Мезозойская история Пьеса в двух действиях - Максуд Ибрагимбеков

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

3 А У Р — инженер-нефтяник.

Р А У Ф — рабочий, помощник бурильщика, друг детства Заура.

Т А И Р О В — нефтяник, ученый.

Б А Д И Р О В — начальник управления Морнефти, доктор географических наук.

Н А Р М И Н А — секретарша, 19–20 лет.

С А Б И Р — нефтяник, рабочий пенсионного возраста.

М А Т Ь   Н А Р М И Н Ы

О Т Е Ц   Н А Р М И Н Ы

С Е В Д А — певица, 23–25 лет.

А К И Ф   М А М Е Д О В — знатный рабочий-нефтяник, Герой Социалистического Труда.

П О К У П А Т Е Л Ь Н И Ц А

П Р О Д А В Щ И Ц А

К А С С И Р Ш А

М О Л О Д О Й   Ч Е Л О В Е К

С Е К Р Е Т А Р Ш А

М О Л О Д Ы Е   М У Ж Ч И Н Ы

И   Ж Е Н Щ И Н Ы

Действие происходит на искусственном стальном острове и на «Большой эстакаде» — в открытом море, в Международном курортном лагере, в квартире З а у ра, в магазине — в Баку.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ночная улица. В полной тишине доносятся приближающиеся шаги и голоса двух молодых людей.

М у ж с к о й  г о л о с. …А ты знаешь, что такое нефть? Знаешь?

Ж е н с к и й  г о л о с (нервно). Знаю, знаю.

М у ж с к о й  г о л о с. А ты скажи, если знаешь.

Ж е н с к и й  г о л о с. Ты это серьезно?

М у ж с к о й  г о л о с. Так знаешь или нет?

Ж е н с к и й  г о л о с. Господи! Жидкость. Черная и маслянистая. Пахнет керосином… Успокоился?

М у ж с к о й  г о л о с. То-то и оно! «Пахнет керосином». И это все?

Ж е н с к и й  г о л о с. Не понимаю, что ты заладил — нефть, нефть? Говорить тебе больше не о чем? С ума сойти! Полвторого ночи — нефть!

М у ж с к о й  г о л о с. А когда же нужно говорить о нефти?

Ж е н с к и й  г о л о с. Со мной лучше никогда. Ненавижу все эти слова: нефть, дебит, план… Слышать не могу больше. Особенно ночью.

М у ж с к о й  г о л о с. Пожалуйста. Мне-то это меньше всего нужно.

Ж е н с к и й  г о л о с. Очень интересно. Нас здесь только двое. Кому же тогда это нужно?

М у ж с к о й  г о л о с. Тебе… Да, да, тебе. Ты тоже принимаешь участие в добыче нефти. Верно? И что бы ты ни думала, это действительно героический труд…

Ж е н с к и й  г о л о с. Все только героическое, все только историческое. Куда ни глянь. Надоело!

М у ж с к о й  г о л о с. Должна же ты знать, во имя чего работаешь.

Ж е н с к и й  г о л о с. Я очень хорошо знаю, во имя чего работаю. Прошу, прекрати!..

Нармина  и  Рауф выходят из-за угла на освещенную часть улицы.

Н а р м и н а. До завтра, Рауф. Дальше не ходи со мной.

Р а у ф. Не выйдет. Я до утра не засну, только и буду думать, что тебя какой-нибудь негодяй подстерег и зацапал в вашем темном подъезде.

Н а р м и н а. Уйди, ради бога. Никто меня там не зацапает.

Р а у ф. Значит, это сделаю я.

Н а р м и н а. Рауф, прошу тебя, мы уже совсем дошли, уходи. Я сказала дома, что приду в одиннадцать.

Р а у ф. Теперь ясно, почему ты так нервничаешь. Так и скажи, что боишься свою мамочку!

Н а р м и н а. Прекрати!

Р а у ф. О чем же говорить человеку? О нефти нельзя, о маме твоей тоже… Я тебя прошу. Ты раз и навсегда объясни дома, что ты уже самостоятельный человек, сама зарабатываешь себе на жизнь. И, в конце концов, ты провела вечер вместе со мной, своим законным женихом.

Н а р м и н а. Вот это ее особенно обрадует… (Тревожно оглянулась на подъезд). Уходи.

Р а у ф. Принципиально не уйду. Пора положить конец. Ты такая гордая, умная, справедливая…

Н а р м и н а (на мгновение забыв о подъезде). Это ты обо мне?

Р а у ф. Да, о тебе. И все это исчезает, ты становишься совсем другим человеком, стоит только заговорить о твоей матери. Никак не могу понять, каким образом она так тебя запугала. Тебя и твоего отца. Гипноз какой-то. Ведь ты-то прекрасно знаешь, что она…

Н а р м и н а. Оставь ее в покое. Слышишь? Сколько раз тебе говорить?

В подъезде появляется в ночной рубашке мать Нармины, подходит к дочери и дает ей пощечину.

М а т ь  Н а р м и н ы. Отправляйся домой!

Н а р м и н а. Мама!

Р а у ф. Что вы делаете?

М а т ь  Н а р м и н ы (не обращая внимания на Рауфа). Я дома с тобой поговорю. Не хочется соседей будить!

Р а у ф. Это же ваша дочь! Как вы можете так унижать ее достоинство!

М а т ь  Н а р м и н ы. Если ты сию секунду не уберешься, посмотришь, что я из твоего достоинства сделаю.

Р а у ф. Я не Нара и не ваш муж и вас не боюсь. Предупреждаю, что я не позволю больше…

М а т ь  Н а р м и н ы. Ничего, вот с этой минуты начнешь бояться!

Н а р м и н а (встает между ними). Мама! (Рауфу) Я же просила! Уходи, умоляю тебя, как мне все это надоело! (Исчезает вместе с матерью.)

Рауф несколько мгновений смотрит им вслед, потом бросается к подъезду, но дверь уже заперта. Хватается за ручку.

Р а у ф (громко). Нара! Вернись! Нечего тебе в этом доме делать! Идем со мной!

Никто ему не отвечает.

(Прислушивается, потом медленно отходит от подъезда. Идет по безлюдной улице.) Легко сказать: «Идем!» А куда?

Приемная начальника управления Морнефти Бадирова.

За столом секретаря — Нармина.

Входят Заур  и  Рауф.

3 а у р. Здравствуй, Нармина.

Р а у ф. Приветствую!

Н а р м и н а. Здравствуй, Заур. (На Рауфа не смотрит.)

З а у р (обеспокоен, но старается не показать этого). Ты не знаешь, зачем я нужен Бадирову?

Н а р м и н а. Не знаю. Сразу после ухода парторга приказал, чтобы я тебя вызвала.

Р а у ф. А со мной ты разговаривать не хочешь?

Н а р м и н а. Тебя сюда никто не звал!

З а у р. Да ладно вам. Вы же не дети. Помиритесь, я прошу вас.

Раздается звонок вызова.

Н а р м и н а. Извини. Бадиров! (Уходит в кабинет Бадирова.)

З а у р. Чего он меня вдруг вызвал?

Р а у ф. Сейчас узнаешь. Не понимаю — каждый раз у тебя такое лицо, как будто тебя к зубному врачу приглашают.

З а у р (натянуто улыбается). Сам не могу понять, в чем дело. Вроде бы я не трус и нутро у меня не подхалимское, а все равно при каждой встрече с ним такое напряжение появляется, что разговариваю с трудом. Ничего поделать не могу. Перед самим собой стыдно.

Р а у ф. А потому, что он личность. Это и давит на тебя. В его присутствии многие теряются! Все! Кроме меня!

3 а у р. На тебя, значит, его личность не давит?

Р а у ф (усмехается). А он со мной еще ни разу не разговаривал. (Разворачивает сверток, принесенный с собой, достает хрустальную вазу, ставит ее на стол Нармины.) Вещь? Нарке понравится, у нее вкус хороший.

З а у р. Смотри, разоришься!

Р а у ф. Разоряются те, кто дарит любимой женщине духи, цветы и прочую нестабильную галантерею, а от таких подарков всем одно удовольствие и выгода.

З а у р. Насчет удовольствия, допустим, понятно, а в чем выгода?

Р а у ф. Все просто. Сегодня это будет приятно Нарке, а через четыре месяца мне... когда она эту банку принесет в наш общий дом. И не только вазу, я и раньше ей дарил полезные вещи. Сегодня помирюсь. Ужасно нервная она стала. Во всем мать ее виновата. (Замолкает, заметив, что дверь кабинета Бадирова приоткрылась.)

З а у р (рассеянно). И зачем я ему вдруг понадобился?

Р а у ф. А вдруг ему захотелось тебе что-нибудь хорошее сделать. Он же все может. Ты зайдешь сейчас в дверь, а он тебе (голосом Бадирова): «Мы тут подумали с товарищами и решили представить вас к званию». И ничего особенного! Такая власть у человека! Подумать страшно. Эх, был бы я на его месте.

З а у р. Ты? На месте Бадирова? Представляю…

Через неплотно прикрытую дверь доносятся голоса.

Г о л о с  Б а д и р о в а. Поверьте, мне это очень неприятно. Моя жена не права, и я непременно скажу ей об этом. Она не должна была разговаривать с вами таким тоном. Я вас прошу, не обижайтесь.

Г о л о с  Н а р м и н ы. А я совершенно не обиделась. У большинства женщин в этом возрасте характер портится. Ничего удивительного.

Г о л о с  Б а д и р о в а. В каком же это возрасте?

Г о л о с  Н а р м и н ы. В возрасте вашей супруги.

Г о л о с  Б а д и р о в а. Да, да, да… К сожалению, люди, независимо от возраста, иногда говорят не то, что следует. Вы можете идти.

Н а р м и н а (входит в приемную, на Рауфа не обращает внимания. Зауру.) Слышал? (Кивает на дверь кабинета.) Час назад звонила его жена, а у него парторг в это время сидел и инструктор из райкома. Я все ей объяснила, говорю, если не срочно, позвоните минут через десять-пятнадцать, а она как набросится на меня, как бешеная. Я послушала и дала ей в ухо отбой. Никого не стесняется. А посмотришь на нее — испугаешься, такая страхолюдина! Вместо того чтобы молиться на него круглые сутки, она же его еще в дурацкое положение ставит.