. Тарелки грязные в сторону сдвинет, и давай бумагу марать. Стол вечно книжками да бумагами завален был, обедали на уголке. Тараканы у нас появились сразу, ясно, от них. Посуду-то раз в два дня мыла.

На что жили? Ума не приложу. Денег у них никогда не водилось. Впроголодь жили. Пацан иногда втихаря от нее книжки на продажу таскал. Но и покупал тоже. А она шерсть продавала в мотках, заграничную. Я как-то себе купила, жилетку связала, то есть сначала-то это кофточка была, рукава потом протерлись. А жилетку до сих пор ношу, износу ей нет, во как делают! Нашим бы так научиться! Шерсть она продавала, когда передачу в тюрьму собиралась нести. Иначе деньги-то откуда взять? Я как-то по доброте душевной предложила ей место машинистки у нас в бухгалтерии. Она ведь грамотная, сразу видно, а на машинистку всего лишь подучиться немного надо было, чтоб дело быстрее шло. Жалованье, конечно, копеечное, зато регулярно, и подрабатывать можно. И дома бы не болталась целыми днями, все почище в квартире было бы. Как же она испугалась, помню! Я же ничего не умею делать, несколько раз повторила. Я ее убеждала, что вздор, всего-то бумажки разные перепечатывать. А она чуть не в крик: «Нет, нет, это я не могу! Я сейчас же потеряю все эти бумажки…». Я и отстала. А ну как впрямь потеряет что-нибудь важное, мне же потом отвечать. Привела, мол, жену врага народа, та и саботирует.

Как ее звали-то? Марина все ее звали, именно так, без отчества, а ведь не девчонка уже была. Фамилию я запамятовала, что-то такое простое, но яркое. Погодите, попробую вспомнить, если уж вам так надо. Она часто повторяла, что москвичка, а отец ее построил музей какой-то большой, несправедливо, мол, что ей места в Москве нет. Может, и привирала, не знаю. Вы-то наверняка знаете все музеи в Москве? Мы с Николой по музеям как-то не очень. Как вы сказали? Цветаева? Да, точно, так ее и звали. А у пацана другая фамилия была, вроде как еврейская. Только на еврея он не был похож.

Да что вы разволновались так? Ну, не знаю, может, вам и повезло. А мне вот с жиличкой не повезло совсем. Сколько проблем из-за нее было! Мы с Николой на работе не обедали, копейку берегли. Зато дома вечером наедались по полной! Я как возвращалась — сразу к плите. Никола позже приходил обычно, он часто у себя в ремонтном задерживался, особенно если начальство на месте сидело. К его приходу ужин готов должен быть. Понятно, на всех конфорках у меня булькает и шкворчит. Я ведь днем-то ими не пользуюсь. А тут ее, как назло, всякий раз приносит. То чайник вскипятить, то какую-нибудь дрянь поджарить. Как будто днем, когда нас нет, нельзя это сделать! И объяснить невозможно. У нее, мол, тоже право плитой пользоваться. А если чайник ее снимешь, ругается или плачет. Ида, хозяйская дочь, на кухне вообще не показывалась, уж как она питалась, не знаю, в студенческой столовке, наверное. Да и уезжала куда-то часто. С ней проблем не было. А с этой каждый вечер. Никола считал, это она нарочно нам вредит. Раз приходим, а на кухне штаны Мур-муровы висят, грязные. То есть она их, конечно, выстирала, но от стирки такой они только еще грязнее стали. Ну, не назло ли она это делала? Конечно, Никола иной раз не сдерживался, грубо с ней разговаривал. Она тоже в спор ввязывалась, потом плакала. Мур-мур обычно ее сразу в комнату старался увести, потом извинялся, если что не так. Он, похоже, похитрее был. Да, бывает такое меж соседями, что поделаешь. Так ты понимание имей, люди же весь день на работе. А сама бездельем в четырех стенах маешься или болтаешься неведомо где. Вот и стой до нашего прихода у плиты в свое удовольствие!