Похищение локона - Александр Поуп

Александр Поуп

Похищение локона

(Перевод В. Микушевича)

Госпоже Арабелле Фермор

Мадам,

Напрасно было бы отрицать, что я усматриваю некоторую ценность в данном произведении, посвящая его вам. При этом именно вы, надеюсь, подтвердите: оно преследовало единственную цель: развлечь немногих молодых леди, чей здравый смысл и чувство юмора достаточны для того, чтобы посмеяться не только над маленькими неприметными причудами их пола, но и над своими собственными. Однако, облеченная таинственностью, поэма слишком скоро распространилась в свете. Поскольку книгопродавцу был предложен ее несовершенный вариант, вы были так добры, что, снизойдя к моим интересам, согласились на публикацию другого, более верного: я не мог не пойти на это, лишь наполовину осуществив мой замысел, так как полностью отсутствовала машинерия, необходимая для цельности.

Машинерия, мадам, — термин, изобретенный критиками, дабы обозначить роль, которую играют в поэме божества, ангелы или демоны, ибо древние поэты в одном отношении уподобляются многим современным леди: как бы ни было тривиально действие само по себе, они всегда выдают его за крайне важное. Такую машинерию я решил построить на весьма новом и странном основании, использовав учение розенкрейцеров о духах.

Я знаю, как неуместны мудреные слова в присутствии леди, но поэту так свойственно стремиться к тому, чтобы его произведения были поняты, в особенности вашим полом, что я уповаю на ваше позволение объяснить вам два или три сложных термина.

Розенкрейцеры[1] — это сообщество, сведения о котором надлежит мне предоставить вам. Наилучшим образом, насколько я могу судить, повествует о них французская книга, называемая «Le Comte de Gabalis»[2], столь напоминающая роман своим заглавием и объемом, что многие представительницы прекрасного пола по ошибке и посчитали ее таковым. По мнению этих господ, четыре стихии обитаемы духами, которых они именуют сильфами, гномами, нимфами и саламандрами. Злонамеренные проказы — излюбленная забава гномов или демонов земли, зато едва ли возможно вообразить существа более благожелательные, чем сильфы, обитатели воздуха. По словам розенкрейцеров, все смертные могут наслаждаться интимнейшей близостью с этими нежными духами, пока выдерживается условие, ничуть не обременительное для каждого истинного адепта: соблюдение непоколебимого целомудрия.

Что касается последующих песен, все события в них так же невероятны, как видение в начале и превращение в конце (единственное исключение — утрата вашего локона, о чем я упоминаю с неизменным почтением). Человеческие существа в поэме так же баснословны, как воздушные, а образ Белинды в его нынешней версии не уподобляется вам ни в чем, кроме красоты.

Даже если бы моя поэма обладала всеми совершенствами вашей особы и вашего разума, я не смел бы надеяться, что она приобретет в свете репутацию хотя бы наполовину столь безупречную, как ваша. Но какова бы ни была ее судьба, моя судьба осчастливила меня поводом заверить вас в том, что я искреннейший ваш почитатель, мадам,

ваш покорнейший, смиреннейший слуга

Nolueram, Belinda, tuos violare capillos;Sed juvat, hoc precibus me tribuisse tuis.

Песнь I

Любовь, подчас внушающую страх,Опаснейшую даже в пустяках,Пою; мне, Муза, Кэрил дал советИзбрать столь незначительный предмет,И не отвергнет Кэрил строк моих,Когда Белиндой вдохновлен мой стих.Неужто кавалер когда-нибудьОтважился на даму посягнуть?Неужто кавалер отвергнут был —Не странно ли — за благородный пыл?Неужто крепнет столь великий гнев,Столь нежными сердцами завладев?Луч солнца робко глянул из-за штор,Чтобы его затмил ответный взор;Собачки в полдень стряхивают сон,И любящий не спал, но пробужден;Слышны звонки, домашних туфель стукИ репетиров серебристый звук.Белинда спит, примяв головкой пух;Ей грезу продлевал хранитель-дух;Сильф, соблюдая свято тишину,Велел явиться утреннему сну;И как придворный щеголь, ей предстал,Ей на ухо как будто зашепталИ спящую рассказами увлек,Что подтверждал румянец нежных щек:«Покуда ты, прекрасная, жива,Воздушные с тобою существа.Когда виденья над тобой парят,А нянька и священник говорятОб эльфах, о травинках завитых,О серебре волшебном, о святыхИ непорочных девах, чей расцветАрхангельских сподобился бесед,Внимай и верь, свое значенье знай:Превыше всех земных явлений рай.Иные знанья не для всех людей,А разве что для дев и для детей:Невинность верит вместе с красотой,Не сомневаясь в истине святой.Знай, в нижнем небе духам нет числа,[4]Вокруг тебя незримые крыла;В театре, в парке стража при тебе;Сопутствуют они твоей судьбе,Эскортом легким в воздухе служа;Что по сравненью с ними два пажа!И нам случалось прежде вам под статьВ прекрасном женском образе блистать,Но мы преодолели гнет землиИ свой удел воздушный обрели,Хотя, дышать навеки перестав,Мы все же сохранили женский нрав;За суетой житейскою следим,И, не играя, в карты мы глядим.Охочие до золотых карет,Мы любим ломбер[5], любим высший свет,Но на земле, гордынею греша,Спешит в стихию прежнюю душа.Огонь красоткам вспыльчивым сродни,И станут саламандрами они.Стихия чая, зыбкая водаЧувствительных влечет к себе всегда.Был в здешней жизни злючкой каждый гном,Взыскующий отрады лишь в дурном;И в воздухе шалунья весела;Став сильфом, ценишь легкие крыла.Знай, принимает сильф участье в той,Чья красота в союзе с чистотой.Дух может в разных образах играть,Свой пол и облик может выбирать.Кто девушку способен уберечьНа маскарадах от опасных встреч,Когда коварный шепот или взглядЕй наслажденье, кажется, сулят,Когда чарует музыка, дразня,А в танце жар нежнейшего огня?О чести говорить — обычай ваш,Но только сильф — для девы верный страж.К прелестницам, чей нрав лукав и крут,К самовлюбленным нимфам гномы льнут,Внушают им надежду на успехИ презирать велят при этом всех.Мечтаньями взволнован праздный мозг;Им герцоги мерещатся и лоск,Гербы, короны, титулы, размах,И „ваша милость“ слышится в ушах;Так приучают гномы чаровницКокетливо смотреть из-под ресниц,Румяниться, смущаться напоказ,Повес прельщать игрой сердец и глаз.Сильф женщину беспечную блюдет,Сквозь лабиринты бережно ведет,В круженье роковом неутомим,Прогнать готов один каприз другим.Но соблазнит ли деву первый фат,Не будь другого, кто приманке рад?Попал бы Флориан девице в тон,Когда бы ручку ей не жал Дамон?Так движут сердцем разные мечты,Переменяя виды суеты;Между собой враждуют парики,Кареты, кавалеры, темляки,А люди легкомыслием зовутПрилежных сильфов хитроумный труд.Я сильф, я прозываюсь Ариель;Тебя хранить — моя святая цель.Открыла в небе мне твоя звезда:Тебе грозит ужасная беда,Пока, минуя строй миров и стран,Еще не село солнце в океан;Хоть небеса скрывают, как и где,Остерегайся: нынче быть беде.Хранитель твой, тебе я подал знак:Мужчина для тебя — заклятый враг».Смолк сильф, и песик сонную лизнул,Как будто язычком он сон спугнул;Белинда, ты, когда не лжет молва,Увидела записочку сперва;Спросонья ты прочла любовный бред,И сон прошел, видений больше нет.А туалет открыт уже для глазВ мистическом расположенье ваз,И нимфа в белом пробует заклястьКосметики таинственную власть,А в зеркале чарующий двойникОпять перед красавицей возник,И послушница, рвением горя,Священнодействует у алтаря,Находит лучшие среди даров,Среди преподношений всех миров,Покров благоговейно создает,Который блеск богине придает.Там ярко заблистал индийский клад,Здесь веет аравийский аромат.Слон с черепахой как бы заодно,Им сочетаться в гребнях суждено.[6]Уместен каждый, кажется, предмет:Булавки, бусы, Библия, букет.Испытаны доспехи красоты,Неотразимы нежные черты!Улыбка может покорять сердцаНебесным обаянием лица.Румянец может вспыхнуть горячей,И наготове молнии очей.Прилежным духам некогда плясать,Им нужно чаровницу причесать;Прелестницу рой сильфов одевал,А Бетти удостоилась похвал.

Песнь II