Разрушители плотин (в сокращении) - Роберт Рэдклиф

Роберт Рэдклиф

Разрушители плотин

(в сокращении)

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Глава 1

А ведь зачастую, размышлял Квентин Кредо, губит бомбардировщик со всем его экипажем не смертоносная стена пулеметных очередей, не разрывы зенитных снарядов, не столкновение с другим бортом в темноте и даже не прямое попадание бомбы, брошенной с самолета сверху. Зачастую пули и бомбы тут ни при чем. Просто — не повезло…

— Штурман — командиру.

— Слушаю, штурман.

— Предполагаемое местонахождение — шестьдесят миль к северо-востоку от Лиона. Пожалуй, пора уходить на двадцать тысяч футов.

— Понял, штурман, спасибо.

«Пожалуй?» — Оторвавшись от приборов, Питер Лайтфут вгляделся в лобовое стекло. В обычных обстоятельствах его штурман не говорил «пожалуй». Впрочем, это задание проходило не в обычных обстоятельствах. Питер смотрел вперед. Впереди расстилался непроглядный черный туман — этот туман окутал их через несколько минут после взлета из Ноттингемпшира. За три часа полета ни сам Питер, ни его экипаж не видели ничего — ни земли, ни луны, ни звезд. Как, к сожалению, не видели и ни одного из пятидесяти бомбардировщиков, чьи двигатели гудели рядом в тревожном ночном небе. Видели только облака и тьму. А теперь еще началось обледенение крыльев — еще одна причина для беспокойства. И далеко не единственная. Он снова посмотрел на авиагоризонт и тут же обнаружил очередную проблему: «ланкастер» снова заваливался на левое крыло. Питер покрутил рукоятку элерона, однако, сколько он ни старался, бомбардировщик отказывался лететь ровно. Питер бросил возню с элероном — придется лететь с креном. Без помощи. Рядом бессмысленно светилась панель автопилота, к ней как насмешка была прикреплена записка: «Не работает». Итак — ему вести тридцатитонный самолет вручную до самого Турина и обратно. Восемь часов без перерыва. Он включил переговорное устройство.

— Командир — штурману. «Предполагаемое» — это насколько точно, Джейми?

— Совсем неточно, — ответил штурман. — Час назад я сделал засечку по радионавигатору, но Чоки считает, что он барахлит. Звезд в тумане не видно, так что прикидываю на глазок. Но пора уходить на двадцать тысяч, как считаешь?

Да, пора, признал про себя Питер. Но там, наверху, их ждала совсем уж поганая погода, метеоролог предупреждал: кучевые дождевые облака, вероятность сильной турбулентности, обледенения и молний, так что Питер туда не спешил. Но не все так плохо, бодро заметил метеоролог, по другую сторону Альп погода куда лучше. Будем надеяться. Давая понять, что будет дальше, скрипевший «ланкастер» мотнуло, будто автобус, попавший колесом в открытый люк, — вот и турбулентность. Питера швырнуло на лямки. Посыпались реплики:

— Ого, ничего себе!

— Черт, я весь суп пролил!

— Почувствовал, как крылья прогнулись?

— Нас точно не отозвали?

— Штурман — командиру, так уходим вверх-то?

— Порядок, Джейми, — сказал Питер. — Сейчас уходим.

Он выровнял самолет. Голос у Джейми встревоженный, отметил он про себя, — правда, у Джейми он всегда встревоженный. Штурман сидел в крошечной выгородке за пилотской кабиной, плотно занавесившись шторой, чтобы освещение карты не мешало пилоту. За все их боевые вылеты Джейми ни разу не раздвинул штору по собственному почину, в какие бы мясорубки они ни попадали, каким бы плотным ни был зенитный огонь, какие бы маневры Питер ни совершал. При этом страх никогда не мешал двадцатидвухлетнему клерку из Кройдона прокладывать курс, иногда он делал это будто по наитию. Словом, если Джейми считает, что пора подниматься на двадцать тысяч футов, значит, пора.

Потому что, несмотря на скверную погоду, на то, что радист Чоки не смог из-за помех расшифровать двух сообщений от ведущего, на то, что крылья начали покрываться льдом, а правый внешний двигатель разогревается все сильнее, чтобы выполнить боевое задание, необходимо подняться на двадцать тысяч футов. Чтобы перемахнуть через Альпы.

Турин, Альпы, — однажды они уже это проделали, но при ясной погоде и чистом небе, когда горы внизу заливал лунный свет. Пытаться повторить то же самое в феврале ночью, с нулевой видимостью, было чистым безумием. Питер недоумевал, почему их до сих пор не отозвали обратно на базу по причине плохих погодных условий, но теперь выбора не было — только вперед, на цель: авиамоторный завод «Фиат». Единственным положительным моментом было необъяснимое отсутствие противника. Пролетели над всей Францией — и ничего: ни ночных истребителей, ни прожекторов противовоздушной обороны, ни зениток — ничего.

Он потянулся к рычагам газа. Пора набирать высоту. Тут бортинженер Макдауэл, сидевший рядом на откидном сиденье, обернулся и вопросительно посмотрел на Питера. Они сидели фактически плечо к плечу, но разговаривать было невозможно — все заглушал рев двигателей, роллс-ройсовских «мерлинов». Можно было, конечно, общаться через переговорное устройство, или ПУ, но для этого нужно было менять настройки в шлемофонах; впрочем, после стольких вылетов Питер научился читать по лицу Макдауэла. В данный момент оно свидетельствовало о скрытой тревоге. Питер растопырил четыре пальца, потом пошевелил пятым, большим, что означало: как там четвертый двигатель? Макдауэл указал на датчик температуры двигателя, где стрелка фактически ушла в красную зону, закатил глаза и пожал плечами.

— Штурман — командиру. Пора все-таки уходить выше.

— Да, понял, штурман, сейчас уходим. Эй, там, командир — экипажу, начинаем набор высоты, не забудьте про кислородные маски и подтяните лямки, там, наверное, потрясет.

— Вот радость-то.

— А на крыльях действительно лед?

— Нас точно не отозвали?

— Командир — радисту. Как там, Чоки?

— Пока тишина, командир. Но помехи жуткие.

— Ясно, что ж, летим дальше. Всем доложиться.

Все доложились по очереди: бортинженер, штурман, радист, стрелок средней башни, хвостовой стрелок — все, кроме бомбардира. А потом:

— Бомбардир — командиру.

— Да, привет, бомбардир, что там у тебя?

— Я про жуткую вонь тут в носу. Помнишь, я тебе говорил? Так вот, это из-за дохлой крысы. Что мне с ней делать?

— Привяжи ей носовой платок вместо парашюта и сбрось на цель!

— Итальяшки примут ее за диверсанта и откроют огонь!

— Или слопают, знаю я этих итальяшек.

— Приготовят спагетти с крысиным соусом.

Ладони Питера снова легли на рычаги газа. Он плавно отжал все четыре от себя, и натужный гул двигателей превратился в рев: «ланкастер» начал медленно подниматься вверх.

— Хвостовой стрелок — командиру.

— Привет, хвостовой, тебе чего?

— Ничего. Проверяю, слышал ли ты мой доклад.

У Херба Гуттенберга был такой пунктик — убедиться, что его сообщения по ПУ услышали и отреагировали на них. Питер понял это почти сразу после того, как они начали летать в одном экипаже.

— Наш хвостовой стрелок, — тихо обратился он однажды к Макдауэлу. — Гуттенберг. Почему он вечно проверяет, слышно ли его по ПУ?

— Глуховат небось, — предположил Макдауэл. — Спрошу-ка у носового стрелка, Бимсона, они, похоже, друзья.

Их экипаж из семи человек был сформирован полгода тому назад, летом 1942 года, в Центре оперативной переподготовки в Йоркшире — их тогда переучивали на «ланкастеры». Все семеро были сержантами, пребывали в гордом равенстве в глазах Господа: ни единого офицера. И все вопреки любым законам вероятности, правда, не без личных потерь, уже пережили первый оперативный цикл из тридцати боевых вылетов. Ни одному еще не стукнуло двадцати четырех — кроме Макдауэла, который был лет на десять старше и потому получил прозвище Дядька. Экипаж состоял из трех англичан — пилота, штурмана и радиста, двух стрелков-канадцев, бомбардира из Новой Зеландии и бортинженера-шотландца; все семеро были опытными, упертыми, а еще, что неудивительно, достаточно нервными.

В этом смысле Херб Гуттенберг ничем не отличался от других. С Билли Бимсоном они действительно были близкими друзьями — об этом доложил Макдауэл после того, как Питер задал ему вопрос про ПУ. Оба прямо со школьной скамьи завербовались в Канадские королевские ВВС, оба прошли стрелковую подготовку, но когда их направили в бомбардировочную авиацию в Англию, пришлось расстаться. Бимсон попал в 50-ю эскадрилью, Гуттенберг — в 102-ю, служил хвостовым стрелком на «Уитли». Однажды осенним утром — так рассказывал Бимсон — борт Херба возвращался с дальнего вылета на вражескую территорию: оказалось, что над Англией висит густой туман. Вымотанный, разнервничавшийся пилот без особой надежды кружил, расходуя последнее топливо, пытаясь сориентироваться и найти посадочную площадку. В конце концов он включил автопилот и отдал команду покинуть самолет. Херб команды не услышал — у него всю ночь барахлило ПУ. И вот все члены экипажа благополучно выпрыгнули, а он остался один в самолете, сидел и наблюдал, как под ним скользит укрытая туманом земля. Через двадцать минут «Уитли» совершил жесткую посадку на поле под Кеттерингом. Пока машина катилась по полю, Херб сидел, упрямо вцепившись в ремни; наконец она кое-как остановилась.