Солдаты - Уильям Форстчен

Уильям Р. Форстчен

СОЛДАТЫ 

(Затерянный полк — 8)

Глава 1

Полковник Эндрю Лоуренс Кин подъехал и почтительно коснулся шелковистых сгибов флага 35-ого Мэнского полка. Опаленная временем и запачканная кровью, ткань флага была столь же хрупка, как и крылья умирающей бабочки.

«Сотня безымянных полей сражений», задумался он. «Моя собственная кровь на этом штандарте, моего брата и всех моих товарищей. Сколько же уже погибло? Осталась меньше, чем сотня». Он позволил себе опустить руку.

Стояло раннее утро, и воздух опьянял ароматом поздней весны. Трава была пышная, насыщенного зеленого цвета, усыпанная изобилием цветов — голубые, желтые, и необычные фиолетовые орхидеи, уникальные для этого чужого мира, каких не было дома.

Природа с трудом справлялась, прикрывая шрамы ожесточенного зимнего сражения. Глубокие траншеи, вырытые во время осады, начали размываться, разрушаясь самостоятельно под воздействием барабанного боя сильных весенних ливней. Разбросанные обломки битвы, никому ненужные коробки от патронов, разломанные зарядные ящики, гильзы от снарядов, изодранные клочки униформы, и даже кости павших в бою постепенно поглощала земля.

Он бросил пристальный взгляд через поле битвы, задержавшись на какое-то время на великом городе — на Риме, выглядящему подобно видению из погибшей империи его собственного мира более чем тысячелетие назад. Поддерживаемые колоннами храмы украсили холмы, новая триумфальная арка, описывающая великую победу, уже наполовину выстроенная в центре старого форума. Даже в городе шрамы от ожесточенной зимней битвы начали исчезать. Новые здания появились на месте разрушенных, слышались отдаленные звуки пил и ударов молота, эхом отражающиеся и пролетающие через поля сражения; город возрождался.

Он повернул коня, направляя Меркурия своими коленями, внимательно посмотрел на длинные шеренги расположенные позади него, целый корпус выстроился для смотра, перед отправкой на фронт. Это был овеянный славой старый 9-й корпус, сильно пострадавший при осаде. Корпус был развернут в боевом построении, тремя дивизиями, с бригадами в колоннах, с вынесенными вперед знаменами, занимая фронт больше чем полмили. Построение было устаревшим для использования в битве; в открытом сражении оно было бы разорвано в клочья современной огневой мощью. Но старые традиции трудно разрушить, а такое построение все еще могло вдохновлять рядовых, давая им чувство локтя.

— Они начинают выглядеть лучше, — произнес Ганс Шудер.

Эндрю посмотрел на своего старого друга и кивнул, переводя Меркурия на медленный легкий галоп, знаменосец 35-го последовал за ним, таким образом, он произведет смотр по всей длине шеренги, салютуя продырявленным выстрелами штандартам полков, тщательно рассматривая парней.

Большинство до смерти устало после зимней битвы, по крайней мере, внешне, их подлатали… новые униформы заменили те тряпки, что носили люди в конце зимы, винтовки починены и как следует отполированы, патронташи и рюкзаки заполнены восьмьюдесятью патронами на человека и пятидневным пайком.

Здесь и там среди рядовых попадались новые рекруты, но все-таки большинство были ветераны; окостеневшие, жесткие, сухощавые, с темными и пустыми глазами. Слишком многие из полков были ничтожно малы, иногда меньше, чем сто человек. Эндрю предлагал объединить подразделения, и разделить корпус на две дивизии, но получил сумасшедший протест. Полковая гордость в этом мире была столь же сильной, как и в старом, так что он позволил сохранить структуру корпуса.

Иногда он брал паузу, осаживая лошадь, чтобы пообщаться с парнями, выбирая тех, кто носили желанные Почетные медали. Восемнадцать были награждены за осаду Рима, и еще пятеро из подразделения, которое провело фланговую атаку под руководством Ганса Шудера. Застенчиво он посмотрел вниз на свою собственную медаль, врученную ему лично Президентом Авраамом Линкольном. Она по-прежнему заставляла его до некоторой степени чувствовать вину, что его отметили таким образом. Приняв командование старым 35-м под Геттисбергом, после смерти полковника Эстеса, он просто держал строй, не сдвигаясь с места, делая то же самое, что и другие полки, развернутые вдоль Семинарского хребта, сражавшиеся в тот ужасный первый день битвы. Он обескровил 35-й полк, потерял своего единственного брата, и очнулся в госпитале уже без руки.

«И за это они дали мне медаль». Он посмотрел на Ганса, скачущего около него. «Это не справедливо» снова подумал он. «Если кто-то и заслужил медаль в тот день, то это Ганс».

Его взгляд остановился на сержанте со знаменем из 14-го Римского, заслужившего свою медаль безжалостным способом, убившего более дюжины бантагов в рукопашном бою. Эндрю кивнул сержанту, и согласно дани традициям, первым отдал честь обладателю медали. Сержант, по-настоящему не более чем безусый юнец, широко улыбнулся с восхищением и отсалютовал в ответ.

— Сержант, готовы вернуться на фронт? — спросил Эндрю, все еще спотыкаясь при использовании латыни.

— Я думаю, мы готовы, сэр.

Эндрю улыбнулся и продолжил движение.

— Я думаю, мы готовы, — сказал Эндрю на английском, смотря на Ганса. — Они будут сражаться, но они достигли крайней степени истощения.

— А кто нет, Эндрю? — лаконично ответил Ганс. — Годы идут, сражения продолжаются, в шеренгах продолжают меняться лица. Они просто становятся моложе: тому мальчику с Почетной медалью, наверное, лет девятнадцать.

— На самом деле ему едва стукнуло восемнадцать, — ответил Эндрю. Он посмотрел назад на мальчика с глазами старика, и увидел восхищенные взоры других солдат из его окружения, так как Кин выбрал его.

«Старая игра» подумал Эндрю, Наполеон сказал однажды «из-за таких безделушек армия и идет в бой». Две новые награды были введены в конце битвы за Рим, и многие из парней сейчас носили их, темно-фиолетовая нашивка на левом рукаве означала ранение в битве, а серебристая нашивка, на том же самом месте, за убийство бантагов в рукопашной схватке или за беспримерную храбрость. Добрая треть корпуса носила фиолетовые нашивки, и несколько сотен — серебристые. Только это могло бы заставить напуганного мальчика стоять, в то время как другие убежали бы.

Подъехав к головной части построения, Эндрю, натянул уздечку и, развернувшись, отсалютовал Стену Бамбергу, командиру 9-го корпуса и старому наводчику из 44-й Нью-Йоркской батареи легкой артиллерии, который сегодня сдавал командование и отправлялся на юг, что бы возглавить три корпуса на фронте у Тира. Джефф Фредди, рыжеволосый артиллерист из 44-й был объявлен новым командиром, и частью этой церемонии являлась помпезность и торжественность при смене лидера.

— Прекрасный денек, что бы отправиться на фронт, — провозгласил Стен, посматривая на бледно-голубое утреннее небо. — Это отличный корпус, Эндрю.

Эндрю ощутил затаенное чувство беспокойства в голосе Стэна. 9-й корпус был просто раскромсан в Риме, и некоторые считали, что такой боевой единицы больше просто нет. Оставшиеся в живых, включая Стэна, чувствовали, что должны доказать обратное.

— Как рука? — спросил Эндрю. Стен улыбнулся, сгибая ее с некоторой гримасой, сувенир последних минут битвы за Рим, когда командующий корпуса стал чересчур восторженным, и отправился к линии фронта, где в результате и нарвался на бантагскую пулю.

— Готов возглавить юг?

Стен улыбнулся.

— Я буду скучать по этим парням.

Он уставился на Джеффа, который был его правой рукой в течение более года.

— Позаботься о них.

Джефф кивнул и промолчал.

Паровой свист разнесся эхом на расстоянии, прерывая их размышления. Выглянув из-за Стэна, Эндрю увидел поезд, спускающийся по широкому открытому склону, его вагоны — платформы, были пустыми после поставки полдюжины броневиков на фронт. Корпусу были необходимы тридцать составов, что бы перевезти к линии фронта десять тысяч человек и их снаряжение. Как только они будут на позициях, и всё будет готово и сделано, так, как он на то молится, они нанесут удар, который взломает позиции бантагов.

Он предпринял поездку туда только за неделю до сегодняшнего утра, чтобы увидеть ситуацию на фронте у Капуа и подготовить заключительные планы относительно следующего наступления. Бантаги отступили назад к разрушенному городу в девяноста милях к востоку от Рима. Тщательно и безжалостно уничтожая все на своем пути. Не осталось ни единого строения, сарая, лачуги, моста, или фута дороги неповрежденного отступающей ордой. За прошлые четыре месяца его железнодорожники работали до изнеможения над восстановлением разрушенных путей, а также над ущербом, нанесенным двумя уменами, которые совершали набеги между Испанией и Кевом.