Байки на бис - Лев Дуров

Лев Дуров

Байки на бис

Часть первая

Академия травильщиков

Верю – не верю

Актер, рассказчик, режиссер,Но это Леву не колышет,Он стал писать с недавних пор,Наврет, поверит и запишет…

– так написал обо мне в своей эпиграмме Валя Гафт. Но смею вас уверить, мои байки на 100 процентов правдивы. Хотя и эпиграмма Гафта правдива на 100 процентов, как все его эпиграммы. Такое вот противоречие…

А с чего все началось? Мне повезло – первым моим театром был Центральный детский театр. Нигде больше я не встречал такой бурной закулисной жизни.

А театр этот был тогда одним из лучших. Там работали Эфрос, Иванов, Кноблох, Шах-Азизов – один из старейших и мощнейших театральных директоров, а про труппу я уже и не говорю – Ефремов, Куприянова, Анофриев, Воронов, Чернышева, Коренева – всех и не перечислишь.

Была в этом театре официально назначенная закулисной жизнью так называемая Академия травильщиков. Для того чтобы быть избранным в нее, нужно было рассказать историю, в которую бы все академики поверили. И если кто-то говорил: «Не верю», претендующий на столь высокое звание должен был доказать правдивость своего рассказа.

Собирались обычно в грим-уборной перед спектаклем, когда все уже были в гриме и костюмах. Особенно выразительно это выглядело, например, перед спектаклем «Борис Годунов», когда среди академиков можно было увидеть царя-батюшку в бармах и шапке Мономаха, сурового патриарха, бродяг-чернецов Мисаила и Варлаама, князей и бояр в роскошных шубах. Это надо было видеть! И у каждого была своя определенная тема: у одного – медицина, у другого – любовные истории, у третьего – кино…

Истории рассказывали по очереди.

Вот князь Шуйский убеждает всех, что у Анки-пулеметчицы были интимные отношения с Василием Ивановичем. Доказательства? Пожалуйста. И князь начинает анализировать сцену, где Петька объясняет Анке устройство пулемета, а сам кадрится к ней. И тут на самом интересном – затемнение. Ведь в те времена интимные сцены не показывали. Но! В следующем кадре появляется злой как собака Чапаев. Ему уже наверняка обо всем доложили, и он не находит себе места. Его, как Отелло, гложет яростная ревность! Возражений нет. Убедил.

Была у нас артистка Струкова. Она играла всех Баб-яг. Как-то она рассказывала:

– Пришла я однажды к врачу. А тот что-то пишет и, не глядя на меня, говорит: «Раздевайтесь». Я зашла за ширму, разделась и вышла. Врач поднял голову и чуть не свалился со стула. «Боже, – говорит, – что с вами?..»

Это была потрясающая Баба-яга. И вот она тоже пришла в Академию и говорит:

– А я вчера видела розовую собаку.

И кто-то с ходу сказал:

– Не верю.

– Да? – улыбнулась она своей очаровательной улыбкой. – А я сейчас пойду с вами и покажу то место, где стояла эта розовая собака.

И такого доказательства было достаточно.

За актером Устюговым были наивные новеллы.

– Вот я сижу вчера на берегу реки и ужу рыбу, – рассказывает он. – У меня была сигарета в зубах. Незаметно я задремал и упал в воду. Гляжу, а я уже на дне! И сигарету курю.

И на этот раз никто не сказал: «Не верю», потому что он взял бы с собой свидетелей, пошел и показал тот берег, на котором он сидел.

Я попал на заседание Академии, как только пришел в театр.

– Ну, Дуров, – спрашивает председатель, – есть у тебя что-нибудь?

– Есть, – говорю. – Вот тут шофер ехал по горной дороге, потерял управление, выпал из кабины, зацепился челюстью за дерево и его оскальпировало. Потом его нашли, починили и сейчас он жив-здоров и снова за рулем.

Все вытаращили глаза, а председатель и говорит:

– Прости, старик, ты у нас первый раз, но мы тебе выражаем общее недоверие.

Очень я тогда обиделся и побежал на почтамт звонить в Винницу, где я прочитал эту статью: «Срочно вышлите «Медицинский вестник». И мне прислали. Я пришел на следующее заседание и положил им журнал на стол – вот!

А там сидели Ефремов, Печников, другие известные артисты. Они просмотрели статью, изучили чертежи, по которым восстанавливали человека, и вынуждены были признать, что я оказался прав.

– Быть тебе, Дуров, председателем.

И ведь что интересно: не мальчишки играли, а взрослые люди, известные на всю страну артисты. И играли серьезно, по-настоящему, без тени улыбки.

Иногда заходил Эфрос, останавливался в дверях и слушал. Но он не участвовал в заседаниях, потому что был человеком слишком серьезным и прекрасно понимал, что тут же проиграет. А мы что? Так, вроде скоморохов.

Но впрочем, обо всем по порядку.

Вы неправы, Александр Сергеевич!

Предков своих знаю с 1540 года. Среди них было немало любопытных личностей. Был Афанасий Дуров – полковник, участник Колыванского похода, Анастасия Дурова – настоятельница Новодевичьего монастыря, Надежда Дурова – девица-кавалерист, о ней много написано, авантюристка была еще та. Годовалого ребенка бросила и ускакала воевать с Наполеоном, всю жизнь проходила в мужском костюме.

За незаурядную храбрость и доблесть была награждена несколькими военными наградами. Дослужилась до чина штаб-ротмистра. Была первой женщиной, награжденной Георгиевским крестом.

Наше родовое древо очень ветвистое. Есть линия пересечения с Толстыми, с Садовскими. Был еще в роду у нас городничий города Сарапула. Все думал и мечтал, как разбогатеть. Тот еще фрукт – Дуров. 100 тысяч ему зачем-то нужно было, не знаю зачем. И у Пушкина, с которым встречался по дороге из Молдавии, спрашивал совета. Поэт потом в письме к Вяземскому написал, что попался, мол, мне человек такой странный по фамилии Дуров. Он все время рассказывал, что хочет иметь сто тысяч денег и придумывает разные способы, как бы это устроить. Александр Сергеевич указывает: ограбление казны – раз, убийство богатого купца – два. Кстати, по части ограбления казны действительно существовал настоящий план: поставить лошадей за версту, протянуть веревку и, когда полковую казну погрузят на тележку, часовые увидят, что она не запряжена. Естественно, потеряют бдительность, а он в это время крикнет «но!», лошади дернут, и тележка с полковыми деньгами укатится, а он уже вдалеке ее подхватит. Александр Сергеевич, выслушав такие речи, предложил: «А может быть, вам жениться?» «Да это я уже пробовал, ничего не получается», – сказал мой авантюрно настроенный предок. Поэт его надоумил попросить денег у англичан, подстрекнув их народное честолюбие и в надежде на их любовь к странностям. А предок мой ответил, что просил уже, обратившись к ним со следующим speech: «Г.г. англичане! я бился об заклад в 10 000 рублей, что вы не откажете мне дать взаймы 100 000. Г.г. англичане! избавьте меня от проигрыша, на который навязался я в надежде на ваше всему миру известное великодушие». Да только англичане оказались жадными, сволочи, ответили отказом.

Вяземскому Пушкин жалуется, что Дуров выиграл у него пять тысяч в карты, но играл, шельма, нечестно. У меня на этот счет к Александру Сергеевичу серьезная претензия. Надо было тогда выяснять отношения, а не после. Если ты видел, что Дуров шельмует, взял бы шандал да по башке, как полагалось в те времена. А он, видишь ли, расплатился сначала, а потом начал обвинять моего родственника в нечестности. Вы неправы, Александр Сергеевич!

Месть клоуна

Множество историй связано с моими дедами – Анатолием и Владимиром Дуровыми. Постараюсь быть поскромнее и приведу лишь один «анекдот», касающийся взаимоотношений Анатолия Леонидовича и, как сейчас говорят, СМИ.

Надо сказать, что мой предок, гастролируя со своими животными по разным городам России, часто вступал в конфликт с местными властями за свои слишком смелые шутки в их адрес.

В Москве у него случилось «недоразумение» с одной из газет. Вот как рассказывает об этом Инкогнито:

«Началось оно с пустяков. Сын редактора, веселого нрава молодой человек, задумал однажды над ним посмеяться.

В то время, когда Дуров стоял у входа на арену, готовясь к своему номеру, он с насмешливой улыбкой подошел к нему, окруженный приятелями-пшютами, и спросил:

– Пользуетесь успехом, господин клоун?

– Как видите.

– А правда ли, скажите пожалуйста, чтобы пользоваться на цирковой арене успехом, нужно иметь непременно глупую физиономию?

– Правда, – ответил Дуров без смущения. Компания захохотала. Победа юного остряка казалась очевидной, но каково было их поражение, когда Дуров после минутной паузы, доставив им удовольствие досыта насмеяться, прибавил:

– И если бы я обладал такой физиономией, как ваша, мой успех был бы еще обеспеченнее.

Компания замолкла и поспешила исчезнуть.

Однако это для Дурова не прошло даром. На следующий же день в газете папеньки-редактора появилась рецензия, наполненная энергичными выражениями. Дурова разносили вовсю. Чего только не было сказано по его адресу! И бездарность-то он, и нахал, и грубиян… В продолжение двух месяцев шла эта систематическая травля, потешавшая, в конце концов, одного только владельца газеты, так как для публики был слишком заметен пристрастный тон этих репортерских заметок, развенчивающих его в ничто. Дуров долгое время терпел несправедливые нападки, но наконец не выдержал своего угнетения и показал зубы.