Узник Бастилии - Наталия Венкстерн

Наталия Венкстерн

УЗНИК БАСТИЛИИ

В августовский теплый день, в году 1754, дилижанс привез с собой в Париж среди прочих пассажиров молодого человека по имени Анри Латюд.

Молодому человеку было не более двадцати лет; он был недурен собой, весел и беззаботен, несмотря на то, что кошелек его был почти пуст, а весь багаж состоял из маленького чемодана.

Выйдя из дилижанса, он забежал в первую попавшуюся гостиницу, занял номер, не обращая внимания на то, что предложенная ему комната была темна и сыровата, и, торопливо вымывшись и пригладив волосы, вновь выбежал на улицу.

Наконец-то, мечта его сбылась. Он — в Париже! Сын бедного провинциального дворянина, Анри в течение трех лет уговаривал отца отпустить его в столицу. Сначала отец и слышать не хотел о таком безумии. Во-первых, у него решительно никакой не было возможности снарядить молодого человека и снабдить его деньгами; во-вторых, он был уверен, что жизнь в Париже принесет сыну только вред; приучит его к роскоши, к развлечениям, а где будет взять денег для удовлетворения прихотей? Но понемногу Анри удалось переломить упрямство старика. Правда, он знал Париж также мало, как и его отец, и судил о нем только понаслышке, но этот город он представлял себе хранилищем всевозможных благ, удач и счастья. Только в Париже, он был убежден в этом, можно достичь успеха, славы, разбогатеть. Отец, жадный к богатству, стал поддаваться на убеждения сына, а когда тот заявил ему, что согласен удовольствоваться на дорогу самой ничтожной суммой, то и дал свое окончательное согласие.

«В самом деле, — думал он, — чего на свете ни бывает. Анри— ловкий малый, находчивый и смелый, пожалуй, он и в самом деле пробьет себе дорожку».

Таким образом полный самых легкомысленных надежд, беззаботный и доверчивый Анри очутился в Париже.

Он уже более часа бродил по городу, восторгаясь без различия и его архитектурой, и крикливой роскошью выставок, и нарядной толпой прохожих, как вдруг, на углу улицы, по которой он шел, произошло движение: кучка людей бросилась вперед, отталкивая других, лавочники повысыпали на пороги домов, бросив свою торговлю, и Латюд увидал проезжающий посреди улицы, роскошный экипаж. Впереди бежали скороходы, взмахивая в воздухе серебряными тросточками. Кучер и лакеи на запятках были в золотых ливреях. Огромный герб на дверцах кареты свидетельствовал о знатности проезжающей особы. Позади карета трое верховых скакали на конях. В окне кареты мелькнуло на миг женское лицо с высокой прической, украшенной перьями.

— Королева, королева! — шептали вокруг Анри, и процессия быстро скрылась за углом.

— И подумать только, что от прихоти этой женщины зависит счастье миллионов людей, — сказал кто-то позади Анри.

Он обернулся: перед ним, глядя вслед удалявшейся карете, стоял человек в костюме ремесленника, в широкой шляпе, с опущенными книзу усами. Встретившись глазами с Латюдом, он улыбнулся ему с чуть заметной насмешкой.

— В первый раз видели? — спросил он.

— О, да, и я очень рад, что имел счастье видеть ее величество.

— Вы, вероятно, из провинции?

— Почему вы думаете? — спросил Анри с легкой обидой.

Незнакомец окинул Анри взглядом с головы до ног.

— Ваш костюм слегка вышел из моды, по сравнению с костюмами наших франтов, — сказал он, — а по вашей шпаге я вижу, что вы принадлежите к дворянству. Из этого я заключаю, что вы или очень бедны, или только-что приехали из провинции.

Латюд хотел оскорбиться непрошенными замечаниями, но желание поговорить с парижанином победило это чувство.

— Так это была королева? — спросил он.

— Вы могли догадаться об этом по гербу на ее карете.

— Она, вероятно, очень добра?

— Не знаю, — сказал незнакомец, усмехнувшись, — я— простой ремесленник и мне не пришлось испытать на себе ее доброты.

— Но что говорят о ней в народе?

— Говорят, что она осыпает золотом и почестями тех, кто сумеет ей угодить, а для тех, кто ей не нравится имеется в Париже Бастилия.

— Да, я слышал о Бастилии — туда заключают бунтовщиков и преступников.

— Или просто слишком беспокойных людей, — сказал незнакомец, снова усмехнувшись.

— Значит, королева имеет очень большое влияние на государственные дела, — продолжал расспрашивать Латюд.

— Все дело только в том, чтобы суметь попасться ей на глаза и оказать какую-нибудь услугу— остальное пойдет как по маслу. Разумеется, я имею в виду только дворян, так как нашему брату, как бы мы ни лезли из кожи, никогда не добиться лучшей жизни.

Незнакомец приподнял шляпу и прибавил, отходя от Латюда.

— Во всяком случае желаю вам всевозможных удач в Париже, сударь, и прошу извинить меня за мою болтовню.

Поздно вечером Латюд вернулся в гостиницу. Он падал с ног от усталости и голода; хозяин принес ему в комнату холодный ужин и зажег на столе сальную свечу.

— Очень рад за вас, сударь, — сказал он, — что вам удалось осмотреть город. Я думаю, что вы в восторге от столицы.

— Представьте себе, хозяин, что мне посчастливилось сегодня видеть на улице королеву.

— Не правда ли, она замечательно красива?

— Да, я никогда не видал подобной красавицы и, вероятно, добра как ангел.

— Вот именно, как ангел, сударь. Вы совершенно точно угадали.

— Вероятно, во дворце бывают роскошные праздники?

— О, да, сударь, да и не только во дворце; знатные придворные то и дело веселятся. Не дальше как вчера барон д‘Аллегр давал праздник, на котором присутствовали король и королева. Весь город сбежался смотреть на иллюминацию.

— Кто этот д‘Аллегр? — спросил Латюд.

— О, он не из знатных— отец его был придворным лакеем, но ему необычайно посчастливилось.

— Как, из лакеев он попал в знатные вельможи?

— Да, сударь, когда на блаженной памяти короля Людовика было покушение, ему посчастливилось отвести руку убийцы и при этом получить небольшую царапину. С тех пор он пошел в гору и теперь, вы видите…

— Счастливец! — пробормотал задумчиво Латюд.

— Да, от всей души желаю, сударь, чтобы и на вашу долю выпало подобное счастье. Молодому человеку с вашей наружностью надлежит быть при дворе, а не губить своей молодости в одиночестве и бедности.

Хозяин, вежливо поклонившись Латюду и пожелав ему спокойной ночи, удалился к себе, оставив молодого человека в одиночестве.

Анри в течение целой ночи почти не спал, несмотря на утомленье.

Он был полон впечатлений всего виденного им в Париже. Теперь, когда он попал в столицу, честолюбие его разгорелось. Мириться со скромной долей безвестного провинциала, искать работы, обивать пороги родных с просьбой о помощи, пробивать себе дорогу шаг за шагом, ценой усилий и труда? Ни за что! Ему, с его способностями, находчивостью и умом надлежало сделать быструю, головокружительную карьеру. К утру, наконец, у него в голове созрел план.

Через несколько дней дворец в Версале был взволнован необыкновенным событием. Королева была предупреждена о том, что на ее жизнь готовится покушение. Предупреждение пришло в виде письма, написанного в самых почтительных выражениях. Подписано оно было безвестным именем некоего Анри Латюда.

«Мне удалось узнать, — писал незнакомец, — совершенно случайно, что злоумышленник собирается прислать вам букет цветов, посыпанных ядовитым порошком. Считаю себя счастливым, что могу предупредить гнусное злодеяние и сохранить вашу драгоценную жизнь».

Прочтя эти строки, королева упала в обморок, а придя в себя, с криками стала требовать, чтобы вся полиция Парижа была поставлена на ноги и злоумышленник найден. Все меры предосторожности были приняты, и злополучный букет цветов, действительно полученный к вечеру, подвергся самому тщательному обследованию.

Министр полиции и король лично присутствовали при разбирательстве; на комнатной собачонке была испытана сила ядовитого порошка: к великому изумлению присутствующих он оказался безвредным.

Министр полиции тонко улыбнулся.

— Я нисколько не сомневался в этом, ваше величество, — сказал он, — обман слишком груб и наивен. Повидимому, молодой человек, называющий себя Анри Латюдом, является одновременно и посланником букета и автором письма.

— В таком случае, какова же цель?

— О, ваше величество, роль спасителя королевы. Какая заманчивая мечта для легкомысленного юноши. Поверьте, что это обычная ребяческая шалость, которая не будет иметь никаких последствий. Все это шито белыми нитками, и, повидимому, молодой человек совершенно неопытен и потому безвреден.

— Что же вы советуете?

— Десять лет Бастилии прочистят мозги этого безумца; но это не важно, важно то, что ее величество может быть спокойна.

Министр полиции низко поклонился.