Кошачья свара. Мадрид, 1936 - Эдуардо Мендоса

1936 год, Мадрид накануне Гражданской войны. Молодого английского искусствоведа приглашают оценить коллекцию картин. Неожиданно он оказывается в самом центре политической интриги, в которой замешаны испанская Фаланга, генералы-мятежники, республиканское правительство, британская разведка и НКВД. К тому же он никак не может разобраться в своих запутанных отношениях с женщинами.

Премия «Планета» 2010 г.

Премия за лучшую европейскую книгу 2013 г.

Перевод: группа “Исторический роман“, 2015 год.

Перевод: gojungle, passiflora, Barabulets, DonnaRosa и Elena_Panteleevа

Редакция: gojungle, Elena_Panteleevа и Sam1980

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Посвящается Росе, которая была рядом

"Самое удивительное в его положении заключается в том, что вся его жизнь могла бы пойти по другому пути".

Хосе Ортега-и-Гассет, "Веласкес"

Глава 1

4 марта 1936 года

Дорогая Кэтрин!

Почти сразу после того, как я пересек границу и освободился от малоприятных таможенных повинностей, я заснул, убаюканный стуком колес, поскольку провел бессонную ночь из-за навалившегося вороха проблем, потрясений и страданий, принесенных нашими бурными отношениями. В окно поезда я видел лишь ночную тьму и собственное отражение в стекле: портрет человека, снедаемого беспокойством. Рассвет не принес облегчения, которое так часто сопровождает рождение нового дня. Небо было облачным, и бледные солнечные лучи сделали окружающий пейзаж еще более одиноким, как и пейзаж в моей душе. В таком состоянии, готовый вот-вот расплакаться, я заснул. Когда я открыл глаза, всё изменилось. На безграничном, ярко-синем небе с маленькими, но ослепительно белыми облачками сияло солнце. Поезд бежал по пустынным кастильским равнинам. Наконец-то Испания!

О, Кэтрин, обожаемая Кэтрин, если бы ты только видела это великолепное зрелище, ты бы поняла то состояние духа, в котором я пишу! Потому что это не только географический феномен и не просто смена пейзажа, но нечто большее, нечто возвышенное. В Англии, как и на севере Франции, куда ни пойдешь - луга зелены, поля плодородны, а деревья высоки, но небо низкое, серое и влажное, а атмосфера мрачная. Здесь же, напротив, земля бесплодна, а поля высохшие и растрескавшиеся, растет на них лишь чахлый кустарник, но небо бесконечно, а свет просто эпический. В нашей стране мы вечно ходим уткнувшись взором в землю, подавленные, здесь, где земля не может ничего предложить, люди ходят с высоко поднятой головой, заглядывая за горизонт. Это земля жестокости, страстей и великих поступков. Они не похожи на нас, связанных строгой моралью и мелкими принятыми в обществе условностями.

Такими я сейчас вижу наши отношения, дорогая Кэтрин, - презренный адюльтер, утонувший в интригах, сомнениях и угрызениях совести. Пока длилась эта связь (два года, может, три?), ни ты, ни я не имели ни минуты покоя, ни минуты радости. Под грузом нашего мелочного и ограниченного морального климата мы не могли этого ощутить, нам казалось, что мы просто обязаны страдать. Но пришел миг освобождения, и его принесло нам именно солнце Испании.

Прощай, дорогая Кэтрин, возвращаю тебе свободу, покой и способность наслаждаться жизнью, которая принадлежит тебе по праву, благодаря твоей молодости, красоте и уму. Я тоже, хотя мне и придают сил воспоминания о наших объятьях, таких пылких, но несвоевременных, постараюсь вернуться на путь мира и мудрости.

P.S. Не думаю, что тебя огорчит признание в нашем увлечении. Я знаю, как ты мучилась от осознания предательства дружбы, которая тянулась еще с тех счастливых дней в Кембридже. Не говоря уже о настоящей любви, которую ты заслуживаешь.

Всегда твой,

Энтони".

- Инглис?

Вопрос застал его врасплох. Увлеченный составлением письма, он едва ли задумывался о том, что в купе находятся другие пассажиры. После Кале он ехал в компании молчаливого француза, с которым лишь обменялся приветствиями в начале маршрута, а потом распрощался в Бильбао. Всё остальное время француз спал, вытянув ноги, а после его ухода то же самое сделал и англичанин. На промежуточных станциях в поезд сели новые пассажиры, и теперь, вместе с Энтони, все они напоминали труппу странствующих комедиантов. Кроме него самого, в купе ехали престарелый священник из сельского прихода, девица грубовато-деревенского вида и тот тип, что задал вопрос - человек неопределенного возраста и положения, довольно потасканного вида, но зато с пышными усами республиканца. Священник путешествовал с деревянным чемоданом среднего размера, девица - со здоровенным тюком, а этот тип - с двумя объемистыми чемоданами из черной кожи.

- Я не говорю по-английски, понимаете? - продолжил он свою речь после молчаливого согласия англичанина с предыдущим вопросом. - Инглис нет. Я испанис. Вы инглис, я испанис. Испания сильно отличается от Англии. Диферент. Испания - солнце, быки, гитары, вино. Эверибоди ура-ура. Англия - нет солнца, нет быков, нет веселья. Эверибоди капут.

Некоторое время он хранил молчание, дабы дать возможность англичанину вникнуть в эту социологическую теорию, а потом добавил:

- В Англии король. В Испании нет короля. Раньше король. Альфонсо. Больше нет короля. Всё закончилось. Теперь республика. Президент Нисето Алькала Самора. Выборы. Раньше командовал Леррус, теперь Асанья. Политические партии, сколько хочешь, и все дрянные. Бессовестные политики. Эверибоди козлы.

Англичанин снял очки, вытер их платком, который вытащил из верхнего кармана плаща, и воспользовался паузой, чтобы выглянуть в окно. На протянувшейся до горизонта красноватой земле не было видно ни единого дерева. Вдалеке он заметил мула, на котором по-женски сидел крестьянин в пончо и фетровой шляпе. Одному богу известно, откуда он и куда едет, подумал Энтони, прежде чем повернуться к собеседнику с мрачным выражением лица, преисполненным решимости не раскрывать во время этого диалога свои склонности.

- Я в курсе перемен в испанской политике, - холодно сказал он, - но как иностранец, не считаю себя вправе ни вмешиваться во внутренние дела вашей страны, ни высказывать свое мнение по этому поводу.

- Здесь никто ни во что не вмешивается, сеньор, - заметил говорливый пассажир, слегка разочарованный тем уровнем владения испанским, которым щеголял англичанин, - этого еще не хватало! Я лишь сказал это, чтобы ввести вас в курс дела. Даже если вы здесь проездом, не помешает знать, с чем придется иметь дело, когда до этого дойдет. Представьте: я в Англии, то да сё, и вдруг оскорбляю короля. Что произойдет? Да в тюрягу запихнут. Вполне естественно. А здесь то же самое, только наоборот. Я хочу сказать, что в этом отношении всё изменилось.

Ничего подобного, подумал англичанин. Однако вслух этого не произнес, он лишь хотел положить конец этой возмутительной болтовне. Он ловко перевел взгляд на священника, который следил за трепом республиканца с плохо скрываемым неодобрением. Маневр принес ожидаемый результат. Республиканец ткнул пальцем в сторону священника и заявил:

- Вот, чего далеко ходить, перед вами пример того, о чем я говорю. Еще каких-нибудь несколько дней назад вот эти делали всё, что вздумается. А сегодня живут на подачки и еле уворачиваются от подзатыльников. Или я не прав, падре?

Священник скрестил руки на коленях и пристально уставился на пассажира.

- Хорошо смеется тот, кто смеется последним, - не испугавшись, ответил он.

Англичанин предоставил им погрузиться в дуэль из поговорок и прибауток. Поезд медленно и монотонно полз по пустынной равнине, оставляя в чистом и прозрачном зимнем воздухе плоскогорья плотный столб дыма. Перед тем, как вновь задремать, Энтони услышал очередную реплику республиканца:

- Видите ли, падре, народ не стал бы ни с того ни с сего палить церкви и монастыри. Ни разу не подожгли ни одну таверну, ни больницу, ни арену для корриды. Если по всей Испании народ решил поджигать церкви, раз уж ему что-то нужно поджигать, то это не просто так.

Энтони проснулся от резкого толчка. Поезд остановился на какой-то большой станции. По перрону торопливо ковылял железнодорожный служащий в плаще, шарфе и фуражке. В руке он держал погасший латунный фонарь.

- Вента-де-Баньос! Пассажирам до Мадрида необходимо пересесть на другой поезд! Экспресс отходит через двадцать минут!

Англичанин достал с полки чемодан, простился с остальными пассажирами и вышел в коридор. Его ноги ослабли и затекли после стольких часов неподвижности. Но несмотря на это, он спрыгнул на перрон, где был встречен порывом холодного ветра, из-за которого у Энтони перехватило дыхание, и пытался найти железнодорожного служащего, но без толку, тот, выполнив свою миссию, немедля вернулся в свою контору.