По следам бездомных Аонид : Вторая тетрадь стихов - Борис Новосадов

По следам бездомных Аонид

…Кастальский ключ волною вдохновеньяВ степи мирской изгнанников поит…

«По следам бездомных Аонид…»

По следам бездомных АонидСтранствуют российские пиитыВдалеке от Родины забытойИ народ их слов не сохранит.

И пускай угаснут их мечты —Это только участи началоДанников стихии одичалойСозиданья тленной красоты.

Чествуют покинутую РусьБесталанною своей любовьюИ, по капле истекая кровью,Чувствуют убийственную грусть.

«О, Русь Великая, шестая часть земли…»

О, Русь Великая, шестая часть землиИ родина моей бездомной музы,Тебя сломить доселе не, смоглиНи татарва, ни ляхи, ни французы.

И Ты грядешь державною стезей.Своей судьбой испытывая годы,Богатые и кровью и слезой,Достойные высокопарной оды.

И день придет и над страною властьПриемлет племя молодых и смелых,Готовых за Тебя на поле брали пастьИ гибнуть в тишине морей обледенелых.

«Пусть Музы губят наши чувства…»

Пусть Музы губят наши чувства.Пусть это — отблеск, а не свет,Но ничего на свете нетСвятее тайного искусства,

Овладевая вещей речью,Слагать певучие стихиИ претворять свои грехиВо что-то свыше-человечье,

Во что-то без причин и цели,Во что-то данное богам,Во что-то равное громамИли пастушеской свирели.

«Одна поэзия, последняя стихия…»

Одна поэзия, последняя стихия,Волнующая душу иногда.А позади остались не плохиеИ не хорошие, забытые года,

И пустота осеннего простораИ холодок иного бытия,И где-то там и дружбы и раздоры,И где-то там ребячившийся я.

На сердце нет ни радости ни плача,И веры нет в устойчивую твердь.Слегка скорбя и изредка чудача,Я встречу неприветливую смерть.

«По Родине тоскую, по далекой…»

По Родине тоскую, по далекойУже давно не виданной стране.И по Тебе, родной, голубоокой.Чью память мне не утопить в вине.

Так тяжко мне становится порою,Что я готов уйти в небытие,Но я живу и жизнь пустую строю,Чтобы воспеть явление Твое,

Тебя, такую близкую когда-то.Твое погибшее земное естество,И роковой, непоправимой датойОтмечен стяг скитанья моего.

И мне грустить о вас обоих надо,И надо мне в печали изойти,И чувствовать единственной отрадойЛишь окончанье страдного пути.

«Нам суждено скончаться накануне…»

Нам суждено скончаться наканунеВеликого крушения мировИ наша, холодеющая втуне,Не закипит по-юношески кровь.

Нет, мы уже испытаны годамиИ новизной нас не прельщает твердь,И, не вздыхая по Прекрасной Даме,Мы встретим избавительницу Смерть.

И наши одичалые потомкиЗабудут наш искусственный язык,И в чащах будет раздаваться громкийВоинственный и лающий их крик.

«Вчитываться в книги надо…»

Вчитываться в книги надо,Надо вглядываться в свет,И людские лики надоИзучать по многу лет.

И в тоске великой надоСвою гордость превозмочь,И потом склоняться надоНад бумагой, день и ночь.

И тогда заплакать надоНад проклятою судьбой —Никому тебя не надоСтавшего самим собой.

«Как тягостно и зреть, и сознавать…»

Как тягостно и зреть, и сознаватьНад близкими нависшие несчастьяИ то, что мы своей словесной властьюНе в силах их движения прервать,

Не врачевать ни плоти, ни души,И только вяло разводить руками,И грусть свою рассеивать грехами,И все-таки испытывать в тиши.

Знать, нам, мечтателям, от века сужденоБыть только соглядатаями жизниИ песни петь на свадьбе и на тризне,Глотая горьковатое вино.

«Еще не персть, еще не горсть костей…»

Еще не персть, еще не горсть костей,А человек, волнуемый судьбою,И плоть моя — ристалище страстей,Враждующих еще между собою.

И пусть на счастье я не обречен.И пусть мои минуют всуе годы,Но я уже Каменами крещен,И я приемлю дольные невзгоды.

И я вкушаю вольные грехи,Которые душе моей любезны,А перед смертию я сотворю стихиО прелести сей жизни поднебесной.

«Не новизна, а власть веков минувших…»

Не новизна, а власть веков минувшихПрельщает обреченные умы,И нас, к земному изобилью льнувших,Настигнет холод царственной зимы.

И мы, глашатаи сердечного цветенья,Приемлем этот величавый тлен,И внимем обольстительному пеньюВ пучинах замирающих сирен.

И мы, согретые последними лучамиУже потухших некогда миров,Волнуем беспокойными мечтамиУгрюмо леденеющую кровь.

И жизни нашей неуютноликой,Свидетельствуя медленный заход,По наши неразборчивые кликиРождается суровый Новый Год.

«Мы на земле глухи и близоруки…»

Мы на земле глухи и близоруки,Сокрытые во тьме своей тщеты,И погруженные в томительные мукиТворенья искупительной мечты.

И исчезают многие бесследноИз капища державных Аонид,Но кто-нибудь беспомощный и бледныйВ столетиях грядущих прогремит.

Приемлет он причастье тайн чудесныхИ созидаться станет чрез сиеИз смерда малодушного — кудесник,Из жизни суетной — святое житие.

«Чудак уже нигде не милый…»

Чудак уже нигде не милый,Я прозябаю как-нибудь,И только думою унылойДано мне юность помянуть.

И, вольным странником кочуяПо чуждым весям, я пою,Но если я душой почую,Что сковывают песнь мою,

Меня кручина на смерть ранитИ лира тихо отзвенит,И с нею в сон последний канетБездомный данник Аонид.

«Да, грешен я, но нет святых на свете…»

Да, грешен я, но нет святых на свете,И только человек, познавший стыд и страх,Достоин жить и в памяти столетий,И в думах ближнего, и в книгах, и в стихах.

Нельзя не внять волнению земному,Нельзя не гибнуть в недрах суеты,Нельзя не знать, что нет для дерзких дома,Нельзя не рвать запретные цветы.

И надо жить без лавр и без оваций,И слушаться лишь самого себя,И падать надо, надо разбиваться,И ненавидя мир сей, и любя.

И надо сознавать, что неизбежноПостигнет нас забвенье, наконец,И лишь искусству посвящать прилежноГорение встревоженных сердец.

«Нет для дерзающих свободы…»

Нет для дерзающих свободыНи при царе, ни при вождеИ одинаковы вездеМещанствующие народы.

Всегда и в каждом мирном стане,Внушая черни злобный страх,Живут в восторженных сердцахНеотразимые мечтанья.

И есть бессмертие лишь в этомНемолчном зове бытия:Ценою крови честь сия,Дана пророкам и поэтам.

«Молчать, не замышляя мести…»